Гарун Тазиев - На вулканах Страница 32

Итак, они добрались до Элефанта (что было под силу лишь отменным морякам). Подкрепив силы, Шеклтон с пятью спутниками сели в "Джеймс Кэрд" и отправились за подмогой. Они взяли с собой шесть галлонов (чуть больше 27 л) керосина, два примуса, тридцать коробков спичек, запас пресной воды и провизии. Сколько физических и моральных сил потребовалось им, чтобы продержаться семнадцать суток в море при очень суровых погодных условиях, непостижимо даже для людей, привычных к перегрузкам и испытаниям воли. Штурман Уорсли был, несомненно, человек ярчайших способностей: в лодке, беспрерывно сотрясаемой огромными волнами Южной Атлантики, под свирепыми порывами ветра он сумел точно рассчитать курс. Они вышли прямо к Южной Георгии.

Подход при сильном ветре к этому скалистому острову - вещь нешуточная. Немало моряков погибло у здешних берегов. Шеклтон и его железные спутники сошли на берег целые и невредимые. Несколько дней они восстанавливали силы. Затем Шеклтон с двумя спутниками за тридцать шесть часов без альпинистского снаряжения пересекли ледники и горный хребет высотой около 3000 м. Девять человек из десяти попытались обогнуть остров по морю. Шеклтон, профессиональный моряк, знал, что такая попытка наверняка закончится крушением. Он предпочел альпинизм и через сутки с половиной пришел в Грютвикен, крохотный норвежский порт на восточном берегу, где жили китобои. Несколько недель спустя экипаж "Эндьюранса", все двадцать восемь человек, оказался на борту судна. Шеклтон отправился за ним в чилийский порт Пункт-Аренас и привел его оттуда к Элефанту несмотря на то, что надвигалась зима и остров уже отрезали от чистой воды ледяные поля. Ни один человек не погиб в той экспедиции, как и во всех остальных, которые возглавлял Шеклтон.

Сам он умер от сердечного приступа шесть лет спустя на борту "Квеста", готовясь к новой антарктической эпопее. Случилось это в том самом порту Грютвикен. Символическое совпадение...

Перечитывая рассказ Шеклтона в палатке на Эребусе, я испытывал особое волнение. Перипетии его одиссеи не выходили у меня из головы долгие часы, когда я шагал вдоль кромки кратера вулкана, глядя то на эруптивный колодец, то на безбрежные просторы материка, скованного непроницаемым льдом. Совершенно неоправданно я чувствовал себя причастным его деяниям...

Питер дежурил на нашем наблюдательном пункте у северо-восточного края кратера. Мы обменялись несколькими фразами, рассеянно заглядывая в жерло. Все выглядело привычно. Внезапно поверхность лавового озера вздулась огромным вишнево-красным пузырем, похожим на глаз циклопа, и через мгновение опустилась на место... Не будь нас двое, это можно было бы принять за галлюцинацию. Но мы видели это невообразимое зрелище одновременно, так что не поверить в него было нельзя.

Доведется ли мне когда-нибудь еще вернуться на Эребус, чья притягательность нисколько не уменьшилась за три посещения? Это будет зависеть и от политики в области науки, и просто от политики, и от моих физических возможностей, а их с каждым годом будет оставаться все меньше. Очень хотелось бы добраться до лавового озера, взять газовые пробы и взглянуть на него вблизи, выискивая на поверхности маленькое чудо, увидеть которое мы сподобились однажды вечером в кратере Эрта-Але: тысячи голубовато-прозрачных язычков пламени высотой в один-два дюйма трепетно плясали над порами тонкой корочки, покрывавшей базальтовый расплав. Ветер клонил их из стороны в сторону. Больше ни разу мне не случалось наблюдать это волшебное зрелище, то ли потому, что феномен возникает крайне редко, то ли (что более вероятно) для него нужны особые обстоятельства. Огоньки видны лишь на закате, когда не мешают ни солнечные лучи, ни ночная светимость расплава, а поверхность озера должна быть достаточно спокойной, чтобы не препятствовать образованию корочки и появлению танцующих огоньков, в то же время озеро не должно быть уснувшим, потому что тогда вместо эластичной корочки нарастает твердый панцирь... Эребус вполне способен одарить нас чарующим зрелищем, на которое однажды расщедрился Эрта-Але. Будучи во всеоружии приборов и аппаратуры, мы попытаемся понять его смысл. Да, желание добраться до озера во чреве Эребуса все так же сильно!

ЭТНА

Глава первая,

где автор вспоминает свой первый визит на Этну в конце 1949 г., людей, с которыми он свел там дружбу, впечатление, произведенное на него вулканом, и где он пытается показать читателю, насколько быстро и существенно меняется облик Этны в результате извержений.

Тридцать три года назад я впервые попал сюда. Уже из этого можно заключить, что я человек не первой молодости и что взбираться на вершину Этны мне отныне доведется не столь часто, как прежде. Но, как прежде, молодо чувство светлой радости, охватывающей меня в этих местах. Это чувство прихотливо меняется в зависимости от того, что вокруг - чистый воздух или запах серы, просторы, в которых теряется взгляд, солнце или тучи, что я испытываю - мышечную усталость или груз забот, есть ли со мной рядом товарищи, или я один на один с суровой природой. Начинающим вулканологом примчался я сюда в декабре 1949 г., чтобы наблюдать за извержением знаменитого вулкана. Познакомиться с ним я мечтал уже года полтора, с тех пор как увидел в Африке огненную реку лавы и с грустью убедился, сколь мало мы знаем об этом явлении природы. Именно после этого мои дотоле нормальные интересы геолога дали резкий крен в сторону вулканологии.

Уж и не вспомню, при каких обстоятельствах я познакомился тогда же, в декабре 1949 г., с Доменико Аббруцезе, ассистентом профессора Кумина, преподававшего в ту пору вулканологию в Катанийском университете. Скорее всего это произошло во время визита к профессору. Чуть позже, опять-таки не помню как, я познакомился с Винченцо Барбагалло - главным проводником по Этне. Наверно, это случилось в его родном городке Николози, расположенном на высоте 700 м, откуда начинался маршрут восхождения. В то время до вершины добирались не один час.

Почти сразу же Барбагалло стал для меня просто Винченцино, а Аббруцезе я начал звать Мичо. Наша дружба возникла из взаимной симпатии, а позже была скреплена годами совместной работы, где в достатке было и приключений, и горестей, и радостей, всего того, без чего немыслима вулканология.

И вот спустя треть века после первого знакомства с Этной я снова на ее вершине. Винченцино давно умер. Но Мичо жив и весел, и по-прежнему остроумен. На Этну, правда, он больше не поднимается из-за сильной хромоты, вызванной болями в колене. Хотя это не единственная причина (тем более что двадцать лет назад здесь проложили автомобильную дорогу): моего друга навсегда оттолкнули интриги университетского мирка. Другого сицилийского вулканолога мне так и не удалось отыскать. Друзья-ученые, с которыми я тридцать лет подряд хожу на Этну, живут далеко: во Флоренции и Брюсселе, Пизе и Париже, Гренобле и Манчестере, на Гавайях, а то и еще дальше.

Сейчас, в конце 1982 г., рядом со мной шагает Антонио. Во время моего первого знакомства с Этной Антонио Николозо был подростком. Теперь он занял место Винченцо Барбагалло в качестве главного проводника по этой горе. Как Барбагалло, Антонио родился и живет постоянно в городке Николози. С ним мы тоже стали друзьями. И даже более близкими, чем с Винченцино, потому что кроме Этны взбирались мы на множество других вулканов - Эрта-Але в Эфиопии, Узу в Японии, Масайю и Момотомбо в Никарагуа, Килауэа на Гавайях...

Меньше чем за три часа мы с Антонио обошли все кратеры (сейчас их четыре). Они курились сернистыми дымками на широкой вершине массивной, величественной, неповторимой горы Монджибелло, зовущейся также Этной. В названии Монджибелло два корня, латинский и арабский - Монте Джебель, "гора Гора", и это сочетание сразу дает представление об истории Сицилии.

Мы стоим одни и радуемся яркой синеве неба, зная, что внизу, в тысяче метров под нами, висит унылая хмарь, там тучи и дождь. Опять, опять мы одни среди свежего снега начала зимы.

Дымятся одни фумаролы, и я, хотя и был готов к этому, чуточку разочарован. Но это чувство не нарушает очарования. Вулкан затих, лишь глухое рычание доносится из бокки * Нуова да крутятся серные вихри, закрывая отвесные стенки колодца, уходящего в неведомые глубины.

* Бокка - побочный кратер, как правило, не имеющий конуса. - Прим. ред.

Выпавший накануне снег уже успел припудриться серым пеплом. Под нами простирается странный мир: могучий, широкий конус, покрытый искристым снегом с наветренной и запыленным - с подветренной стороны кратеров. Как ни странно, из всей нашей планеты только верхушка конуса и доступна сейчас нашему взору, хотя абсолютная прозрачность воздуха позволяет заглянуть чуть ли не за горизонт на 150 км. Над головой простирается бездонная синева неба, а под нами кудрявятся барашки облаков.

Ветра нет, солнце, несмотря на зимнее время, приятно греет кожу, и на душе тепло оттого, что мы здесь, в этом так хорошо знакомом и одновременно враждебном мире, вид которого можно сравнить разве что с видом великолепного дикого зверя. Здесь тот же привкус затаенной опасности.