Гарун Тазиев - На вулканах Страница 33

Выпавший накануне снег уже успел припудриться серым пеплом. Под нами простирается странный мир: могучий, широкий конус, покрытый искристым снегом с наветренной и запыленным - с подветренной стороны кратеров. Как ни странно, из всей нашей планеты только верхушка конуса и доступна сейчас нашему взору, хотя абсолютная прозрачность воздуха позволяет заглянуть чуть ли не за горизонт на 150 км. Над головой простирается бездонная синева неба, а под нами кудрявятся барашки облаков.

Ветра нет, солнце, несмотря на зимнее время, приятно греет кожу, и на душе тепло оттого, что мы здесь, в этом так хорошо знакомом и одновременно враждебном мире, вид которого можно сравнить разве что с видом великолепного дикого зверя. Здесь тот же привкус затаенной опасности.

Я вернулся к Этне, чтобы вновь воскресить в себе ощущения, слегка стершиеся не только за год разлуки, но еще и потому, что мне свойственно жить настоящим, когда оно того заслуживает, или будущим, когда я даю волю воображению.

Лет шесть назад Анри Фламмарион предложил мне написать эту книгу, и я имел неосторожность согласиться. Подумав, я понял, что взял на себя непосильную задачу: написать обзорный труд по Этне, куда вошло бы все история, легенды, геологические сведения, описания и объяснения ее уникальной вулканической деятельности, нравы ее обитателей... Не по силам мне это, во-первых, потому, что я слишком многого не знаю об этом вулкане, а во-вторых, потому, что я не люблю накачиваться чужими рассказами, чтобы потом выдавать их "на-гора". В плане научном я могу рассказывать лишь о том, что узнал сам в результате собственных исследований. Я избегаю излагать информацию, полученную из вторых рук, - она получается несвежей, если не хуже.

Кроме того, было ясно, что природная лень, усугубляемая вечной занятостью, не позволяет мне прочесть все необходимое для того, чтобы создать труд, претендующий на исчерпывающую полноту. Меня стали терзать угрызения совести, возраставшие по мере того, как шло время и издатель делал мне деликатные напоминания, поступавшие с интервалами в несколько месяцев. Однако встать в позу эрудита не удавалось, не было ни возможности, ни желания. Между тем, только истинному эрудиту был бы под силу такой трактат! И я оттягивал как мог начало работы, ища не столько вдохновения, которого задуманный энциклопедический труд никак не мог вызвать, а скорее повода или предлога как-нибудь отбояриться от столь легкомысленно принятого на себя обязательства.

И вдруг мне стало ясно, что никто и не требует от меня энциклопедии об Этне и что я, следовательно, могу ограничиться тем, что знаю сам или думаю, что знаю. Никакого трактата, никакого путеводителя, никакого учебника истории, никакой научной монографии! Oculos habent....* Глаза у меня были, но я не видел, пока наконец не пришло озарение! Уточним: к счастью для издателя. Ну и для меня тоже. А вот вы, читатель, возможно, будете разочарованы. Дело в том, что я, наверно, слишком долго буду говорить о вещах, которые интересны мне, и оставлю в стороне темы, привлекающие вас, или же не уделю им достаточно места... Я заранее признаю себя виновным. Поскольку трактата по сей день так никто и не написал, я ограничусь тем, что изложу впечатления, которые этот вулкан произвел на меня, и мысли, которые он у меня вызвал за долгие годы. Вообще-то эту книгу следовало бы назвать "Этна и я"...

Больше всего на Этне меня поражает ее несравненная вулканическая активность, а также быстрота, с которой меняется ее облик. Всем известно, разумеется, что любой вулкан изменчив и что черты его так или иначе обновляются после каждого извержения. Я сам не раз наблюдал поразительное изменение внешнего облика огненных гор, будь то Ньирагонго, Сент-Хеленс, Галунггунг, Мерапи, Хелгафелл или Узу-сан. С Этной, однако, дело обстоит иначе. Здесь есть субъективная сторона: я слишком часто приезжал сюда и слишком много времени проводил в этих местах. Есть и объективная: помимо типичных для всех вулканов резких изменений, вызванных бурными извержениями, для Этны характерны перемены, неприметно накапливающиеся месяц за месяцем, неуловимые, как перемены в ребенке, который растет.

* Имеющие глаза... (лат.)

Дело в том, что в своей практически непрерывной активности Этна ежесуточно извергает наружу не только тысячи тонн газов, от которых если что и меняется, так только атмосфера, но и тысячи тонн лапилли, песка и мельчайших обломков горных пород, разносимых ветрами ближе или дальше, в зависимости от удельного веса и размера частиц. Они образуют покров, который утолщается со временем, засыпает выемки, сглаживает возвышенности и меняет рельеф.

Я не сразу осознал незаметный, но непрерывный характер этих перемен. В первые приезды меня, начинающего вулканолога, привлекали наиболее яркие стороны вулканического феномена, и я вообще не почувствовал никаких изменений. К тому же на Этне тогда происходило внушительное извержение: лавовые реки, выплеснувшись через южную брешь огромного вершинного кратера, устремились вниз и наискось прошли через Монте-Фрументо, расположенную метров на шестьсот ниже.

Потом я приезжал посмотреть на извержение из северо-восточной бокки, которая в ту пору представляла собой обыкновенную дыру шириной метров в сто в подножии верхнего конуса. Стоя на его вершине, мы часами наблюдали за дивной игрой раскаленных лавовых масс в кратере. Иногда нам удавалось увидеть, как прорвавшиеся на поверхность газы посылали на сотни метров вверх красные гирлянды фейерверков.

Позднее началось крупное извержение 1950-1951 гг., когда мы с близкого расстояния наблюдали в долине Валь-дель-Леоне выходы на поверхность устрашающих в своей яростной мощи лав, а затем ниже, в Валле-дель-Бове исключительной красоты слияние двух потоков жидкого огня. Сверкающий поток несся вниз по склону со скоростью около восьмидесяти километров в час, и нам казалось, что мы не только видим, но и физически ощущаем эту огромную массу, десятки тысяч тонн расплавленной породы. Я даже не замечал, как на меня низвергается с неба ливень пепла!

Неторопливо по сравнению с метаморфозами, вызываемыми извержениями, но весьма быстро по сравнению с почти неуловимыми изменениями, к которым меня, старого горного бродягу, приучили Альпы, менялись одновременно, так сказать, в положительную и в отрицательную сторону, два склона у подножия вершинного конуса: постепенно исчезали Фрателли Пии и заполнялся образовавшийся в 1819 г. кратер, который я окрестил "лунным", а местные жители называют просто "паделаккья" - "сковорода".

Если глядеть сверху, с вершины Этны, он и вправду похож на лунный кратер: плоский круг, обнесенный невысокой стенкой. От настоящих кратеров Луны он отличается отсутствием характерного для лунных цирков центрального выступа или высокого пика, очевидно вулканического происхождения. Правы и проводники - действительно похоже на сковородку. Только теперь следует говорить "было похоже"...

Я весьма удивился, узнав из записок первого исследователя, приблизившегося к этому кратеру, - а был это француз и звали его де Гурбийон, - что к моменту моего знакомства с кратером возраст его не превышал ста тридцати лет. Из тех же записок я выяснил, что перед человеком, который ценой немалых усилий, натерпевшись вдоволь страха, одолев крутой подъем, усыпанный качающимися обломками камней, добрался до верхнего края кратера, представало изрыгающее дым и пламя бездонное жерло. Удивление мое объясняется тем, что к 1949 г. от крутого, трудно преодолимого подъема остался лишь мягко сбегающий метров на двенадцать пологий спуск, радовавший и глаз и ногу. Как и весь этот участок привершинной части Этны, он был покрыт тонким слоем вулканического пепла уютного мышиного цвета. А от пугающей бездны осталась стенка менее чем в два человеческих роста да плоское сковородочное дно...

Стало ясно, что в этих краях за один век может исчезнуть холм высотой более 200 м и впадина еще большей глубины. Понять это было несложно, поскольку факты говорили сами за себя. Де Гурбийон описывал пейзаж таким, каким он предстал перед ним в 1819 г., а я имел возможность наблюдать тот же ландшафт всего тишь сто тридцать лет спустя.

Я даже не мог себе представить, что рельеф способен стираться так быстро - как в кино. Всего за два года, с 1974 по 1976, на моих глазах наполовину исчезли под вулканическими наслоениями Фрателли Пии. Эти два крутых конуса-близнеца высотой в двадцать-тридцать метров получили свое название в честь двух братьев из древнеримской легенды, о которых нам чуть позже подробно расскажет Флоранс Тристрам: братья спасли своих беспомощных родителей во время извержения вулкана.

Среди сотен побочных конусов высотой от нескольких десятков до нескольких сотен метров, усеивающих просторы склонов Этны, лишь "Благочестивые братья" могут похвастаться характерным башнеподобным профилем. Это объясняется тем, что во время извержения куски лавы, вылетая из отверстий кратеров-близнецов, поднимались невысоко и не успевали застыть к моменту падения. Они падали еще мягкими и тут же прикипали к "бомбам", упавшим чуть раньше и успевшим затвердеть. Такие конусы называют плюющимися или конусами разбрызгивания.