Макс Вебер - Аграрная исстория Древнего мира Страница 38

Хозяйство царя — это превосходящий своими размерами частные хозяйства ойкос. Он получает питание: 1) из царских землевладений и от находящегося у царя во владении обширного количества крепостных и иных зависимых людей (Leibeigenen und Hörigenbesitz) — у шумерского царя, как, очевидно, и у всех позднейших царей, были собственные пастухи — 2) из а) барщин и b) натуральных взносов подданных. Каково было в отдельные периоды соотношение между удовлетворением потребностей с помощью собственного хозяйства на землевладениях (при помощи собственного скота) и с помощью податей, остается неясным. Полевые продукты — в противоположность, может быть (по крайней мере, в древнейшую эпоху), скоту — получались преимущественно в виде податей. Точно так же неясно соотношение между трудом собственных рабов царя и барщиной подданных, но и оно также, по-видимому, довольно изменчиво. Это в природе вещей: совершенно так же, как и фараоны, шумеро-аккадские городские цари постоянно были заняты регулированием барщины, заботой о пище и питье принудительно набранных рабочих и о следуемом им вознаграждении натурой. У царя имеются всевозможнейшие амбары, сараи (сарай для экипажей, хлебный амбар, денник для скота, склад пряностей, сокровищница и т. д.) и мастерские. Шумерский царь ввозит золото из-за границы, перерабатывает его в собственной мастерской в драгоценный колчан, из камней с царской каменоломни делают в собственной мастерской царя статуи; прежде всего в собственных царских мастерских изготавливается все для построек царя, для чего издалека привозится дерево. Рабочей силой служат ему при этом, очевидно, наделенные участками земли, поселенные вокруг царского бурга[73] и обязанные за это выходить на барщину ремесленники. Ассирийские цари для удовлетворения своих колоссальных строительных надобностей впоследствии пользуются трудом как военнопленных, так и своих, туземных, обязанных выходить на барщину ремесленников (трудом последних для более тонких работ). Санхериб[74] хвалится своими техническими нововведениями в литье бронзы и насмехается над своими предками, которые «по своему неразумию заставляли стонать всех ремесленников». Определенной границы между царскими рабами и обязанными выходить на барщину политическими подданными царя, очевидно, не существовало. 3) Шумерский царь отбирает «лодочников и их капитана» и посвящает их храму: очевидно, царь в то время не был расположен самолично вести собственную торговлю. Но то, что первоначально он ею занимался, не подлежит сомнению, и известно, что эта собственная торговля существовала в виде постоянного обмена «подарками» с иностранными князьями еще тысячу лет спустя. Несомненно, как раз монополизация посреднической торговли при устьях рек и была древнейшей основой могущества городских царей юга страны, который поэтому и был древнейшим очагом царских «ойкосов», как в Египте область дельты Нила. 4) Именно в Ассирии в казну царя текли средства из добычи от разбойничьих войн, которые царь ежегодно предпринимал, находясь на высоте своего могущества.

Одним из важнейших государственных ресурсов, в частности запасным фондом для займов, служили здесь, как и на всем древнем Востоке и в древней Элладе, принадлежавшие храмам сокровища. Умножение этих сокровищ, фиксирование всякого рода платежей, адресуемых храмам в тех или иных случаях (в частности, плата при вступлении в брак), преследование тайных жрецов («колдунов») и еретиков в пользу монополии признанного бога было делом еще шумеро-аккадских городских царей. Правда, способствуя образованию у храмов больших запасов благородных металлов и натуральных продуктов, а также земельной собственности, царь своими руками создавал такое экономическое могущество храмового жречества, которое иногда могло быть опасно ему самому; жрецы получали возможность с переменным успехом вести борьбу с владельцами светских ленов и чиновниками за господство над троном и за эксплуатацию этого господства (что мы и наблюдаем впоследствии почти повсеместно). В социальном отношении жреческие роды ведут себя там, где они имеют власть, совершенно так же, как городские знатные роды (die Stadtgeschlechter) в Древней Греции. Древним местным городским царям эпохи до Хаммурапи приходилось постоянно бороться, с одной стороны, против обременения слишком большими поборами, закабаления за долги и лишения владений «бедных» жрецами. С другой стороны, они должны были не давать чиновникам возможности: 1) использовать барщину подданных в собственную пользу, 2) сокращать содержание, полагающееся при отбывании ими барщины, 3) оказывать давление при определении цены при продаже продуктов или даже прямо принуждать продавать их по дешевым ценам (особенно скот) «магнатам»; для борьбы с этим последним злоупотреблением были установлены таксы на продукты. Если шумерский царь говорит о себе, что он «водворил свободу» и устранил «существовавшее прежде закабаление», то под этим надо разуметь только: 1) сокращение или отмену известных государственных барщинных повинностей («в области X с тех пор уже не было надсмотрщика»), 2) а также и устранение присвоения частными лицами права на эти барщины; но прежде всего и чаще всего опять-таки 3) защиту «бедных» путем обеспечения им правосудия и путем охраны заработка и владения крестьянина и мелкого горожанина от противозаконных посягательств; в каком именно смысле надо понимать это последнее, остается неясным (см. ниже). Как об особенно тяжком требовании «магнатов» (т. е. чиновников и крупных землевладельцев, светских, а иногда и жреческих родов) упоминается о том, что задолжавший (здесь это значит: «закрепощенный») государству или светской, или духовной знати мелкий владелец должен выплачивать им свой долг чистыми деньгами. Следовательно, экономическая ситуация очень сильно напоминает то, что было в Элладе в эпоху до «законодательств»[75]. Основное различие составляет безмерно могущественное положение жрецов и бюрократическая организация государства. Царь старается — как греческий «тиран» (по крайней мере в древней Элладе) — обеспечить себе симпатии крестьян и мелких горожан. Но, несмотря на борьбу с чиновниками, царь нуждается в бюрократическом аппарате, и, несмотря на борьбу с жрецами, ему необходима легитимация[76], которую можно было получить или путем апофеоза[77] (как в Египте), или путем утверждения со стороны божества. Цари, опиравшиеся исключительно на военную силу в завоеванном крае (в Ассирии), старались, и успешно, освободиться от контроля жрецов. Древним «культурным государствам» (Kulturstaaten) это было труднее. В Вавилоне, где теократия приняла гораздо более законченные формы, чем в ассирийском военном государстве, царь считался данником божьим (и это выражалось в ежегодном новом вкладе в храмы).

Подати, вносимые подданными, изначально, насколько нам известно, представляли собой разного рода едва ли поддающиеся точному разграничению платежи зерновым хлебом, впоследствии сообразованные с правовым положением плательщика и с качеством его земли, а также платежи всякими другими продуктами непременно натурой, в весьма, по-видимому, значительном количестве; арендные договоры обыкновенно содержали параграфы, касающиеся уплаты этих платежей (сохранились обломки кадастровых карт[78]). Затем следует взимавшийся, по-видимому и со свободных, во всяком случае с женщин (быть может, первоначально со всех неспособных носить оружие), поголовный налог. Наряду с этим позднее встречаются отдельные пошлины со всякого рода сделок, как например, с продажи рабов и земельных участков. Там, где за нарушение контракта устанавливался штраф в пользу государства, там в древнейшие времена это, по-видимому, была еще просто барщинная работа на царя, работа в виде наказания, как наследие эпохи, когда царскак власть опиралась всецело на барщину подданных (являлась как Fronkönigtum).

К повинностям, которыми облагалась земля, принадлежала и поставка воинов (во времена персидского владычества эта повинность выполнялась посредством заместителя). Но каким в экономическом смысле способом, особенно в таком специфически военном государстве, как Ассирия, создавалась и содержалась весьма значительная (если даже отбросить все возможные, впрочем, не обязательно предполагаемые, преувеличения источников), дисциплинированная, способная к «пионерским» работам по освоению новых территорий и к совершению больших походов военная сила, это еще не совсем выяснено. Существование военной повинности, в принципе обязательной для всех подданных — за исключением персонала храмов, придворного штата царя, пастухов и, по-видимому, царских колонов — явствует из писем Хаммурапи. Но такой набор, наверное, мог производиться только в крайних случаях в качестве поголовного ополчения для защиты родины. Техника сражения на колесницах, которой обязаны своим военным расширением государства, лежащие по берегам Евфрата, требовала, конечно, профессионального воина; точно так же, как требовали профессиональных воинов конница и пехота, во время более значительных войн насчитывавшие все же многие десятки тысяч. Салманасар II[79], по его собственному уверению, имел в Сирии против себя войско в 70 тыс. человек (с 4 тыс. колесниц), составные части которого он перечисляет. Если принять во внимание, что в течение ряда поколений воинам ежегодно приходилось участвовать в походах, они, конечно, больше уже не могли пополняться с помощью набора из среды самостоятельно хозяйствовавших крестьян наподобие (очень скоро превратившегося в фикцию) германского народного ополчения (Heerbann). Обученное военному делу и притом национальное войско было бы опасно для царской власти, а огородная культура (die gartenartige Kultur), т. е. привязанность воинов к своим крестьянским хозяйствам, делала его образование и экономически невозможным: снаряжающееся на собственные средства тяжеловооруженное войско отсутствует в этом искони теократически-бюрократическом городе-государстве. Становящаяся в позднейшее время обычной вербовка едва ли существовала в раннюю эпоху. Колесницы, копья и вооружение выдает из своих цейхгаузов[80] царь. Сообразно с этим он давал и лошадей, быть может, из своих табунов или добывал их для этого путем реквизиции. Что касается людей, то во времена Хаммурапи «солдаты» царя, оказывается, были владельцами служилых ленов (Dienstlehen), с которыми была связана в качестве литургии профессиональная военная служба. При этом владельцы ленов, очевидно, не составляют привилегированного сословия (сравнительно с остальными подданными). Сведения, будто им выжигали клеймо (Daiches), основаны, может быть, на тождестве их названия с названием закабаленных должников (Schuldknechten) частных лиц. Но и само тождество названий во всяком случае поразительно. Если относящийся сюда документ действительно следует отнести к человеку, обязанному нести военную службу (который был отдан в распоряжение какому-то магнату), то он служил бы в то же время доказательством того, что люди, находящиеся — по франкскому выражению — «intruste» или «inhoste»[81] царя, тем самым лишались своих семейных прав (права наследства), как какой-нибудь чужестранец или человек, попавший в рабство (когда он, отбыв свою военную службу, возвращается домой, то семья предоставляет ему право жить при себе, но не участвовать в наследстве). Хаммурапи говорит о ленах воинов в одном параграфе с царскими рыбаками, которые были также наделены землей на правах ленного владения. «Лен», как и везде на Востоке — кончая клерухами Лагидов[82] — плебейски мал, так как экипировка была, несомненно, очень простой, да и, кроме того, обеспечивалась, по-видимому, всецело за счет царя.