Булач Гаджиев - Шамиль Страница 30

Следующая остановка произошла в Хасавюрте в доме Клингера, командира Кабардинского полка. В Червленой навстречу экипажам вышли девушки станицы. Они все были красивы как на подбор, и это очень удивило дагестанца. Здесь же Шамилю сообщили новость, которая его обрадовала: чтобы увидеть его, толпы чеченцев, русских прибыли из Грозного. Он приветствовал их поклоном.

5 сентября был днем особых волнений: приехали на родину Шуанет — в Моздок. Гостей из Дагестана принял брат Щуанет — армянский купец Яков Иванович Улуханов. Собрались все родственники жены Шамиля. На прощание имам сказал, что в часы пребывания в семье Улухановых он чувствовал себя как в родном доме.

Далее ехали стремительно. Недолгие остановки в Георгиевске, затем в Екатеринодаре. Последний запомнился тем, что какая‑то экспансивная дама исполнила песню, специально сочиненную к приезду Шамиля.

Жителям Ставрополя еще 1 сентября стало известно, что дагестанца провезут через их город. Слухи, один невероятнее другого, витали здесь. Например, будто 15 тысяч вооруженных горцев собираются освободить пленника.

По случаю приезда Шамиля 7 сентября все горожане высыпали на улицы. Стояла прекрасная погода. Вдруг на Николаевском проспекте раздались крики: «Едет, едет!». Курьерские лошади промчались вверх по улице, и многие из публики так ничего и не увидели. Сутки прожил даге-•анец в доме Воскресенского на углу улиц Воронцовской и Госпитальной. Шамиля с почестями приняли офицеры местного гарнизона в Бабиной роще. Здесь‑то широкая публика могла близко увидеть знаменитого пленника. Шамилю показывали город. Толпы людей бегали по улицам за его экипажем. Горец удивлялся: такого не было на его родине. Экстренно собрали местных любителей искусства, и с их помощью показали какую‑то комедию. Кази–Магомед, хотя и не понимал русского языка, громко смеялся, чем основательно позабавил присутствующих. После спектакля давали бал, был фейерверк. Дамы и мужчины танцевали попарно обнявшись. Приезжие, пораженные увиденным, сидели не шелохнувшись.

8 сентября поехали дальше. Шамиль все еще волновался. Полковник Трамповский на ладони старика видел маленький компас: имам все пытался определить по нему: не в Сибирь ли везут его. Ехали день и ночь. Невзгоды переезда пленник переносил без жалоб. Скорость, с которой мчались путники, была предельной. Дорогу от Ставрополя до Харькова покрыли за пять дней и 13 сентября 1859 года прибыли в этот город. На следующее утро их отвезли в Чугуев, где состоялась встреча с императором Александром II. Шамилю показали маневры царских войск. Ему дали лошадь. Бывший имам Дагестана показал драгунам, уланам и гусарам, как, по его представлению, надо сидеть в седле и скакать настоящему воину. «У вас, — сказал Шамиль императору, — кавалеристы густо скапливаются в одном месте. Их нетрудно будет противнику вашему поразить из пушек». Слушавшие его генералы согласились с мнением дагестанца.

16 сентября Шамиль и его спутники — сын Кази–Магомед и два мюрида — снова возвратились в Харьков. Их повели в цирк. Снова удивились горцы: впервые в своей жизни видели они женщин–наездниц. «Наверное, здесь не обошлось без волшебства», — сказал имам, покидая цирк. Вечером был бал у губернатора Харькова. Женщины в декольтированных платьях танцевали с мужчинами. В промежутках между танцами дамы собирались вокруг приезжих из Дагестана. Шамиль давал остроумные ответы. Один из них был описан во всех газетах. Шамиля спросили, как находит он бал и танцы.

— Вы не будете в раю, — отвечал он.

— Отчего же?

— Оттого, — сказал Шамиль, — что у вас здесь, на земле, рай, какой нам Магомед обещал на небе. Меня в особенности удивляет, что мужчины (открыто — Б. Г.) обнимают женщин, но, впрочем, пророк обещал это и нам, правоверным, в будущей жизни[69].

19 сентября путники были в Курске. В беседе с местным губернатором Шамиль поделился впечатлением: русские города один красивее другого. Только здесь, на подступах к Москве, пленник убедился, что его дорога не ведет в Сибирь. Вечером того же дня горцев повели в театр, где шла итальянская опера. Из‑за того, что публика была занята Шамилем, долго не могли начать спектакль. Итальянские мастера исполнили фрагменты из «Травиаты». Пение Элеоноры изумило Шамиля, Кази–Магомед и мюриды тайком вытирали глаза. Кто знает, что подействовало на них: чарующий ли голос певицы, или они вспомнили оставшуюся за тысячи верст родину, жен, детей, близких.

Следующий день, 20 сентября, застал их по дороге в Тулу. Здесь Ша — «миль впервые увидел действие паровых машин. С грустью припоминал рассказы Джамалутдина обо всем этом. В Туле Шамиль осматривал оружейный завод. В год здесь производили до 40 тысяч ружей.

22 сентября дагестанцы увидели колокольни московских церквей. Мост через Москву–реку казался бесконечно длинным. 23–го состоялась встреча с Алексеем Петровичем Ермоловым. Хотя на поле боя им не приходилось встречаться, Шамиль был наслышан о нем. На следующий день гостя повели в Кремль. Он и его товарищи пришли в истинный восторг, увидев царь–пушку и царь–колокол, Оружейную палату. Огромный сапог Петра Первого в Оружейной палате Шамиль долго не выпускал из рук. Его интересовало все. Вечером в театре смотрели балет «Наяда». Горцев поразила большая люстра, свисающая с потолка, но еще более того — то, что разыгрывалось на сцене. Шамиль смотрел через зрительную трубу, которой пользовался еще на войне. Время от времени он передавал ее сыну Кази–Магомеду. Конец балета сильно опечалил приезжих. На следующий день Кази–Магомед просил отвести его к тому месту на реке, куда бросилась Наяда..

За 19 дней Шамиль проехал путь длиною в две тысячи верст! Выехав 3 сентября 1859 года из Темир–Хан–Шуры, преодолевая в день более двухсот верст, 22 сентября он уже приехал в Москву. В Москве горцы пересели в поезд. Шамиль и его спутники являлись, пожалуй, первыми дагестанцами, увидевшими паровоз и вагоны. Их пригласили осмотреть локомотив. Шамиль поздоровался с машинистом и попросил продемонстрировать возможности машины. Паровоз стал двигаться то вперед, то назад. Имам одобрительно кивнул головой, поблагодарил и ушел в свой вагон. Уже в пути кто‑то спросил у него:

— Вас должна удивлять железная дорога?

— Конечно! — отвечал имам. — У нас в Чечне такой нет! Но эта дорога должна была удивлять и русских, так как она у них одна![70]

В Петербурге его ждали с 20 сентября. Каждое утро громадные толпы людей собирались на вокзале Николаевской железной дороги, но «с прибыванием поезда, почетного имама в оном не оказывалось. И народ расходился в досаде на себя за напрасное ожидание… Между тем, почти никто из публики наверняка не знал дня его приезда, и потому, говорят, сравнительно немногим удалось увидеть прибытие его утром 26 сентября. Однако вечером того же дня уже все до одного человека в Петербурге знали, что Шамиль приехал»[71]. И все дни, пока он находился там, столица была занята целиком его персоной, но, как писал один из очевидцев, и Шамиль «вполне овладел любопытством и… с честью завоевал право занимать здешнюю публику»[72]. Его несколько раз катали в коляске по улицам города и в том числе по Невскому проспекту. Чтобы разглядеть лицо имама, дети и взрослые бегали взапуски. Шамиль смеялся от души.

В Петербурге, кроме прочего, ему показали музей Академии наук, публичную библиотеку, памятник Николаю 1, оперу. Особое внимание Шамиль уделил Исаакиевскому собору. Он подробно расспросил, кто, когда и в честь какого события построил храм. При имени Петра I Шамиль почтительно наклонил голову. О царе России он слышал еще в Карате от своего сына Джамалутдина. Колонны собора и картины вызвали одобрение имама. «Хорошо, хорошо», — говорил он. В военно–топографическом депо ему показали рельефную модель Кавказа. Шамиль обратил внимание научных сотрудников на маленькую неточность. Они ошиблись в месторасположении его родины — аула Гимры: «Самый аул, — сообщил через переводчика имам, — должен стоять внизу, у слияния рек»[73].

Около Шамиля всегда собиралась громадная толпа. Иногда любопытные вели себя неделикатно, но он будто понимал их, старался удовлетворить их желания. Держался он предельно просто, смотрел на людей с улыбкой чуть прищуренными глазами. Ответы его немедленно передавались из уст в уста. Многие из публики задавали вопросы. Были они разные. И, как отмечает один из корреспондентов газеты «Кавказ», «не раз и не одному европейцу становилось неловко, когда на какой‑нибудь наивный вопрос Шамиль отвечал просто и умно»[74].

Встречаясь с чудесами техники, Шамиль не клал пальца в рот от удивления, как дикий горец, и не приписывал все это шарлатанству, в «с толком осматривал незнакомый предмет» и молча выслушивал объяснения. Корреспондент газеты «Кавказ» В. И. — ский к концу пребывания Шамиля в Петербурге, как бы выражая мнение широкой публики, писал: «Что такое Шамиль? Признаюсь… как вероятно и многим, думалось, что в предводителе воинственного народа я увижу какого‑нибудь нового Тамерлана или Чингис–хана, перенесенного в ХIХ век… Сознавая всю его даровитость, даже гениальность, я ожидал, впрочем, увидеть его совершенно чуждым всякой европейской цивилизации, но с первого шага в России Шамиль поразил всех своей сообщительностью и… тактом…[75] " Среди сотен разных вопросов, которые ему задавали и простые люди, и знатные, был, если можно так выразиться, один «главный» вопрос: почему Шамиль не сдался раньше? И вот что услышали жители Петербурга от него: «Если бы я захотел вступить в переговоры с русскими два года назад, то я был бы, может быть, теперь ханом дагестанским. Но я был связан своей присягой народу. Что сказали бы тогда про меня? А теперь я сделал свое дело. Совесть моя чиста, весь Кавказ, русские и все европейские народы отдадут справедливость… я сдался только тогда, когда в горах народ питался травою»[76].