Лев Колодный - Хождение в Москву Страница 4

Спустившись на этаж, вижу снова то, что давно хотел увидеть. Все здесь движется, вращается, трется друг о друга. Зубчатые пары крутятся медленно, вверху суетится бронзовое анкерное колесо. Пространство заполняют валы, цилиндры, рычаги и медные лимбы с цифрами часов и минут. По ним видят картину на уличных циферблатах.

В гуще этой средневековой механики ходит, отщелкивая каждый шаг, маятник с бляхой. Она же диск, линза. Сегодня Панкратьеву не пришлось подниматься на стремянку и «корректировать» вечного ходока, как делал на моих глазах Салтыков. Значит, сутки часы шли, как хронометр. Мне этот гигантский механизм напомнил ходики моего детства, до и после войны тикавшие в квартирах и избах. Гиря на цепочке, накинутая на зубчатое колесо, опускалась и крутила стрелки. Утром ее подтягивал, чтобы она не коснулась пола, и заводил настенные часы на сутки.

Точно так же заводят куранты. Тросы с гирями висят в шахте. Нажимают кнопку, все оживает, играет, звучит на разные голоса, зубцы колес выбивают дробь сложных ритмов, тросы наматываются на барабаны и подтягивают гири, чтобы они снова по закону физики устремились к центру Земли. Так все повторяется сотни лет.

Повелев летоисчисление вести от Рождества Христова, Петр заменил вышедшие из моды английские часы деда на новые. У них был циферблат «наподобие немецкого обыкновения на 12 часов» вместо 17. Счет времени пошел на сутки. Из Голландии морем и на 30 подводах по суше доставили в Москву ящики с колесами, цепями, барабанами, колоколами. То были куранты «с колокольной игрой и танцами», которые так понравились молодому царю в Голландии.

Петровские часы в царствование Екатерины II заменили найденными в подвале Оружейной палаты часами английской работы. Неужели это куранты Христофора? Никто точно не знает. Иностранные мастера, на этот раз из Германии, так настроили музыкальный барабан, что куранты заиграли немецкую песенку «Ах, мой милый Августин». Что, впрочем, никого не шокировало.

Медный цилиндр с множеством дырочек и штифтов-колышек показался на восьмом этаже и напомнил музыкальную шкатулку и шарманку. В курантах роль звучащих пластинок играют колокола. Роль шарманщика исполняет часовщик. При Николае I куранты заиграли родную музыку. На две мелодии настроили их часовщики братья Бутеноп. Над Красной площадью звучали марш Преображенского полка и церковный гимн «Коль славен наш Господь в Сионе». Фирма братьев оставила на чугунной станине надпись: «Часы, переделанные в 1851 году братьями Бутеноп в Москве». Обратите внимание, «переделаны», но не заменены новыми.

Поэтому все сейчас выглядит как встарь: и барабаны, и зубчатые пары, и маятник. В его диске два пуда свинца в латунной фольге, покрытой сусальным золотом. Кажется он слитком золота. Поэтому украли его в октябре 1917 года. Шесть снарядов влетели в Спасскую башню. Они продырявили циферблат, попали в шестерню, сломали стрелку, сбили цифры, погнули валы. Я знал артиллериста, командира батареи Никиту Тулякова, который добрым дедушкой в редакции рассказывал, как все происходило. По приказу большевиков его батарея Московских мастерских тяжелой осадной артиллерии заняла позицию на Яузской горке, у церкви Никиты-мученика, откуда Кремль со Спасской башней был как на ладони. Священник попытался увещевать артиллеристов:

– Тут стрелять нельзя.

– А что нужно, чтобы было можно?

– Поезжайте в духовный совет на Тверскую за разрешением.

На Тверской, за оградой бывшего музея Революции, стоит орудие Тулякова. Тулякова принимал Ленин, посадил в лагерь Сталин.

После обстрела Кремля в нем побывал епископ Нестор Камчатский, успевший издать в конце 1917 года книжку «Расстрел Московского Кремля». Он писал: «Спасская башня пробита и расстреляна. Знаменитые часы с музыкальным боем разбиты и остановлены. Остановилась стрелка часов в ту роковую минуту, когда ворвался тяжелый снаряд в стены Кремля и наложил несмываемое пятно крови и позора на это священное сердце Москвы».

В ужас пришел нарком просвещения Луначарский, который даже подал в отставку в знак протеста, Ленин успокоил его таким аргументом: «Как вы можете придавать такое значение тому или другому старому зданию, как бы оно ни было хорошо, когда дело идет об открытии дверей перед таким общественным строем, который способен создать красоту, безмерно превосходящую все, о чем могли только мечтать в прошлом». Переехав в Кремль, Ленин распорядился починить и «заставить часы агитировать за социалистическую революцию. И вместо церковной песни услышать гимн нашей республики „Интернационал“.

Фирма братьев Бутеноп запросила за ремонт большие деньги. Пришлось искать мастеров более сговорчивых. Нашелся специалист по металлу, который механизм починил. Но маятник сделать не мог. Тогда проявил себя служивший в Кремле слесарем Николай Беренс. Его отец работал у братьев Бутеноп в цехе башенных часов. Слесарь взялся изготовить маятник. Эта история послужила сюжетом пьесы Николая Погодина «Кремлевские куранты». В процесс, согласно легенде, включился глава пролетарского правительства. Узнав о задаче, которую не мог решить слесарь, вождь, якобы пользуясь известной формулой, определил вес диска и длину маятника. Так или иначе, но бляха закачалась. Ленин, пока шел ремонт, дважды поднимался на башню. Через год после обстрела куранты заиграли «Интернационал» и траурный марш «Вы жертвою пали в борьбе роковой». К тому времени перед стеной похоронили сотни погибших в «десять дней, которые потрясли мир» и позднее. Не без основания Маяковский писал:

Здесь каждая башня Ленина слышала,За ним пошла бы в в огонь и дым.

В бой пошли «за Родину, за Сталина», с именем этого вождя падали с пулей в затылке убитые по его приговорам.

Из ворот Спасской башни впервые выехал на коне «первый красный офицер» Клим Ворошилов, командовавший парадами до начала войны. Из ворот вылетел на белом коне бывший кавалерист маршал Георгий Жуков, чтобы принять рапорт командовавшего парадом Победы маршала Рокоссовского. При Брежневе коня заменил автомобиль. Куранты исправно служили советской власти, отмерив отпущенный ей срок. Заиграли они после долгого перерыва в дни вступления Ельцина в должность президента на второй срок. Тогда колокола исполнили гимн России на музыку Глинки и здравицу из финала «Ивана Сусанина». С недавних пор колокола играют здравицу и новый гимн России, бывший гимн СССР, чья музыка была написана как гимн партии большевиков.

На одном из колоколов, виденных мной на Спасской башне, голландский мастер Клавдий Фремий из Амстердама в 1628 году отлил по краю надпись: «Хвалите его люди, хвалите все народы!» Кремль, стены и башни, дворцы и соборы, хвалить можно без угрызений совести. Что я и делаю.

По стенам и башням Кремля. Московский Кремль давно описывают и историки, и поэты. Рассматривают его со всех точек зрения, измеряют от разных точек отсчета. В плане, если смотреть с высоты, напоминает он и неправильный треугольник, и пятиугольную геометрическую фигуру с неравными углами. Кропотливый исследователь Кремля, историк и музыкант Сергей Бартенев, отмечая особенности его планировки, пишет в своей большой книге «Московский Кремль в старину и теперь», изданной по случаю 300-летия дома Романовых: «Кремлевские стены расположены в виде неправильного многоугольника – до 25 углов».

Какой бы сложной формы ни казались стены Кремля, самыми точными по отношению к нему оказываются не математические измерения, а поэтические образы, и среди них тот, что гласит: Кремль – сердце Москвы.

Его удары слышны в биении колоколов Спасской башни, каждые четверть часа отмеряющие шаг времени. Подойдя к ней, открываю не без волнения узкую дверь из железа. Отсюда проход на стену и в башни. Их двадцать. Впереди путь, точно отмеренный и неизменный века.

В далеком 1485 году началось на берегах Москва-реки и Неглинной возведение новой твердыни вместо белокаменной крепости, обветшавшей и больше не подходившей для вознесшейся столицы. Впервые тогда белый камень заменили красным кирпичом. Выпекали его в печах, как хлеб. А был он весом в восемь килограммов. Полупудовый камень брали двумя руками, поэтому называли его «двуручным».

Такой кирпич лежит в толще Спасской башни. Касаясь его шершавых боков, поднимаемся по белокаменной лестнице вверх, туда, где повисли колокола. Иду вместе с Алексеем Васильевичем Воробьевым, известным московским архитектором-реставратором. Ему за шестьдесят. Прошел войну. Тридцать лет занимается Кремлем. Обмерял стены и башни, обходил их сотни раз, побывал во всех закоулках, переходах древней крепости. Он знает, как никто другой, каков Кремль сегодня, каким был прежде.

Поднимаемся все выше по лестнице башни. Она (без шатра) ростом в 10-этажный дом. С шатром и звездой достигает высоты 20-этажного здания – 71 метра.

Хотя за стеной день хмурый, в толще башни довольно светло, лучи проникают через расходящиеся раструбом окна, рассеивающие свет.