Олесь Бузина - Тайная история Украины-Руси Страница 30

В прологе битвы под Берестечком ханская армия сражалась ничуть не хуже, чем обычно. Требовать от нее большего было бы просто глупо. В конце концов это была война за украинскую, а не татарскую независимость. Между тем именно татары на второй день сражения сбили с поля польскую кавалерию, нанеся ей тяжелые потери. Особенно болезненной утратой оказался полный разгром личной хоругви коронного гетмана Потоцкого и смерть нескольких знатных шляхтичей — в том числе галицкого каштеляна Казановского и люблинского старосты Оссолинского (брата самого канцлера, то есть премьер-министра Речи Посполитой).

В пятницу, на третий день побоища, когда из утреннего тумана выступило все польское войско, именно казаки заняли тактику выжидания, а татары вновь бросились атаковать! Чтобы остудить их пыл, поляки вынуждены были остановиться и открыть мощнейший артиллерийский огонь. В это время лихой рубака Ярема Вишневецкий лично выпросил у короля разрешения ударить на Хмельницкого и прорвал линию возов, за которыми укрывалась казачья пехота.

И вот только в этот момент орда, не выдержав пушечного обстрела и атаки польского центра, которым командовал сам Ян-Казимир, бросилась наутек. Коронный хорунжий Александр Конецпольский кинулся за ханом, но король сдержал его, опасаясь, что ночная погоня (день клонился к вечеру) распылит войска. Тем более что казакам именно в этот момент удалось привести свои ряды в относительный порядок.

«Когда Хмельницкий увидел, что хан побежал, — рассказывал современник событий казачий полковник Савич, — он погнался за ним с 18 людьми, чтоб догнать и уговорить. Гнался всю ночь, аж до Ямполя — а Ямполь от Берестечка верст за двадцать или больше. Насилу гетман Богдан Хмельницкий нашел хана, разъезжая за ним в поле, и начал ему говорить с сердцем: «Яснейший хан, где твоя присяга и договор с нами, если ты пришел на бой, как на искушение и приману полякам? Ведь знаешь, ваша ханская милость, что войско Запорожское к услугам вам не раз ставало, а никогда вас не предало! Если ваша ханская милость так поступает, то знай, что я вступлю в союз со всеми христианами и буду твою землю воевать и тебе мстить!» Хан на это стал всячески божиться, что он не бежал, а гнался за своими татарами, чтоб их перенять и уговорить вернуться к казачьему обозу… И тогда хан, и нуреддин, и мурзы присягнули Хмельницкому, что они вернутся всем войском назад под Берестечко».

Гетман даже послал в войско универсал с полковником Иваном Лукьяновым, чтобы ко вторнику казаки были готовы к бою, так как он возвращается с татарами. Но сама природа воспротивилась его замыслам. Июньский дождь лил, как из ведра. Татарское войско промокло до нитки, и уже на подходе к обозу запротестовало, обращаясь к хану: «Разве не видишь, что Бог нам не велит идти — дождь пустил? Куда нам теперь мокрым в болоте идти в бой с поляками — сами вымокли и кони заморенные и голодные».

Мы часто мерим события прошлого современным аршином. А то было время, когда ворожки толпами слонялись за армиями. Как огромный успех описывал один из шляхтичей в реляции королевичу из-под Берестечка поимку казачьей ведьмы, шлявшейся по польскому лагерю с горшком, полным ящериц, жаб и ужей: «Ее на том же месте немилосердно убили». Как победу над силами тьмы восприняли суеверные ляхи захват казачьей хоругви с венком из заячьей шкурки. «Наверно, то какое-то колдовство», — говорили они. Поэтому испуг татарских всадников перед внезапным дождем не должен нас удивлять. Хан тоже объяснял его впоследствии колдовством: «Сам не знаю, откуда такой страх напал на нас. Не наслали ли поляки чар?»

Но был у этой паники и вполне реальный подтекст. Ливень лишил татарскую конницу главного оружия — маневренности. На голодной лошади по волынской грязи сильно не погарцуешь. Косматый непарнокопытный «мотор» ханского воинства требовал ремонта — овса и отдыха! Татары не могли не отступить!

Но с чем теперь было возвращаться Хмельницкому? С голыми руками? Запорожский гетман прекрасно знал то, что начнется после его возвращения. Какая-нибудь тварь из лагеря перебежит к полякам и расскажет, что гетман пришел без татар. А король пришлет парламентеров с известным предложением: прощение за бунт в обмен на выдачу Богдана. И казаки согласятся! Они соглашались всегда! И в 1596 году на Солонице, когда выдали на расправу Наливайко. И в 1635-м, когда продали Сулиму. И в 1637-м под Боровицей — сбагрив с рук Павлюка. Продавать гетманов — любимое занятие запорожских «лыцарей», продувшихся в политические картишки. Хмельницкий знал об этом не из книжек. В конце концов он сам (тогда еще войсковой писарь) подписывал капитуляцию под Боровицей — говоря по-простому, «продавал» Павлюка. Пусть историки будущего курят фимиам бесстрашным казачьим героям. Хмельницкий-то видел воочию этих полупьяных стражей православия — он сам был из них. Оказаться на месте Павлюка и отдать любимую бычью шею под меч варшавского палача? А вот вам!

То, что наиболее проницательные из современников поняли, что произошло, доказывает дневник участника битвы под Берестечком польского шляхтича Освенцима: «Хмель, увидев, к чему идет, что лагерь с войском его уже взят в осаду, и сеном не выкрутиться, разве что выдачей его (Хмельницкого. — О. Б.), если он останется в лагере, поспешил за Ханом с Выговским, советником своим, предусмотрительно спасая свою жизнь и свободу. Поводом было, что он гнался за ханом, чтобы упросить вернуться… Только поводом, чтоб открутиться от казачества и холопства, взятого в блокаду. Иначе они его бы не выпустили и охотно купили бы себе жизнь его головой, если бы он не надул их…»

Никто из историков не описывает встречу Богдана с разгромленным под Берестечком казачьим войском. Но мы можем представить как это было: замученные и вшивые бредут вчерашние «лыцари» по грязной дороге. И тут перед ними вырастает Хмельницкий верхом на белом коне:

— Ну що, як без мене?

— Ой, батьку, так без тебе погано… Куди ж ти зник?

— Та хан мене, падлюка, закував в кайдани — ледве вирвався.

И гетман так посмотрел на своих «діточок», что никто из них даже спросить не посмел, как он «вырывался». Как и то, почему казаки снова в союзе с этим «падлюкой» — Ислам-Гиреем? Ведь ровно через год татары в обнимку с Хмельницким окружат и вырежут в пень поляков под Батогом. И никто тогда крымским «предателям» не припомнит гетманские «кайданы» — даже сам гетман. Наверное, потому что этих кайданов просто не было.

Переяславский цейтнот

Строгие факты гласят: Переяславской раде предшествовали почти три года казачьих неудач. Летом 1651-го Войско Запорожское проиграло битву под Берестечком. Хмельницкому удалось заключить с королем Белоцерковский мир. Но условия его были ужасны. Подконтрольная гетману территория ужималась до пределов… Киевского воеводства.

На карте нынешней Украины эта «держава» выглядит так, будто ее пометил с высоты птичьего полета голубь. Казачий реестр одним махом ужимался вдвое — до 20 000 условно «вольных» голов с уныло повисшими оселедцами. На остальные земли возвращались шляхта, польская администрация и все сопутствующие им прелести, от которых казаки целыми сотнями драпали на восток — аж за московские рубежи. На горизонте только мелькали их живописные шаровары (вместо утраченных под Берестечком боевых знамен) и печально скрипели возы со спасенными от ляхов бабами и стратегическими запасами домашних колбас.

Но самое печальное, что даже это компромиссное детище польско-украинской юридической мысли сейм так и не ратифицировал! Панству показалось, что Хмельницкому оставили все-таки слишком много. В то время как гетман будет щемить своих вчерашних сторонников, не желавших признавать Белоцерковский договор (в мае 1652-го он казнит самого буйного из них — миргородского полковника Гладкого), варшавские теоретики так и не удосужатся придать сделке хотя бы видимость законности. Степень взаимного «доверия» сторон иллюстрирует красноречивый пример тогдашних дипломатических обычаев, описанный автором казачьей «Летописи Самовидца». Заключив Белоцерковский договор, Хмельницкий отправился пировать в польский лагерь, «взявши заставу добрую панов значных». Прогуляв целый день за здоровье короля с гетманами коронным и литовским, Богдан «повернул в цилости» и только после этого отослал своим собутыльникам заложников.

В момент подписания Белоцерковского соглашения Хмельницкому шел шестой десяток. Частые выпивки и нервная политическая жизнь не улучшали его здоровья. Хоть под старость хотелось стабильности. Вместо нее Бог посылал одни неприятности. Стиснутую обручем поражения казачью агрессивность нужно было куда-то выплеснуть, чтобы от неуправляемого взрыва не вырвало из рук булаву.

С горя Хмельницкий придумал поход в Молдавию — и там снова столкнулся с польской армией. В неухоженной коммуналке Речи Посполитой оба народа уживались явно с трудом. И тот и другой отличались темпераментностью, упрямством и склонностью к кровавым эксцессам. На сей раз запорожцам сопутствовала удача. Напав без предупреждения на коронное войско, Хмельницкий одержал свою последнюю пиррову победу — под горой Батог. Украинские историки прославляют ее как «месть за Берестечко». Между тем побочный эффект ее вряд ли обрадовал старика Богдана — в пылу боя какой-то татарин сослепу отрезал голову польскому гетману Калиновскому.