Александр Сидоров - Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга первая (1917-1940 г.г.) Страница 41

Вот что вспоминает одна из непосредственных жертв «золотой» кампании, Е. Кавельмахер:

Считаю нужным рассказать ещё о 1934 годе, когда я, нищая машинистка, попала в кампанию «за золото». В конце апреля (накануне 1 мая) меня из машинного бюро (Правление Госбанка), где я работала, вызвал в коридор очень молодой человек в штатском и предложил поехать с ним недалеко на трамвае. Я, конечно, поехала, бросив работу в машбюро. Привёз он меня в Бутырскую тюрьму, в камеру с ещё одной женщиной… Меня начали ежедневно таскать на допрос и требовать, чтобы я отдала золото, которого у меня нигде, конечно, не было. От следователя Козлова (запомнила его фамилию) я узнала, что мой муж тоже арестован, и мать — тоже, ребёнок брошен один в квартире…

Однажды ночью меня вызвали в маленький зал со сценой, в зале несколько рядов были заполнены людьми. На сцену вышли какие-то люди и начали кричать, чтобы я скорее отдала золото, а то сейчас вынесут моего ребёнка и разрежут на части, раз для меня моё «золото» дороже сына. Окончания этого «представления» я не помню, так как была в безумном состоянии…

Женщине и её родственникам повезло: в середине мая их выпустили на свободу. Сыграло роль, видимо, то, что жили они в полунищенской обстановке, и подозревать здесь наличие «золота» мог только ненормальный.

Разумеется, внимательный читатель в связи с рассказом пострадавшей машинистки тут же вспомнит знаменитый сон Никанора Ивановича Босого, домоуправа из булгаковского романа «Мастер и Маргарита»:

…Он почему-то очутился в театральном зале, где под золочёным потолком сияли хрустальные люстры… Всё было как следует, как в небольшом по размерам, но очень богатом театре. Имелась сцена, задёрнутая бархатным занавесом, по тёмно-вишнёвому фону усеянным, как звёздочками, изображениями золотых увеличенных десяток, суфлёрская будка и даже публика.

…Из кулис тут вышел артист в смокинге, гладко выбритый и причёсанный под пробор, молодой и с очень приятными чертами лица. Публика в зале оживилась, и все повернулись к сцене…

Не будем далее увлекаться цитированием замечательного романа. Напомним только, что «артист» на сцене увещевал и уговаривал «публику» (персонально вызывая на сцену каждого) сдать добровольно припрятанную валюту.

Как мы можем убедиться, совпадения почти буквальные! «Маленький зал со сценой» — «небольшой по размерам театр», «в зале несколько рядов были заполнены людьми» — «публика в зале», «на сцену вышли какие-то люди и начали кричать» — «из кулис тут вышел артист в смокинге» и далее «выступление» этого «артиста»… Даже описание «артиста» и чекиста совпадает: «очень молодой человек в штатском» — «артист в смокинге… молодой и с очень приятными чертами лица».

Правда, у Булгакова речь идёт не о золоте, а о валюте. Но и это можно понять: «валютная» кампания по длительности действия и значимости была куда основательнее «золотой». Зато «золотая» обставлена была более эффектно, театрально (видимо, результатов нужно было добиться быстрее, оперативнее, поэтому действовали «нетрадиционными» способами). В романе писатель сознательно «смешал» обе кампании травли. Кстати, внимательный читатель легко заметит и следы «золотой» линии: например, «золотые увеличенные десятки» на занавесе, или «золотой колокольчик» на столе у «артиста», или «нервный тенор с арией «Там груды золота лежат, и мне они принадлежат!»

В том, что «Сон Никанора Ивановича» навеян писателю именно «золотой» кампанией, легко убедиться. Ни в черновых набросках 1929–1931 годов, ни в первом варианте романа — «Великий канцлер» (последние главы которого созданы в 1934 году) нет упоминаний о сне Босого. Глава «Что снилось Босому» появляется только в середине 1935 года, когда улеглась волна преследований «за золото» и Булгаков, видимо, смог собрать соответствующие материалы, систематизировать и творчески их осмыслить. Скорее всего, конкретные рассказы пострадавших о «театральных действах» и подтолкнули писателя к созданию новой главы. В преследованиях «валютчиков», происходивших до «золотой» травли, писателю не хватало именно «театральности», кафкианского абсурда, дьявольщины, воплощённой в жизнь…

При этом далеко не всем везло так, как машинистке Кавельмахер. Многие «хранители золота», настоящие и «липовые» «валютчики», «лишенцы» и их дети, родные — шли прямой дорогой в лагеря, пополняя огромную армию советских арестантов.

Молот обрушивается на серп: коллективизация и её значение для уголовного мира

Свертывание «новой экономической политики» началось с сельского хозяйства. В некотором смысле на это имелись объективные причины. Уничтожение крупных землевладений в результате революционных преобразований и многочисленные переделы земли, дробившие её на мелкие наделы, привели к резкому падению производства зерна. Ведь именно крупные землевладельцы и зажиточные крестьяне до революции поставляли на продажу до 70 процентов зерновых. Между тем во второй половине 20-х годов крестьяне потребляли сами 85 процентов производимого зерна…

По сравнению с дореволюционным периодом на 50 процентов снизилась производительность сельскохозяйственного труда. В 1926–1927 годах 40 процентов пахотных орудий составляли деревянные сохи, треть крестьянских хозяйств вообще не имели лошади.

Крестьяне также серьёзно проиграли в товарообмене между городом и селом. Виной тому — экономическая политика государства. Государственные закупочные цены на зерно были очень низкими и часто даже не покрывали себестоимости. Между тем промышленные товары были плохого качества, чрезвычайно дороги и — при всём при том — дефицитны. Это заставляло земледельцев выращивать зерновые только исходя из собственных потребностей и крайней необходимости. Другими словами, столько, сколько надо для пропитания и необходимых закупок. Количество зерна уменьшалось с каждым годом.

Наконец, грянул гром: в конце 1927 года власти столкнулись с серьёзным кризисом хлебозаготовок. Несмотря на хороший урожай, крестьяне поставили государству 300 млн. пудов зерна (в предыдущем году — 430 млн. пудов). Между тем продажа зерна за границу была одним из самых значительных источников валюты, необходимой для задуманной Сталиным и соратниками ускоренной индустриализации страны. Да что там экспорт: под угрозу было поставлено продовольственное обеспечение городского населения!

Репрессивными мерами удалось выбить из села зерна почти столько же, сколько год назад. Но в 1928 году крестьяне уменьшили посевные площади. Сократились не только урожаи зерновых, но и поголовье скота. В феврале 1929 года в городах появились продовольственные карточки (впервые после гражданской войны!). Цены на сельхозпродукцию резко подскочили, дефицит продуктов питания захлестнул всю страну.

Это дало повод Сталину заявить, что кризис в сельском хозяйстве вызван действиями кулаков и их приспешников. Выбор был прост: либо «деревенские капиталисты», либо колхозы.

В 1929 году принимается первый пятилетний план развития страны, согласно которому предполагалось в одном только 1930 году произвести коллективизацию 30 миллионов крестьянских хозяйств! 27 декабря 1930 года Сталин провозглашает политику «ликвидации кулачества как класса». В некоторых районах до 90 процентов середняков были репрессированы как «подкулачники». Их вина состояла лишь в том, что они уклонялись от коллективизации. Согласно совершенно секретной справке о количестве выселенного кулачества, только в 1930/31 годах подверглись репрессиям 356.544 семьи — 1 млн. 679 тыс. 528 человек. Всего же за период «коллективизации», по некоторым самым приблизительным подсчётам, было репрессировано около 5 млн. крестьян.

Поначалу при проведении «коллективизации» власть проявляла некоторые колебания (отражением этого является и статья Сталина «Головокружение от успехов» от 2 марта 1930 года с критикой «ретивости» в деле раскулачивания). Однако исключительно благоприятные погодные условия позволили в 1930 году собрать великолепный урожай — 83, 5 млн. тонн (на 20 процентов больше предыдущего). Хлебозаготовки, сопровождавшиеся немыслимым грабежом колхозов (изымалось от 50 до 70 процентов урожая), принесли государству 22 млн. тонн зерна — в два раза больше, чем в последние годы нэпа! Это определило политику дальнейшего наступления на «кулаков» и обобществления крестьянских хозяйств. В 1931 году в некоторых колхозах отбиралось до 80 процентов зерна, хозяйства оставались без кормов и почти без семян…

Результатом стал страшный голод 1931–1933 годов, выкосивший на Юге России свыше 5 млн. человек. Особо пострадала Украина — одна из главных житниц Республики Советов. Для того, чтобы сведения о голоде не проникали в центральные районы СССР, украинские деревни были изолированы с помощью воинских подразделений. Существование «критической продовольственной ситуации» государство начисто отрицало. Фактически крестьяне были обречены на вымирание…