Ирина Карацуба - Выбирая свою историю."Развилки" на пути России: от Рюриковичей до олигархов Страница 4

Город возникал как центр взаимодействия нескольких племен, территориального, а не родового объединения — земли-волости, включавшей сельскую округу и малые укрепленные центры, подчи­ненные городу, числящиеся его «пригородами». О главенствующем положении старшего города свидетельствует множество эпизодов, описанных в летописях. В частности, в 1151 г. жители Белгорода от­казались открыть ворота Юрию Долгорукому, поскольку его не пус­тил к себе их старший город Киев.

Волости не были вполне устойчивы. Пригороды стремились к обо­соблению от своих городов и образованию самостоятельной земли-во­лости. Мотивы, толкавшие к такому обособлению, были не только ма­териально-меркантильными. Пригороды, конечно, тяготились воен­ными и финансовыми повинностями в пользу волостного центра, но главным образом стремление к обособлению порождала структура влас­ти в земле-волости. Чересчур крупные размеры волости препятствовали непосредственному участию жителей в осуществлении власти.

Основным отличительным внешним признаком города были город­ские стены (в древности — просто частокол). Но замечательно то, что в сознании людей Древней Руси город отличался от других огорожен­ных поселений — пригорода, городка и городища — признаком совсем не внешним. Городом именовался центр земли-волости, в котором функционировало вече.

Вопреки распространенному предрассудку вече действовало не только в Новгороде, Пскове и Вятке. Само слово «вече» употреблялось преимущественно в Северной Руси, но народные собрания, игравшие аналогичную роль в политической жизни, существовали повсеместно. В летописях они скрываются под псевдонимом «думы». Ключ к тако­му пониманию дает сообщение Лаврентьевской летописи под 1176 г. о вечевом собрании во Владимире, решавшем вопрос о том, какой князь должен «занять стол» после убийства Андрея Боголюбского.

«Новгородцы бо изначала, и смолняне, и кыяне, и полочане, и вся власти, якож на думу, на веча сходятся; на что же ста­рейший сдумають, на том же пригороди станутъ»' (Лаврентъевская летопись. //Полное собрание русских ле­тописей. Т. 1. М, 1997. Стб. 377-378).

Новгородцы же издревле и смоляне, и киевляне, и полочане, и все волости, как на думу, на веча сходятся; что старейшие [города] решат, на том и пригороды станут.

Помимо ясного указания на устройство земли-волости, в которой периферийные центры — «пригороды» — безусловно подчинены власти вечевых «городов», в этом отрывке ценно пояснение летописца, утвер­ждавшего, что собрать вече — то же самое, что сойтись на думу и, со­ответственно, сдумать — значит принять вечевое решение. Это указа­ние позволяет увидеть действие вечевого института и в тех случаях, когда само слово «вече» не упоминается. Благодаря этому ключу мож­но с большой долей уверенности утверждать, что когда в ответ на хаза­рские требования «сдумавше поляне» и дали в качестве дани от дома по мечу, они придумали это не каждый сам по себе, а сойдясь на племен­ную сходку. Точно так же и древляне в 945 г. «сдумавше со князем сво­им Малом» оказать сопротивление киевскому князю Игорю, проявив­шему «несытовство» — то есть требовавшего непомерной дани, — види­мо, приняли это решение на собрании, аналогичном вечу.

Источники не позволяют проследить промежуточные формы и этапы эволюции, но большинство историков склоняется к мысли, что вечевые собрания естественным образом вырастают из племенных сходок эпохи военной демократии. Косвенным свидетельством суще­ствования у славян таких собраний служит известие византийского автора VI в. Прокопия Кесарийского, отметившего, что славяне «не управляются одним человеком, но издревле живут в народоправстве, и потому у них счастье и несчастье в жизни считается общим делом». Длительное отсутствие термина «вече» в отечественных летописях скорее всего не означает перерыва в существовании самого этого инс­титута. Летописцы (составлявшие свои своды при княжеских дворах или в кельях — как правило, тоже княжеских — монастырей) вообще мало интересовались регулярной работой органов власти и обращали на них внимание только в моменты внутрии внешнеполитических кризисов. Во всяком случае, неосновательным представляется мне­ние, высказанное в 1930-е гг. Б.Д. Грековым и получившее доволь­но широкое распространение по вненаучным причинам, а ныне разде­ляемое, кажется, только М.Б. Свердловым, будто «племенное вече — верховный орган самоуправления и суда свободных членов племени — с образованием государства исчезло, а в наиболее крупных террито­риальных центрах — городах (правда, не во всех русских землях) ве­че как форма политической активности городского населения появи­лось в XII—XIII вв. вследствие растущей социально-политической са­мостоятельности городов».

Такой перерыв в деятельности старинного института представля­ется странным и к тому же не подтверждается источниками, в кото­рых вечевые собрания эпизодически упоминаются и в XI столетии. В 1015г. Ярослав Мудрый, варяжская дружина которого накануне пе­ребила новгородскую верхушку «нарочитых мужей», вынужден был при получении на другой день известия о захвате власти в Киеве Святополком просить у новгородцев помощи «на вечи». В 1068 г. ки­евляне «створиша вече», дабы организовать отпор половецкому на­бегу, в борьбе с которым потерпел неудачу князь Изяслав. А на сле­дующий год, когда изгнанный Изяслав попытался вернуться в Ки­ев с помощью польских войск, горожане вновь «створиша вече», призвавшее на помощь братьев Изяслава — Святослава и Всеволо­да, угрожая в противном случае, сжегши город, уйти в «греческую землю».

Разумеется, сущность этого учреждения со временем менялась, и племенная сходка эпохи родового быта существенно отличалась от во­лостного веча XI—XII столетий. Однако ограниченность наших сведе­ний не позволяет совершенно однозначно определить характер этих изменений. Спорными, как и сто лет назад, остаются вопросы о сос­таве и компетенции вечевых собраний, порядке их проведения.

Неправильно представлять себе вече в виде хаотической толпы, принимавшей или отвергавшей предлагаемые меры силой крика. Единственное подробное летописное описание вечевого собрания поз­воляет заключить, что это было вполне формализованное действо, проходившее по определенному протоколу. На митинг собрание было мало похоже; по сообщению Лаврентьевской летописи, в 1147 г. «мно­гое множество» киевлян, явившихся на вече у Софийского собора, прежде всего «седоша». Далее рассевшиеся киевляне выслушали сооб­щение князя о причине собрания, приветствия послов, обращенные с соблюдением строгого этикета сначала к митрополиту, тысяцкому, а затем и ко всем «киянам», и только затем выслушали посольские пред­ложения.

То обстоятельство, что участники веча сидели, заставляет предпо­лагать, что число их было невелико. Археолог В.Л. Янин, непревзой­денный знаток быта древнего Новгорода, провел однажды с участни­ками своей археологической экспедиции эксперимент. Когда вечевую площадь уставили скамьями, оказалось, что поместиться на них мо­жет не более 400 человек. Но если в этих сходках принимали участие не все жители города, то каким образом формировался их состав?

Относительно состава вечевых собраний продолжаются споры. Часть исследователей разделяет убеждение Янина о том, что 300 «зо­лотых поясов», заседавших на новгородском вече, по сообщению ино­земного путешественника, представляли городской патрициат, ста­рейшин усадеб, из которых состоял средневековый город. Другие по­лагают, что вечевые собрания были более «демократическими» и включали в себя выборных представителей городских районов-«концов». Споры ведутся, конечно, относительно «правильного» веча в обычной ситуации; во времена смутные — в случае военной катастро­фы или острого социального конфликта — на сходки сбегалось множе­ство народа, и там уж было не до процедурных тонкостей.

Компетенция веча была довольно обширна. Среди важнейших вопросов, решавшихся вечем, были вопросы войны и мира, приглашение князя и заключение договора («ряда») с ним. В случае недо­вольства князем и нарушения им условий ряда вече могло указать князю «путь чист» (т. е. изгнать). Некоторые эпизоды такого рода широко известны. Например, события 1136 г. в Новгороде, когда был посажен на два месяца под арест со всей семьей, а затем и изгнан князь Всеволод Мстиславич, внук Владимира Мономаха. Новгородцы дважды изгоняли и князя Александра Ярославича (Невского), поку­шавшегося на городские вольности. Беда в том, что в наших учебни­ках эти случаи представляются как чрезвычайные и исключительные, между тем это была рутинная практика древнерусских волостей.

Участвовало вече и в направлении «иностранных дел». Например, в договоре Новгорода с Готским берегом указывалось, что в выработ­ке условий договора, которым князь Ярослав Владимирович утвердил мир «с послом Арбудомь и всеми немецкыми сыны, ...и с всемь латиньским языком», участвовали посадник Мирошка, тысяцкий Яков и все новгородцы.