Олег Айрапетов - На пути к краху. Русско-японская война 1904–1905 гг. Военно-политическая история Страница 40

Николай II оценил соглашение как «бескровную победу». Так, или примерно так, естественно, с точки зрения Германии, оценивал случившееся и Вильгельм II. Ранним утром 16(28) марта он явился в русское посольство в Берлине. Граф Остен-Сакен докладывал: «он хотел лично поручить мне передать нашему Августейшему монарху свои поздравления по поводу окончательного вступления во владение портами Артуром и Талянванем. «Вы знаете, — сказал Его Величество, — что я принимаю близко к сердцу всякий политический успех императора Николая. Вот мы оба прочно утвердились на Дальнем Востоке, — пусть это не нравится Англии! Настало время, чтобы она поняла всю тщетности ее претензий на первостепенное и исключительное право на всех пунктах земного шара, на которые притязают ее торговые аппетиты, и чтобы она перестала кричать о предательстве, когда другие державы преследуют свои интересы в тех же областях без ее согласия»{832}.

Англофобские тирады германского монарха были столь длинными и воинственными, что русский дипломат, докладывая о встрече в Петербург, не удержался от замечания: «Я снова был поражен, сколько злобы накопилось у императора против Англии, несмотря на англо-саксонскую кровь, которая течет в его жилах. Послушать его, так можно сказать, что он только ищет благоприятного случая, чтоб перейти от слов к делу»{833}. Очевидно, кайзеру показалось мало беседы в посольстве, и он решил в тот же день обратиться к Николаю II и с личным письмом: «Я от всей души поздравляю тебя с достигнутым тобой у Порт-Артура успехом; мы вдвоем будем хорошими стражами при входе в Печилийский залив и внушим к себе достодолжное уважение, особенно желтым. Мастерское соглашение в Корее, которым тебе удалось успокоить чувства сердитых японцев, я считаю замечательным образцом дипломатии и предусмотрительности; какое это было счастье, что благодаря своему великому путешествию ты на месте смог изучить вопрос Дальнего Востока; теперь, собственно говоря, ты хозяин Пекина»{834}.

На самом деле первые русские солдаты сошли на берег Порт-Артура на день раньше подписания договора с китайцами. Их перевез сюда из Владивостока транспорт «Саратов». В десантный отряд был выделен двухбатальонный стрелковый полк, 8-орудийная батарея, сотня казаков, полурота сапер и отделение полевого госпиталя на 50 мест{835}. В гарнизоне этого города ничего не знали о том, что происходило в Китае, и перевозка оказалась абсолютно неожиданной, никто не имел понятия, куда и зачем отправляется небольшой сводный отряд, пока не показались берега Квантуна. Прибыв на рейд 5(17) марта 1898 г., стрелки вынуждены были прождать на транспорте несколько дней, т. к. китайцы медлили с подписанием договора и в случае отказа предусматривалась возможность занятия территории силой{836}. Первый эшелон десанта отправился на берег сразу же после того, как из города вышли стоявшие там 2000 китайских солдат. Местные жители немедленно начали растаскивать оставленное имущество. «По необходимости, — писал участник этой высадки, — пришлось успокоить их и защитить помещения от полного грабежа и разорения, следовательно, ввести наши войска и тем положить конец и хищениям, и волнениям»{837}.

Несмотря на срыв графика, все закончилось без особых осложнений. 16(28) марта Великий Князь Кирилл Владимирович поднял на флагштоке на вершине Золотой горы у входа в бухту города русский флаг. Несколько дней рядом с ним еще находился и китайский, но потом его спустили. Через 9 дней русский десант был высажен в Талиенване. Уходившие китайские войска и местное население сопротивления не оказывали. Только на подступах к Цзиньчжоу один из русских разъездов был обстрелян солдатами местного гарнизона. Правда, на этот раз обошлось без жертв и экзекуций{838}. В целом к занятию полуострова русскими войсками китайцы отнеслись поначалу безразлично. Затем это отношение сменилось на положительное — спрос на рабочие руки и мягкий в сранению с собственными властями режим управления в немалой степени способствовали этой перемене{839}.

Для многих русских дипломатов это приобретение было настолько неожиданным, что некоторое время в ходу была шутка, что Порт-Артур был назван в честь русского посланника в Пекине А. П. Кассини{840}. На самом деле это название гавань получила от английских моряков, которые посещали ее в конце 50-х гг. XIX века, во время т. н. «опиумных» войн с Китаем, когда вместо города на ее берегах стояло несколько десятков фанз{841}. Как и предсказывал Вильгельм II, Англии не понравилось случившееся. Международных осложнений избежать не удалось. В результате аренды Порт-Артура последовала исключительно резкая реакция правительства Солсбери, а 14 мая 1898 г. в парламенте прозвучала исключительно резкая речь Дж. Чемберлена. Гнев Альбиона был обращен исключительно в сторону России. Чемберлен заявил: «Если садишься обедать с чертом, ты должен взять с собой очень длинную ложку».

Под нечистой силой подразумевалась Россия, а если иметь в виду, что выражение «длинная ложка» имела в английском языке еще одно значение — «штык» — то понятнее становится и остальная часть речи: «В будущем нам придется посчитаться с Россией в Китае также, как и в Афганистане. Великобритания должна была бы объявить России войну, однако мы не можем, не имея союзника, нанести России серьезного ущерба… Если и в будущем собираются следовать политике изоляции, которая до сих пор была политикой этой страны, то в этом случае судьба Китайской империи может быть и, по всей вероятности, будет решена вопреки нашим желаниям и интересам. И если, с другой стороны, мы решили осуществлять политику открытых дверей, обеспечивать себе равные условия торговли со всеми нашими соперниками, тогда мы не должны допускать, чтобы нашим джингоисты вовлекали нас в ссору со всем миром в одно и то же время, и мы не должны отвергать идеи союза с теми державами, интересы которых больше всего приближаются к нашим собственным интересам»{842}.

Чемберлен предельно ясно изложил перспективы британской политики на Дальнем Востоке. «На самом деле, — как отмечал заместитель министра иностранных дел Великобритании, — это была важная веха на пути к войне с Россией»{843}. В английской прессе началось активное обсуждение вопроса об англо-японском союзе, тогда же впервые Токио были сделаны первые предложения вступить в консультации по дальневосточным проблемам{844}. В китайских водах уже наметилось военно-морское противостояние Англии(2 броненосца, 3 броненосных, 5 бронепалубных,1 безбронный крейсер, 4 шлюпа и 4 истребителя миноносцев) и Японии(2 броненосца, 7 бронепалубных крейсеров) против Франции(1 броненосный, 3 бронепалубных и 1 безбронный крейсер) и России(6 броненосных, 1 бронепалубный крейсер, 2 шлюпа, 2 броненосные канонерские лодки). Англо-японская эскадра имела преимущество в более мощных и более новых кораблях, в тоннаже и ворружении — 192 крупнокалиберных и 152 мелких орудия против 165 и 205{845}. Русско-английские отношения действительно резко ухудшились, но, тем не менее, о военном противостоянии речи еще не было. Англо-французские противоречия в Судане, приведшие осенью 1898 г. к Фашоде, и кризис на юге Африки, закончившийся в 1899 г. началом войны с бурами, исключали такую возможность. Во-всяком случае, до тех пор, пока Лондон состоял в «блестящей изоляции» и не имел союзников, которые могли бы воевать за его интересы на континенте.

Со своей стороны, Петербург не планировал проникновение в район Янцзы, который рассматривался как особо важный для британской торговли. В результате противоречия были несколько сглажены соглашением о разделе сфер железнодорожных интересов в Китае, которое было заключено 16 апреля 1899 г. Стороны пошли на взаимные уступки: Россия признавала зоной преимущественного влияния Англии бассейн реки Янцзы, получая взамен признание на собственную зону в «застенном» Китае, т. е. в Манчжурии и Монголии. Если отношения между Петербургом и Лондоном ненамного улучшились, то русско-китайские отношения резко ухудшились. Ли Хунчжан охарактеризовал его, как раздел Китая, цинское правительство заявило о том, что русско-английское соглашение, заключенное без участия представителей Цинской империи, не является обязательным для нее{846}.

Процессы, которые шли в Азии, вызывали весьма значительное внимание в Вене и Берлине. Естественно, что ухудшение англо-русских отношений вызывало там прилив энтузиазма{847}. Для того, чтобы компенсировать русское и германское присутствие на морских подступах к Пекину, 1 июля 1899 г. Англия арендовала у Китая порт Вейхайвей — «на тот срок, пока Порт-Артур будет оставаться во владении России»{848}. На Дальнем Востоке, таким образом, складывалась на редкость тяжелая обстановка — три европейские державы — Германия, Россия, Великобритания захватили три военно-морские базы в непосредственной близости от Пекина и Японии. При этом русская (Порт-Артур) и британская (Вейхайвэй) базы были первоначально нацелены друг против друга. «Единство Китая, как отмечал Э. Грей, — было священным принципом, действовавшим против Японии, но не против европейских держав, которые провозгласили его после победы Японии над Китаем»{849}. Это обещало мрачные перспективы на будущее. В Токио усиливалась подозрительность и росли самые мрачные ожидания.