Европейская мечта. Переизобретение нации - Алейда Ассман Страница 36

Разногласия между Востоком и Западом

В общей структуре Европейского союза есть трещины и слабые звенья, которые всякий раз обнаруживаются в периоды кризисов. Если финансовый кризис подверг серьезному испытанию ЕС, разделив страны-участницы по границе Север – Юг из-за недостаточной фискальной солидарности, то нынешний миграционный кризис вновь выявил раскол между Западом и Востоком. Болгарский политолог Иван Крастев самым внимательным образом наблюдал и анализировал в последние годы, что происходит на линиях раскола в Европе. Он особенно выделяет пережитый шок от массового наплыва мигрантов в 2015 году, назвав его «11 сентября Европы»[215]. Тем самым он не только подтвердил, что это событие является исторической цезурой для ЕС, но и охарактеризовал его как историческую травму. Подобная трактовка довольно сомнительна; во-первых, она переносит категорию травмы с беженцев на принимающее общество, а во-вторых, приравнивает беженство, с его экзистенциальными рисками и бедствиями, к акту терроризма. То, что среди беженцев могут оказаться потенциальные террористы, так сказать, «агенты» и «мины замедленного действия», не оправдывает проведение простых аналогий между вопиюще разными явлениями. Есть и третья причина, почему эта трактовка проблематична: она поддерживает праворадикальный дискурс, который действительно отождествляет беженцев с террористами, а принимающее общество стилизует под жертву.

В одной из газетных статей Крастев повторил свой тезис о миграционном кризисе как «11 сентября» для Европы, поместив его в более широкий контекст[216]. В этой статье он тоже говорит об исторических уроках, усвоенных европейцами, хотя и выражает свою мысль несколько иначе. Он отмечает, что Европа постоянно терпит неудачи, но тут же добавляет, что неудачи никогда не означали конец Европы: «Ошибки Европы – это скорее строительные камни ее успеха». Впрочем, Крастев задается вопросом, справедлив ли по-прежнему этот прогноз или Европа надорвется, решая проблему интеграции беженцев. Его мнение и диагноз важны прежде всего потому, что он представляет точку зрения Восточной Европы. Крастев приводит целый ряд аргументов, объясняя, почему бывшие страны Восточного блока не готовы принять беженцев у себя. В его комментариях интересны меткие и парадоксальные формулировки, а также его склонность обсуждать события не на уровне политики и дипломатии, а на уровне коллективной психологии.

Одна из парадоксальных и метких фраз Крастева – «встревоженное большинство». Обычно говорят о «встревоженном меньшинстве», но что такое встревоженное большинство? Крастев отвечает: это «те, у кого есть всё и кто поэтому всего боится». Оно громко заявляет о себе в популистских партиях и стало движущей силой в европейской политике. Больше всего оно боится «оказаться меньшинством в собственной стране», где «под угрозой находится их культура и образ жизни». И далее Крастев продолжает: «Либералы совершат тяжелую ошибку, если будут игнорировать этот страх или сочтут его нелепым. В демократической политике восприятие – это единственная реальность, с которой следует считаться».

Крастев называет несколько причин, по которым этот страх так быстро охватил «встревоженное большинство» в центрально– и восточноевропейских странах, превратившись в политическую силу. Первая причина – внутренняя европейская миграция, которая выманила из многих стран более 20 процентов их населения. Именно эта демографическая паника обернулась «в политике истерией по отношению к беженцам». Второй причиной он считает «крах основополагающей идеи, объединявшей Европу после 1989 года, ибо сегодня мы наблюдаем разрушение существовавшего ранее консенсуса». Консенсус, почти тридцать лет определявший успех европейской интеграции после расширения ЕС, обнаруживает сегодня не просто трещины, а новый раскол в отношениях между Востоком и Западом. Однако, по мнению Крастева, не только проблема беженцев привела к этому расколу и росту антилиберализма в Центральной и Восточной Европе. Причины глубже, а именно во всем пакете так называемых западных ценностей, под которыми он понимает такие понятия, как «демократизация, либерализация, расширение, конвергенция, интеграция, европеизация». Оглядываясь назад, Восточная Европа воспринимает западные ценности как стратегии вражеской оккупации. Крастев это формулирует иначе, он говорит об «имитационном императиве» Запада, который лишает восточноевропейские страны их истории, гордости, достоинства, их идентичности. Крастев очень ясно дает понять, что «имитационный императив» влечет за собой «чувство неполноценности, немощь, зависимость, утрату идентичности и невольную фальшь».

Let’s go West – Подражательная имитация

Иван Крастев вместе с американским социологом Стивом Холмсом возродил свой тезис об имитационном императиве в эссе, опубликованном в журнале «Меркур»[217]. Оба автора полагают, что нынешний отход многих стран Европейского союза от либеральной демократии обусловлен не столько политической теорией или идеологией, сколько коллективной психологией и общественными настроениями. Контрасты между Западом и Востоком, которые раньше объяснялись идеологическими разногласиями или различием учений, имеют, по мнению авторов, эмоциональные причины. Центральное место они отводят национальной гордости. Именно гордость считается основой национального самоуважения. Все, что не согласуется с этой основой, воспринимается как унижение. В начале 1990-х годов философ Авишай Маргалит предложил концепцию «общества без унижений». Правда, он имел в виду тех, кому грозит бесчестие или унижение. Сегодня речь идет об унижении целых групп, обществ, наций. В этом случае унижение осуществляется не физическим притеснением, издевательствами или иными способами умаления коллективной самооценки; в ход идут более тонкие способы воздействия – такие, как опека, правовое давление или «имитационный императив». Ведь то, что в этих странах еще несколько лет назад считалось идеалом будущего, ныне отвергается, вызывает откровенную враждебность и даже «мщение» (об этом речь идет в конце эссе).

Чтобы объяснить резкий поворот на Востоке некогда ревностных и верных евроинтегристов к воинствующим противникам ЕС, Крастев и Холмс переносят свой анализ на сферу неартикулируемого, сосредоточиваются на глубинных чувствах, таких как антипатия, ожесточение и ресентимент. Постсоциалистические нации страдают, по мнению авторов, от недостаточного признания. В советскую эпоху им не позволяли проявлять свою национальную гордость, но и после поворотных событий начала 1990-х они все еще не стали свободными и самими собой, потому что должны были подстраиваться под либеральный Запад. В этих условиях моральной и политической опеки укреплялось желание быть тем, кем никогда не разрешалось быть: этнически однородным национальным государством с нелиберальным обществом на огороженной территории. Холмс и Крастев не считают подобную форму государственности наилучшей для этих стран, однако эти страны сами создают некий нарратив Европы, который не оставляет им иного выбора, кроме как следовать именно таким курсом. Аргументация этих авторов вызывает у меня возражение: они – фаталисты собственной версии истории. Необязательно излагать историю ЕС, как делают они; ее можно рассказать иначе. Тогда с их негативной телеологией пересекутся другие версии и перспективы. Только так можно выйти из любимого настроения многих интеллектуалов-мужчин: мрачные прогнозы, сумерки, гибель, апокалипсис.

Подражайте Западу! Если этот призыв принес столько обид