Андрей Никитин - Основания русской истории Страница 4

3 Алешковский М.Х. Повесть временных лет. Судьба литературного произведения в древней Руси. М., 1971, с. 69-70. Мысль о возможности «свода Изяслава», предшествовавшего своду Нестора, была высказана еще В.М.Истриным (Истрин В.М. Хроника Георгия Амартола в древнем славянорусском переводе, т. II. Пп, 1922, с. 306).

4 Под этим же углом зрения была выполнена и работа О.В.Творогова, посвященная словарному фонду ПВЛ (Творогов О.В. Лексический состав «Повести временных лет». Киев, 1984), где всё внимание было уделено Лаврентьевскому списку, тогда как Ипатьевский, не менее важный, представлен только статьями 1110-1117 гг., в результате чего действительный объем лексики представлен далеко не в полной мере.

16____________________

да как тот в наиболее полном виде сохранился в Ипатьевском списке первой трети XV в. Более того, оказалось, что и Лаврентьевский список содержит не «редакцию Сильвестра 1116 г.», как то было решено по наличию в его тексте колофона Сильвестра, а текст той же редакции, что и список Ипатьевский, но в несколько сокращенном виде. Сравнение текстов приводит к заключению, что каждый из этих списков, а вместе с тем и списки, примыкающие к ним по наличию общего протографа, передают один и тот же текст, но в разных его сокращениях, т.е. способны дополнять друг друга.

Так, например, при наличии в Ипатьевском и Лаврентьев-ском списках наиболее полного текста рассказа о битве Ярослава со Святополком при Любече под 6524/1016 г., выпавший при сокращении большой и весьма важный его фрагмент, содержащий рассказ о наличии в лагере Святополка «благожелателя» Ярослава, сохранился в соответствующем тексте НПЛ, представляющем компиляцию из нескольких сюжетов борьбы Ярослава со Святополком по ПВЛ.

Утраченные при сокращении фрагменты ПВЛ открывались и в более поздних, значительно сокращенных или переработанных текстах, как известный «сон князя Мала», во всех ранних списках выпавший из рассказа 6453/945 г. о первой мести Ольги древлянам/деревлянам, но сохранившийся под этим же годом в летописи Переславля Суздальского5. Насколько важны бывают такие находки первоначальных фрагментов в составе более поздних сводов, показывает пример с рассказом об обретении мощей Феодосия в составе Воскресенской летописи под 6599/1091 г., где сохранилась фраза Нестера/Нестора, сообщающая, что «азъ же грешный, иже и летописание се въ то время писахъ» б, выпавшая из остальных списков.

Еще показательнее случай с новеллой о походе 6551/1043 г. на Царырад, где в результате сокращений в войске оказалось два воеводы - Вышата и Иван Творимирич («княжь корабль разби ветръ, и взяша князя в корабли Ивань Творимирича, воеводы Ярославля» [Ип., 142]), тогда как в переработанном и расширенном тексте той же новеллы в Воскресенской летописи «Иван Творимирич» отнюдь не претендует на роль «воеводы Ярослава», поскольку здесь мы обнаруживаем первоначальное чтение, согласно которому «княжь корабль Володимеровъ ветръ разби, и одва Иванъ Творимиричь князя Володимера всади во свои корабль, и

5 ПСРЛ, т. 41. Летописец Переславля Суздальского. М., 1995, с. 15.

6 ПСРЛ, т. 7. Летопись по Воскресенскому списку. СПб., 1856, с. 5.

ПРЕДПОСЫЛКИ И ПРИНЦИПЫ____________________

17

воеводу Ярославля»7. Вместе с тем упоминание в тексте Воскресенской летописи «варягов» в походе на Царырад, появившихся здесь не ранее середины XII в., если не еще позже, приводит историков, пользующихся поздними и, на их взгляд, более полными рассказами о ранних событиях, к совершенно неоправданным заключениям и откровенно тенденциозным фантазиям, как это произошло, например, с БА.Рыбаковым8.

Так появляется на свет никогда не существовавшая «летопись Аскольда», извлеченная из Никоновской летописи 9, у князей оказываются летописцы, то ли ведущие камер-фурьерские журналы, то ли выпускающие пресс-релизы 10, киевские князья выступают в роли глобальных стратегов, осуществляющих масштабные завоевания территорий, соразмерные разве что с завоеваниями России в конце XVIII в. 11, и т.п. беллетристика, ничего общего с действительной наукой не имеющая.

Собственно говоря, именно такое использование историками ПВЛ аu naturel без какой-либо предварительной дифференциации и оценки составляющих ее элементов12 и вынуждало меня время от времени предпринимать анализ того или другого термина или сюжета этого «основания» русской историографии. Передо мной не стояла задача объяснить его полностью, снять все встающие вопросы и свести концы с концами, оказавшись родоначальником еще одной гипотетической конструкции. Необходимо было разобраться в том, что представляет собой его текст, когда он мог быть создан в данной целостности и насколько можно доверять его новеллам. Понять для меня было важнее, чем доказать; определить возможное направление дальнейшего исследования - важнее, чем связать несвязуемое, чтобы выработать если не методику анализа летописного текста, который должен поверяться с помощью всего арсенала современных знаний о прошлом, то хотя бы представление о том, с

7 Там же, с. 331.

8 Рыбаков Б.А. Древняя Русь…, с. 204-205.

9 Брайчевьский М.Ю. Лiтопис Аскольда. // «Кiив», 1988, № 2, с. 146-170; он же. Утверждение христианства на Руси. Киев, 1989, с. 42-88.

10 Рыбаков Б.А. Русские летописцы и автор «Слова о полку Игореве». М., 1972, с. 28, 31, 35 и пр.

11 Сахаров А.Н. Дипломатия Святослава. М., 1982, с. 142.

12 Как, например, в известной монографии В.Т.Пашуто, требующей крайне осторожного использования приводимых в ней данных, оценок и выводов автора (Пашуто В. Т. Внешняя политика Древней Руси. М., 1968).

18____________________

чем мы имеем дело. Отсюда фрагментарность каждого такого экскурса, повторы, без которых нельзя обойтись, потому что именно они становятся связующими звеньями, и то невольное балансирование на грани, отделяющей гипотезу от постулата, обусловленное отсутствием необходимого материала, который мы, по-видимому, уже никогда не получим.

Этим вызваны и некоторые особенности работы, о которых следует предупредить читателя заранее.

Пытаясь понять взаимозависимость текстов и разобраться с ними, я счел необходимым оперировать только летописными датами, указывая их одновременно от сотворения мира и от Р.Х., не внося никаких корректив на основании собственных расчетов или расчетов Н.Г.Бережкова, как это делал, например, Б.А.Рыбаков, в результате чего его достаточно интересная работа о летописании второй половины XII в.13 оказалась практически непригодной для использования. Столь же последовательно я придерживался изначального написания личных имен (исключение сделано только для уже канонизированного имени монаха Печерского монастыря «Нестор», хотя все без исключения тексты воспроизводят его в форме «Нестер», как его и называли при жизни), топонимов (Тмуторокан/Тмуторокань вместо «ТьмутАрАкань») и этнонимов (рос/русь вместо «русский»), считая такие искажения, незамечаемые современными исследователями, фактической фальсификацией исторического документа и собственно смысла, который вкладывали в него летописцы.

В самом деле, никто почему-то не изменяет имя "Василька" (теребовльского) на более правильное «Василий», "Царьград" на «Василеополис», "сумь" - на «суоми», "лопь" - на «саамов» и т.д., вероятно потому, что каждая из этих лексем поддерживает определенный семантический уровень включающей ее синтагмы, тогда как ее изменение влечет за собой изменение информации, заключенной в содержащей ее фразе. То же самое касается столь излюбленных прозвищ князей типа Ярослав «Мудрый», Иван «Грозный» и пр., которых не знает летопись и использованием которых в своих трудах историки вводят в заблуждение и себя, и своих читателей. Насколько можно судить по сохранившимся текстам, впервые такие маркирующие клички (за исключением «Осмомысла» в «Слове о полку Игореве») появляются не ранее середины XVII в., как это было отмечено

13 Рыбаков Б.А. Русские летописцы и автор «Слова о полку Игореве» М., 1972.

ПРЕДПОСЫЛКИ И ПРИНЦИПЫ____________________

19

М.Н.Тихомировым при изучении летописных текстов 14, а потому и не могут использоваться в научных работах, поскольку содержат в себе оценку того или иного исторического персонажа, ничего общего не имеющую с действительной оценкой его личности и его действий современниками.

Соответственно, я предпочитаю называть и Константина VII не «Багрянородным», что является бессмыслицей и повторяется постоянно, а Порфирогенитом, т.е. 'рожденным в порфире', каковое определение указывает на рождение ребенка в определенном покое императорского дворца, стены которого были отделаны плитами порфира, что определяло его «законнорожденность» по отношению к другим детям императора (внебрачным, добрачным, приемным и пр.), родившимся вне этой комнаты.