Культура Древней и Средневековой Руси - Борис Григорьевич Якеменко Страница 3

событий, смысла, который есть лишь в подлинном, живом, проистекают из ощущения близости этой тайны, этого смысла. Поэтому когда любой человек подходит к нему, этому смыслу, очень близко – он порой вдруг начинает писать, рисовать, мастерить. Так возникают шедевры. А потом это ощущение уходит, культура отступает – и приходят мучения и тоска от невозможности повторить чудесные минуты вдохновения. И рисунок, скульптура, музыка, созданные в минуты этой необыкновенной близости – творца и ее – становятся свидетельством того, что жизнь настоящая есть, и смысл в ней есть, и они зовут за собой. Вот почему всегда и во все времена скульпторы разбивали свои лучшие творения, в печах горели страницы великих рукописей, а картины безжалостно резались, рвались в клочья, заливались краской и кислотой, чтобы не было этой вечной памяти о смысле, о правде, о лучшей и светлой жизни. Культура дает возможность «дожить до себя».

Культура – это всегда пауза в повседневной жизни, она дает возможность остановиться и задуматься. Поэтому культурой нельзя заниматься «на ходу» – невозможно между делом написать серьезную картину, глубокую книгу, создать на бегу, «на коленке» настоящую музыку. Потому что культура заставляет думать, а думать по-настоящему можно, только остановившись, оставшись одному. Любой процесс в жизни состоит из «точек» и «тире» – действия и паузы, которые необходимы друг другу. Это особенно хорошо видно в искусстве. Можно обратить внимание, какое значение имеют паузы в музыке. Вспомним «тему судьбы» из первой части пятой симфонии Бетховена, некоторые песнопения хора Троице-Сергиевой лавры под управлением архимандрита Матфея (Мормыля) из цикла «Память их в род и род», посвященного 600-летию Куликовской битвы (например, «Утоли болезни» Львовского), композицию или мелодию романса «Средь шумного бала» Чайковского.

Страница с нотами романса П.И. Чайковского

Искусство паузы великолепно видно на примере старинных усадебных парков. Самые красивые места парка, где хотелось остановиться, задуматься, побыть наедине с собой, украшались «хижинами сердечных утех» и «храмами уединения», беседками и павильонами, откуда можно было полюбоваться окрестностями, помечтать и просто посидеть в тишине. Любая дорожка шла так, чтобы не только направить идущего, но ускорить или замедлить шаги, направить ход мыслей, придать настроению самые различные оттенки. Пауза, которую создает культура, необходима, чтобы полученное впечатление можно было осмыслить, осознать, уложить в память и сердце. В повседневной жизни паузы необходимы для отдыха, обдумывания, ожидания, осмысления, принятия решения. Они создают расстояние между средой и нами, чтобы обнаружился смысл.

При этом важно понимать, что культура – это не форма самообразования. Так часто воспринимают культуру те, кто привык потреблять всё, что их окружает, – вещи, время, людей, деньги. Х. Арендт точно указывает, что «как только бессмертные произведения прошлого становятся для индивида и общества средством саморазвития и приобретения соответствующего статуса, они теряют своё важнейшее и фундаментальнейшее свойство, а именно захватывать читателя или зрителя и перемещать его через века». Использование культуры для образования превращает ее в прикладной, инструментальный предмет, лишенный всякого духовного, нравственного содержания, за ним видят предназначение, которое ему никогда не было присуще. Человек, ищущий в Шекспире, Шиллере, Гоголе, Васнецове, Бахе образования, ищущий нового, того, что он раньше не знал, загоняет все их произведения в прикладные рамки, лишает себя возможности узнать нечто большее, уникальное, то, что ему могут рассказать только эти люди.

Привычка искать дидактику в культуре формирует потребителей «с запросами», которым хочется чего-то «умного» и «сложного», поскольку это существует для того, чтобы помочь решить те или иные проблемы. Объяснить, что такое красота, как жили люди раньше, почему происходили те или иные события, столкнуть с чем-то непривычным. При этом главный принцип потребителя культуры – увиденное, услышанное, прочитанное должно быть знакомым и вызывать мысль «Это очень похоже на то, что я думал», радость узнавания себя. То есть быть примитивным и понятным с первого раза, ибо человек «идет в культуру» не за трудностями. В ходе такого потребления культура начинает рождать не смыслы, а «ценности». «Ценности культуры», то есть товар, имеющий цену, который нужно пускать в оборот и обменивать на другие «ценности» цивилизации. Именно отсюда традиционное и очень распространенное, хотя и чудовищное представление о том, что чем выше цена картины (книги), чем больше у фильма, музыкальной композиции просмотров и лайков, тем они лучше как художественное произведение, хотя это совсем не так.

Переживаемое время, к сожалению, есть время тотального кризиса культуры. В своё время постмодерн устами М. Фуко провозгласил «смерть человека». Апологеты постмодерна начали «деконструировать реальность», разрушать, устранять автора и человека в целом из художественного процесса, продвигать концептуализм, так и не выдвинувший ни одной концепции. Очень многим тотальная отмена традиционного классического искусства, автора, художника, мольберта, палитры, метода, стиля, формы показалась революционной, передовой, актуальной. Но в итоге вместо всего этого, доступного немногим, не родилось ничего фундаментального, а осталось только «самовыражение», доступное всем, ибо последнее не было стеснено этими устарелыми категориями.

Так территории культуры превратились в глухариный ток, где каждый токовал на своем языке и о своем, не обращая внимания на соседей. Токовища стали восприниматься как места, где раздают свободу, как источник нового мира, как очень удобное место для формирования демократии и прав… Итогом стал не прорыв в новую неведомую реальность, а скатывание в кризис. Постмодерна больше нет, но осталось главное, что он сделал, – упразднил высокий гуманистический язык, способный формулировать ценности, строить человека, язык, бывший сравнительно недавно общей кровеносной системой европейской цивилизации.

В результате сначала разучились договариваться между собой научные дисциплины: в центре одной теперь научные правила, в центре другой – корпоративная этика, третьей – деньги, четвертой – функциональность. За отсутствием общего языка возникло конкретное личное или групповое самовыражение в узких дисциплинарных рамках. А сегодня между собой не могут договориться уже лидеры государств, огромные социумы. Потребность в договоренностях есть – общего языка нет. Нет гуманистического наднационального, внеидеологического, надгосударственного языка, над которым столетиями работали художники, мыслители, писатели, визионеры, поэты, богословы. Нет языка культуры, который бы все корректировал, предъявлял главное, напоминал о том, что есть вещи более ценные, чем котировки и курс. Искусство, которое должно было удержать этот язык, сформулировать главное, сохранить истину, было ослаблено, разжаловано и в результате не выполнило общечеловеческую задачу, которую оно обязано было выполнить. Оно молчит.

А каждый участник процесса говорит на своем языке и о своем, не заботясь о том, понимают ли его или нет. А когда тебя не понимают, надо поднимать градус, говорить громче, перекрикивать, скандалить, кривляться в надежде на то, что если не понимают смысл, то поймут интонацию, обратят внимание на необычную, эпатажную форму высказывания. В итоге насилие, диктат, война