Михаил Шевченко - Крепостная Россия. Мудрость народа или произвол власти? Страница 34

Паспортная система, несомненно, облегчила помещикам и царской администрации поиск беглых. Однако, затрудняя перемещение крестьян, их отход на сторонние заработки, она этим самым задерживала формирование рынка рабочей силы, в которой остро нуждалось развивающееся мануфактурное производство.

Грозные предписания правительственных указов и распоряжений нередко приводились в исполнение. Но так как беглых принимали и скрывали у себя преимущественно богатые феодалы, лица, власть имущие, то борьба с ними не давала правительству желаемого результата. И. Посошков в свое время удачно заметил, что суровые меры оказывали действие «токмо на одних маломочных людей», а для влиятельных феодалов они имели ничтожное значение: «старых не отдадут, а вновь кто к ним придет принимать будут». Да и правительство действовало не всегда последовательно и твердо. Иногда оно само покрывало бегство крестьян к «сильным людям», а также на дворцовые земли и в украинные города, о чем уже говорилось выше. Зная виды правительства, местная администрация, особенно воеводы южных пограничных городов в свою очередь смотрели сквозь пальцы на запись в службу пришельцев, относительно вольного происхождения которых можно было сильно усомниться. Вот почему число беглых непрерывно росло. По данным первой ревизии, их официально значилось 198 876 душ[280]. В конечном итоге правительство Петра I вынуждено было признать тщетность всех своих репрессивных мер и в 1723 г. издало указ, которым повелевалось чтобы все беглые крестьяне оставались на тех местах, где их застанет этот указ. Таким образом, прежняя правительственная политика в вопросе о беглых и их укрывательстве потерпела полнейшее банкротство. Узаконив совершившиеся ранее беззакония, верховная власть одним ударом разрубила тот гордиев узел, в который запутаны были в прошлом многочисленные тяжбы о беглых. Этим самым она расчистила себе путь для борьбы с крестьянскими побегами в будущем.

Как и следовало ожидать, эффект от такой меры оказался более чем призрачным. Вместо одного разрубленного узла при преемниках Петра 1 завязалось много других. Волны беглецов, спасавшихся от невыносимого крепостного гнета, с нарастающей силой продолжали катиться по необъятным просторам русской земли. Перевалив через Уральский хребет, они достигли в это время Восточной Сибири и даже Камчатки. Причем, если одни крепостные крестьяне пытались найти лучшую долю в пределах своей страны, преимущественно на ее окраинах, то и другие убегали за границу, в Финляндию и особенно в Польшу. Согласно сведениям, содержащимся в наказах дворян в «Комиссию об Уложении» 1767–1768 г., из одной только Смоленской губернии скрывалось тогда в Польше более 50 тыс. русских и белорусских крестьян, убежавших от своих владельцев[281]. В поисках выхода из тупика правительство вновь и вновь издавало запретительные указы, устанавливая суровые меры наказания как беглецам, так и их укрывателям. Чтобы пресечь бегство крепостных за пределы России, по всей ее западной границе были размещены заградительные отряды. Время от времени в Польшу скрытно посылались специальные воинские команды для ловли и возвращения перебежчиков с их семьями и имуществом. Наряду с политикой «кнута» по отношению к беглым крепостным преемники Петра I широко применяли и тактику «пряника». Особыми манифестами они объявляли о «милостивом прощении беглецам их вины» и «дарованию» ряда льгот при условии возвращения на родину. В этом отношении чрезвычайно характерным является манифест от 13 мая 1763 г., изданный правительством Екатерины II. Он разрешал беглым крестьянам, возвратившимся нз Польши, селиться в государственных и дворцовых селах с освобождением на 3–5 лет от всяких податей и работ. «Пострадавшим» помещикам в таких случаях либо выплачивалась стоимость возвратившихся беглых, либо они зачислялись им за рекрутов[282]. Однако нельзя было одолеть неодолимое. В конце концов преемникам Петра I приходилось считаться с существующим фактом и, как это уже случалось не раз, оставлять беглых там, где они поселились.

Подводя итог сказанному, необходимо подчеркнуть, что антикрепостнические выступления крестьян рассматриваемого времени, какую бы форму они не принимали, не являлись даже в зачаточном состоянии выступлениями революционно-буржуазными. По своему объективному содержанию эти выступления, в том числе и крестьянская война под предводительством Е. Пугачева, не выходили еще за рамки господствовавших в стране феодальных отношений и не несли в себе того радикального начала, которое способно было преобразовать общество на капиталистическом основании. Но титанические усилия и безмерные жертвы угнетенных народных масс и прежде всего крестьян в борьбе с крепостным правом не прошли бесследно. Их историческое значение состоит в том, что они сдерживали эксплуататорские вожделения феодалов и способствовали установлению такого варианта феодальных производственных отношений, который до определенного времени обеспечивал рост производительных сил.

Глава IV

Крепостное право на стадии разложения и кризиса феодализма

Во второй половине ХVIII в. феодализм о России с присущим ему крепостным правом уже исчерпал заложенные в нем экономические возможности и из формы развития производительных сил превратился в их тормоз. Достигнув к тому времени зенита в своем многовековом развитии, он вступил в стадию упадка, стал разлагаться под влиянием формировавшихся в его недрах капиталистических отношений. К. Маркс в первом томе «Капитала» писал: «Экономическая структура капиталистического общества выросла из экономической структуры феодального общества. Разложение последнего освободило элементы первого[283]». Таким образом, развитие капитализма неотделимо от разложения феодализма. Это две стороны единого процесса, неразрывно связанные друг с другом.

Процесс разложения феодализма и формирование капиталистического уклада, начавшись во второй половине XVIII столетия, в XIX в. значительно углубился. Наиболее интенсивно он протекал в области промышленности. Так, согласно подсчетам М.Ф. Злотникова, за период с 1804 по 1860 г. количество мануфактур в России (не считая мелких промышленных заведений) увеличилось более чем в два раза (с 1200 до 2818), а число занятых на них рабочих возросло почти в четыре раза (с 222 882 до 809 950 чел.)[284]. Однако если в странах Западной Европы количественный рост мануфактур был равнозначен развитию капитализма, то в крепостной России этот критерий нуждается в существенных коррективах. Возьмем, к примеру, металлургическую промышленность Урала. Как известно, при Петре I и его преемниках она развивалась довольно быстрыми темпами. В результате в середине XVIII в. по производству чугуна и железа Россия вышла на первое место в мире и удерживала его до начала XIX в. Но это еще не означало роста капитализма, поскольку уральские металлургические предприятия использовали принудительный труд и были таким же придатком крепостной системы, каким являлись парусно-полотняные и суконные мануфактуры, на которых дворяне заставляли работать принадлежавших им крестьян и дворовых людей. В данном случае определяющее значение имеет состав рабочей силы, рост применения наемного труда. В 1860 г. на промышленных предприятиях России вольнонаемный труд уже преобладал над крепостным. На его долю приходилось 61,4 %[285]. Это средний показатель, касающийся сферы промышленного производства в целом. Если же взять хлопчатобумажные, шелковые, кожевенные и полотняные предприятия, то там вольнонаемный труд стал господствующей формой эксплуатации рабочей силы уже в конце XVIII– начале XIX в. Таким образом, в новых условиях, в обстановке широкого развития товарно-денежных отношений и появления рыночной конкуренции крепостной труд становился невыгодным и вытеснялся более производительным трудом вольнонаемных рабочих.

В последние десятилетия существования крепостного права очень серьезные изменения происходили и в технике промышленного производства. Сущность этих изменений состоит в том, что примитивная ручная техника, свойственная феодализму, начала уступать свое место машинам, мануфактура стала перерастать в фабрику. Страна вступила в полосу промышленного переворота или индустриальной революции, которая является одним из ярких показателей кризиса феодальной системы хозяйства. Заметим, что относительно начальной даты промышленного переворота в России среди ученых имеются разногласия. Одни за исходный рубеж берут 30-е гг., другие – 50-е гг. XIX в. Завершающая дата этого процесса не вызывает споров. Все историки и экономисты такой датой считают начало 1880-х гг.[286]

Промышленный переворот имел большие социально-экономические последствия. Он значительно ускорил экспроприацию ремесленников и кустарей. Мелкие товаропроизводители не в состоянии были конкурировать с крупным машинным производством и в массе своей разорялись, пополняя собой армию наемного труда. В ходе промышленного переворота создавалась техническая база капитализма, расширялся внутренний рынок, формировались свойственные капитализму общественные классы – буржуазия и пролетариат. Следовательно, с промышленным переворотом неразрывно связано складывание тех предпосылок, которые были необходимы для победы капиталистического способа производства.