Евгений Анисимов - Петр Великий: личность и реформы Страница 32

Первое морское сражение в устье Невы в 1703 г.

Закладка Петербурга 16 мая 1703 года выглядела скромным событием по сравнению с празднованием 30 мая этой «никогда прежде бывшей морской победы». Петр и Меншиков удостоились высшего и, впрочем, единственного тогда ордена Андрея Первозванного, остальные участники сражения также были щедро награждены. Петр написал о победе в Москву и в ответ получил уверения, что ничего подобного в истории России не было. Так, боярин Б. А. Голицын писал царю: «Не возмни, государь, яко ласкаю, но суще от серца, но слезами пишу: хотя от начала света всех собрать летописцев, нигде не найдешь, как такою отвагаю и смелым сердцем учинено, как сие тобою». Старый льстец знал, что делал, проливая слезы умиления: царь, поздравляя своих сановников со взятием бота и шнявы и называя это «никогда бываемою викториею», распорядился поискать аналогичные события в истории. Их, конечно, не нашли! Все эти характеристики итогов боя в устье Невы – более чем сильное преувеличение, как и текст медали, выбитой по этому случаю: «Небываемое бывает». Такие победы были обычным делом для донских и особенно запорожских казаков, бороздивших Азовское и Черное моря и стаей нападавших на своих легких «чайках» на любое зазевавшееся турецкое судно, военное или купеческое. Но, видимо, такая явная переоценка событий 7 мая была необходима Петру для воодушевления людей, да и себя самого, и служила известной компенсацией не особо блестящих успехов на воде, особенно если вспомнить прилагаемые Петром усилия и его сердечное пристрастие к морю и кораблям.

Медаль в память основания Санкт-Петербурга в 1703 г.

Копия С. Юдина с медали работы Г. Ф. Мюллера. Вторая половина XVIII в.

В самом деле, флот, построенный в Воронеже, не участвовал ни в одной стычке с турецким флотом; яхты, с огромными усилиями посуху за 170 верст перетащенные из Белого моря в Онегу, тоже не пригодились: из-за встречного ветра их пришлось бросить в Сермаксе, а самим идти к Ладоге пешком. Позже, при осаде Нотебурга, они не смогли воспрепятствовать прорыву двух шведских судов с подкреплением гарнизону Нотебурга, обложенного со всех сторон. После этого понятен восторг по поводу «морской победы» на реке Неве.

Взятие Ниеншанца было лишь началом закрепления России в устье Невы. На военном совете крепость была признана неудобной, слишком маленькой, плохо обороняемой и расположенной далеко от моря. Поэтому решили ее не укреплять, а строить новую. 16 мая 1703 года такая крепость была основана на острове Луст-Эланд и названа Санкт-Петербурхом. Часть армии во главе с Шереметевым двинулась к Копорью. К Яму (современный Кингисепп) – другой крепости Ингрии – подошел отряд генерала фон Вердена. «Оба места, – как записано в „Журнале“ Петра, – с малым супротивлением сдались (понеже были малолюдны и малы) и гарнизоны отпущены в Нарву».

Заняв Ям, русское командование, как и в случае с Нотебургом, тотчас начало вести вокруг него обширные фортификационные работы, совершенствуя укрепления крепости, названной теперь Ямбург. Петр предпринял также и другие действия, чтобы закрепиться в Ингрии. Во-первых, после сражения на реке Сестре шведский отряд Кронгиорта, пытавшийся перехватить инициативу в Ингрии, был отброшен к Кексгольму. Во-вторых, в Лодейном Поле с основанной в 1702 году верфи один за другим начали спускать первые корабли будущего Балтийского флота. Наконец, в-третьих, в начале октября 1703 года, когда шведская эскадра под командованием адмирала Г. Нуммерса ушла из устья Невы на зимнюю стоянку в Выборг, Петр на яхте осмотрел остров Котлин и распорядился «в море делать крепость». Уехав на зиму в Воронеж, царь прислал оттуда (как сообщает «Журнал») «модель крепости, которую делать в море у Котлина острова, послал со оною губернатора Меншикова (понеже оный при вымеривании того места был), который той же зимы оную и построил, и нарекли оной имя Кроншлот».

Так, в сущности, за год была занята Ингрия, или, как ее стали называть, Ингерманландия. Петр крепко взялся за ее главную коммуникацию – Неву, от истоков до устья. Победы в Ингрии несомненно свидетельствовали о возросшем воинском мастерстве русской армии, крепнущем стратегическом таланте ее подлинного командующего – Петра. Вместе с тем не следует переоценивать эти победы, ибо подтвердились самые худшие опасения шведского военного инженера Э. Дальберга, инспектировавшего в 1681 году крепости Ингрии и пришедшего к выводу о почти полной непригодности их к обороне. Так, дав уничижительную характеристику сооружениям Нюена (Ниеншанца), он писал в отчете Карлу XII, что, «если не удержать Нюен, то ни Кексгольм, ни Нотебург не помогут защитить Карелию и Кексгольмский лен и даже сам Выборг. А русские, благодаря большой численности своего войска, легко могут навсегда осесть в этом месте между этими важными реками (Охтой и Невой. – Е. А.) и таким образом, не дай Бог, получат выход к Балтийскому морю, о котором они мечтали с незапамятных времен». За целое двадцатилетие шведы фактически ничего не предприняли для укрепления крепостей в Ингрии, да и по всей Восточной Прибалтике, и Эрик Дальберг оказался Кассандрой, чьим пророчествам не поверили.

В середине мая 1704 года с бастионов Нарвы шведы вновь увидели движущиеся с северо-востока войска – это русская армия, как бы завершив огромный круг во времени и пространстве, три с половиной года спустя вновь подходила к Нарве и Ивангороду. Но это была уже другая армия, о которой можно было, вспоминая нарвскую катастрофу, сказать, что за одного битого двух небитых дают. В конце мая город был блокирован, а 8 июня шведы попались на военную хитрость. Петр, узнав, что на выручку Нарве от Ревеля движется отряд генерала Шлиппенбаха, скрытно отправил на ревельскую дорогу несколько полков пехоты, специально переодетых в синее (преимущественный цвет формы шведской армии). Показавшись на виду крепости, они выманили часть нарвского гарнизона на вылазку и окружили вместе с осаждающими вышедший на помощь лжешведам отряд.

В полном восторге Петр писал А. Кикину 16 июня 1704 года, тонко уловив психологическую подоплеку происшедшего под стенами Нарвы: «Я иного не знаю, что писать, точию что недавно пред сим учинилось как умных дураки обманули. И сие разсуждая, не могу больше двух дел выразуметь: первое, что Бог вразумил, другое, что пред их очами гора гордости стояла, чрез которую не могли сего подлога видеть».

Не знаю, соответствует ли подобный маскарад с воинской формой и знаменами этике тогдашней войны, но для барона Горна – коменданта Нарвы – это стало скверным предзнаменованием. 17 июля шведы могли наблюдать со стен крепости новый взрыв восторга в лагере осаждающих. Это через Чудское озеро вверх по Нарове подошли яхты, доставившие из взятого Шереметевым Дерпта целую коллекцию трофейных знамен. Тогда же была, наконец, доставлена осадная артиллерия и начался непрерывный обстрел Нарвы – десять дней подряд «по вся дни: пушечная от утра даже до вечера каждого дни, а из мортир и ночи не переставая», что привело к разрушению двух бастионов, пожарам в городе.

б августа в Нарву был отпущен комендант Дерпта полковник Скитте, которого просили убедить Горна сдать крепость, но Горн не внял ни его советам, ни ультиматуму командующего русской армией фельдмаршала Огильви. Тогда в ночь с 8 на 9 августа с отправки в ров солдат – штрафников с лестницами – и условного залпа мортир начался штурм Нарвы, очень быстрый, очень успешный и очень кровопролитный, ибо с трудом удалось остановить страшную резню мирных жителей, начатую солдатами, ворвавшимися в крепость.

Подводя черту эпопее «от Нарвы до Нарвы», Петр писал 14 августа Ф. М. Апраксину: «Я не могу оставить без возвещения, что всемилостивейший Господь каковым счастием сию отаку окончити благоволил, где пред четырьмя леты оскорбил, тут ныне веселыми победители учинил, ибо сию преславную крепость, чрез лестницы, шпагою в три четверти часа получили. Хотя неприятель подкопом крепко наших подорвал, однакож солдат тем устрашити не мог. Потом неприятель в другую старую крепость вбежал и бил шамад, дабы окорд или хотя б пардон получить, но солдаты наши слышать того не хотели, тотчас и в оную ворвались, потом и в замок, где неприятелю доброй трактамент был, что и младенцев немного оставили».

Взяв Нарву и Дерпт, Петр вступил в Эстляндию, которая вместе с Лифляндией должна была по существующим соглашениям перейти к Польше. Специальным манифестом Петр подтвердил безусловное право Польши на эти земли, а свои завоевания объяснял необходимостью подорвать шведское владычество в Восточной Прибалтике. В подтверждение этих намерений накануне осады Нарвы Шереметев осуществил глубокий «поиск» в Эстляндию.

Регулярные части взяли и сожгли Везенберг (Раквере), Вейсенштейн (Пайде), Фаллин (Вильянди), Обер-Пален, Руин (Руине), а части казаков, татар, калмыков и башкир превратили в пустыню сельские районы центральной и южной Эстонии, уничтожая деревни, посевы, угоняя в рабство людей, а также скот.