Сергей Цветков - Русская земля. Между язычеством и христианством. От князя Игоря до сына его Святослава Страница 38

Но принимать от них крещение в Киеве Ольга не пожелала. И совсем не из боязни вызвать этим народное возмущение, как представляет дело Татищев. Во-первых, у Ольги имелись все возможности креститься в Киеве тайно, а во-вторых, непонятно, почему ее крещение не дома, а в Царьграде должно было смягчить взрыв языческого негодования. Церковная традиция вообще была склонна подчеркивать и до крайности преувеличивать угрозу для жизни Ольги, якобы исходившую от киевских язычников[276]. Новгородская I летопись, например, замечает, что княгиня и после своего крещения «имущи прозвитера втайне». Ничего общего с действительностью эти тенденциозные, голословные утверждения не имеют. Обрядник Константина Багрянородного «О церемониях» удостоверяет, что отец Григорий, будучи членом официальной русской делегации, и не думал ни от кого таиться, открыто пируя за одним столом с послами, купцами и другими «росами». А степень опасности для князя-христианина со стороны его языческой дружины ясно видна из слов Ольги Святославу: «Если ты крестишься, то и все то же сотворят». Надо полагать, княгиня знала, о чем говорила.

 Цель Ольгиной поездки в Константинополь была сугубо личная — принять крещение. Но причины, по которым она предпочла царьградскую купель киевской, не ограничивались одними ее внутренними духовными побуждениями. Крещение было давним, испытанным инструментом интеграции «варварских» народов, и прежде всего их социальных верхов, в мир христианской цивилизации, политики и культуры. Сложившаяся в Византийской империи практика крещения «варварских» вождей предполагала символическое вступление последних в идеальную «семью» христианских государей, возглавляемую василевсами ромеев. Причем этот акт духовно-государственного «усыновления» каждая из сторон, как правило, расценивала по-своему. Византия с империалистическим простодушием зачисляла новокрещеного «архонта» в свои политические вассалы, даже если не располагала никакими наличными средствами, чтобы обеспечить его покорность или, по крайней мере, лояльность. В свою очередь, обращенный «варвар» отныне считал себя вправе домогаться от империи особого отношения к себе, что выражалось в различных требованиях политико-экономического свойства. Реальный же порядок межгосударственных отношений матери-империи с новоприобретенным «сыном», который почти всегда оказывался блудным, устанавливался в результате долгих дипломатических переговоров или в открытой борьбе, подчас очень острой. Во второй четверти X в. наибольшего видимого успеха добился болгарский хан Петр, получивший от Романа I Лакапина титул «василевса болгар» и руку византийской принцессы. При Константине Багрянородном последовало обращение двух венгерских «архонтов» — Дьюлы (948 г.) и Булчу (952 г.?), которые после крещения были возведены в сан «патрикиев». Дьюла удовлетворился этим и прекратил нападения на империю, но Булчу продолжал терзать византийское пограничье до самой своей гибели в 955 г.

Не подлежит сомнению, что Ольга была превосходно осведомлена о политическом аспекте крещального обряда в Царьграде. И если она тем не менее притязала на звание императорской «дщери», то ясно, что этот шаг был продиктован ее глубоким недовольством качеством русско-византийских отношений, достигнутым при Игоре. Крещение в Константинополе открывало перед Ольгой новые возможности в сложной политической игре с Византийской империей, тогда как «домашнее» крещение в Киеве не сулило ей, как «архонтиссе Росии», никаких перспектив.

Проблема датировки крещения Ольги

 Дата крещения Ольги с давних пор выделена историками в отдельную проблему древнерусской истории, по которой к настоящему времени имеется солидная историография. Острота научной полемики вызвана противоречивыми показаниями главных источников. Согласно Повести временных лет, Ольга крестилась в 6463/955 г. Иаков Мних в «Похвале Владимиру» называет тот же год, беря за точку отсчета дату Ольгиной смерти: «по святом же крещении си блаженная княгыня Олга живе лет 15... и успе месяца июля в 11 день в лето 6477 [969 г.]». У Константина Багрянородного («О церемониях») приемы посольства «Эльги Росены» помечены только днями месяца и недели, без указания года: 9 сентября («в четвертый день недели»[277]) и 18 октября (воскресенье). В период самостоятельного правления Константина VII (945—959) такое сочетание чисел месяца и дней недели приходилось на 946 и 957 гг. Наконец, другой современник, так называемый Продолжатель Регинона Прюмского, сообщает, что Ольга была крещена при наследнике Константина VII, императоре Романе II (конец 959—963 гг.).

Многообразие вариантов не смутило, кажется, одного А. Шлецера, который уверенно остановился на летописном 6463/955 г., с курьезной высокомерностью заметив при этом, что «не занимается проверкой календарей»[278]. Остальные ученые не побрезговали этим занятием, сознавая его важность для воссоздания цельной картины Ольгиного обращения, и каждая из вышеприведенных дат нашла своих сторонников.

Итог дискуссии подвел А.В. Назаренко, предложивший, в свою очередь, «методический постулат», который «может служить удобным критерием при оценке представленных в науке разнообразных точек зрения по вопросу о крещении княгини Ольги...»[279]. Суть его в следующем. Поскольку все независимые друг от друга источники приурочивают крещение Ольги к ее единственной поездке в Константинополь, а достоверность сообщения Константина Багрянородного о его личном свидании с русской княгиней вне сомнений, то обсуждению подлежат только две возможные даты (946 и 957 гг.) из Константинова обрядника «О церемониях». Любая другая датировка вынуждена предполагать два визита Ольги в Константинополь (для крещения и для свидания с Константином Багрянородным). Тем самым в жертву приносится «важнейший методический принцип всякого научного построения: оно обязано быть максимально экономным». Из двух «скрытых» дат трактата «О церемониях» следует предпочесть более позднюю — 957 г., в том числе и потому, что в 946 г. Игорь был еще жив и, следовательно, Ольга не могла прибыть в Константинополь в качестве «архонтиссы Росии»[280]. Эта гипотеза и является наиболее «экономной» из всех с источниковедческой точки зрения[281].

Думаю, что «скрытая» дата Константинова обрядника (957 г.) вполне совместима с датой Повести временных лет и Иакова Мниха (955 г.), если предположить, что в этом году произошло не крещение Ольги, а ее «научение» от «пресвитер, сущих в Киеве», о котором говорит Иоакимовская летопись. Такой сценарий развития событий без малейшей натяжки выводит нас на контрольный временной рубеж, обозначенный в книге «О церемониях». Церковные правила не обязывали «оглашенного» к немедленному крещению. Состояние «оглашения» могло длиться долго, иногда годами. Христиане в древности вообще «очень поздно принимали св. крещение — отчасти по смирению, отчасти в том соображении, что, окрестившись незадолго перед кончиною, получат в крещении прощение всех грехов своих»[282]. Например, Константин I Великий так и поступил, крестившись только под конец жизни; святой Василий Великий пребывал оглашенным около тридцати лет. Возможно, Ольга и торопила события, но силою обстоятельств была вынуждена выдержать долгую паузу. Официальный визит особы такого ранга, несомненно, требовал дипломатической подготовки. По-видимому, переговоры заняли весь 956 г., так как грамота Ольги, извещавшая Константина о ее намерениях, могла отправиться в Царьград только летом этого года, вместе с торговым караваном русов; и с ним же, осенью, должен был прибыть в Киев благоприятный ответ императора. Весна и начало лета следующего года прошли в приготовлениях к плаванию. По соображениям безопасности и престижа численность русской флотилии, по всей видимости, на сей раз была значительно увеличена, — ведь одно только официальное посольство насчитывало около ста десяти человек. Снаряжение огромного флота должно было занять значительно больше времени, чем обычно, поэтому Ольгин караван отплыл из Киева почти с месячным опозданием (конец июля — начало августа). В первых числах сентября 957 г. Ольга наконец ступила на царьградский причал в бухте Золотой Рог.

Первый прием у императора

 Записи Константинова обрядника о двух приемах «Эльги Росены» выдержаны в сухом и сдержанном стиле казенного протокола. Первая аудиенция русской княгине была назначена на 9 сентября. Церемониям в этот день не было конца. Сначала Ольгу принял сам Константин в большом триклине (зале) древнего Магнаврского дворца, строительство которого приписывалось Константину I Великому. Император восседал на «троне Соломона», снабженном эффектными механизмами. Ольга вошла в триклин в сопровождении своих «родственниц-архонтисс» и служанок; прочие члены посольства остались в вестибюле, отгороженном от триклина занавесом. Когда Ольга встала на указанное ей место перед троном, заиграли органы, и трон вместе с сидевшим на нем императором внезапно взмыл вверх и затем плавно опустился вниз[283]. После этого маленького представления логофет дрома (глава ведомства почты и внешних связей) от имени Константина задал «архонтиссе Росии» несколько предписанных этикетом вопросов — о здоровье самой государыни, ее вельмож и благоденствии ее страны. Пока чиновник произносил свою речь, механические львы у подножия трона, приподнявшись на лапах, зарычали и забили хвостами, а на ветвях стоявшего рядом золотого дерева искусственными голосами защебетали птицы. Почти тотчас дворцовые слуги внесли в зал дары Ольги, предназначенные василевсу ромеев. За ответными словами Ольги последовало несколько мгновений торжественной тишины; потом вновь зазвучали органы, и княгиня, поклонившись, вышла.