Олег Ивик - Сюнну, предки гуннов, создатели первой степной империи Страница 41

Вскоре Ши Лэ действительно создал собственное государство, причем сначала, несмотря на просьбы приближенных, отказался от императорского титула (позднее он его все же принял). Однако он сразу же стал делать на попавших под его власть землях все то, что надлежит мудрому верховному правителю. Он объявил столицей своего государства город Сянго, «открыл возле четырех ворот в Сянго свыше десяти низших школ для распространения литературы и образования, внушения уважения к конфуцианству и внушения уважения к поучениям, отобрал для обучения в них свыше ста сыновей и младших братьев высших военных чиновников и влиятельных домов и, кроме того, назначил сторожей для отбивания времени в колотушки. Было учреждено управление хранителя водяных часов и отлиты монеты, называвшиеся фэнхоцянь».

Был наведен порядок в юриспруденции. Ши Лэ издал бумагу, в которой говорилось: «Ныне после больших смут много запутанных законов, из них следует выбрать главное и ввести постатейную систему». Для проведения этой работы был назначен писец законодательного отдела.

В вопросах строительства Ши Лэ, в отличие от своих предшественников из династии Северная Хань, соблюдал умеренность, и если что и строил, то прежде всего не дворцы для наложниц, а оборонительные и общественные сооружения, в том числе школы и даже башню для астрономических наблюдений. Однажды, когда он затеял для себя строительство дворца в городе Е, один из его сановников высказался против. Разгневанный Ши Лэ сначала приказал арестовать дерзкого, но потом усовестился и сделал вид, что арест был всего лишь шуткой. Он сказал: «Когда у простого человека имущество стоимостью в сто кусков ткани, он хочет купить себе отдельное жилье, так что же говорить о том, кто обладает богатствами Поднебесной и занимает высокое положение, позволяющее иметь десять тысяч военных колесниц! В конце концов я должен буду привести в порядок дворец, но пока отдам распоряжение приостановить работы, чтобы возвеличить дух, которым охвачен мой честный слуга».

К строительству, поскольку уж оно было затеяно, Ши Лэ относился ревностно и, если дело не ладилось, применял к виновным самые крайние меры. Так, в самом начале своего правления он приказал военному советнику Чао Цзаню построить ворота Чжэнъянмэнь. Ворота очень скоро рухнули, и Ши Лэ велел отрубить Чао Цзаню голову. Правда, вскоре он раскаялся и «подарил казненному гроб и одежду и пожаловал должность начальника посольского приказа». Позднее подобная история приключилась еще с одним нерадивым строителем, которого Ши Лэ сгоряча казнил, но потом сжалился над погибшим и пожаловал ему «посмертно должности начальника обрядового приказа и пристава дворца Цзяньдэ-дянь». Обычай награждать покойных титулами и должностями был принят в Китае, и Ши Лэ охотно пользовался им для того, чтобы загладить необдуманные приказания о казнях.

Впрочем, зная свой горячий нрав, Ши Лэ издал специальное постановление, в котором говорилось: «Отныне при определении мер наказания во всех случаях следует руководствоваться вводными статьями к основному закону. Если в порыве гнева я приговорю к казни и, охваченный яростью, объявлю свою волю, то в тех случаях, когда это относится к людям высокой добродетели или к высокопоставленным [чиновникам], не следует толковать мою волю как меру наказания…»

Вообще, надо сказать, что для необразованного варвара (Ши Лэ был неграмотен, и ему вслух читали исторические сочинения), для бывшего батрака, раба и разбойника Ши Лэ оказался удивительно мудрым правителем (по крайней мере по сюннуским, да и по древнекитайским меркам). Конечно, он вел непрерывные войны, совершал набеги на вражеские территории и был крайне жесток к поверженным врагам, но в том, что касается управления подвластными ему народами, у него могли бы поучиться многие гораздо более образованные императоры древности.

Впрочем, и сам Ши Лэ очень многое заимствовал у своих китайских предшественников. Во дворце он ввел китайский этикет и китайскую же музыку. Он приказал своим чиновникам вести исторические записи, которые отдавались в палату по составлению истории, как это было принято в Поднебесной. Эти записи включали распоряжения императора, поступавшие к нему доклады, произведенные назначения, сообщения о смерти высших сановников… Он искоренял некоторые «варварские» обычаи сюнну, например запретил браки с женами умерших старших братьев. В то же время он стремился свести к минимуму межнациональные конфликты: ужесточил запреты, направленные на то, чтобы захватчики не обижали коренных китайцев, и приказал чиновникам следить «за тем, чтобы хусцев называли “гожэнь” — соотечественниками» (слово «хусец» давно уже стало бранным в устах жителей Поднебесной).

Сам Ши Лэ, будучи хусцем, в какой-то мере разделял критическое отношение китайцев к своим соплеменникам. Фан Сюаньлин рассказывает следующую историю:

«Когда для Ши Лэ построили дворцовые помещения и окружили их воротами, то были установлены очень строгие правила, причем особенно строго запрещалось употреблять слово “хусец”. Однажды пьяный хусец верхом на лошади ворвался в ворота Чжичэмэнь. Крайне разгневанный, Ши Лэ сказал Фэн Чжу, малому блюстителю закона у ворот: “Когда повелитель отдает приказ, он надеется, что к его приказу будут с уважением относиться по всей Поднебесной, тем более в пространстве между дворцом и воротами. Только что какой-то человек проскакал на лошади в ворота — почему ты не задержал его?” Страшно напуганный, Фэн Чжу ответил: “Это пьяный хусец верхом на лошади проскакал в ворота, я громко кричал, чтобы задержать его, но с ним невозможно разговаривать”. Ши Лэ со смехом ответил: “С хусцами и мне самому трудно разговаривать” — и не наказал Фэн Чжу, а простил ему его вину».

К пьянству Ши Лэ относился критически. Сам он, вероятно, не злоупотреблял спиртным, поскольку Фан Сюаньлин, неоднократно упрекавший предыдущих сюннуских императоров в невоздержанности, в биографии Ши Лэ об этом не пишет ни слова. Кроме того, в тяжелые для государства годы Ши Лэ вообще запретил виноделие — «так продолжалось несколько лет, и никто не квасил вина».

Ши Лэ покровительствовал наукам и искусствам. Он назначил специального чиновника для того, чтобы «руководить девятью философскими течениями», — правда, чиновник этот по месту основной работы был не философом, а военачальником и военным советником канцелярии, но, так или иначе, забота о гуманитарных науках императором проявлялась.

Император «впервые ввел систему экзаменов на знание классических книг», дающих право на получение некоторых ученых степеней. Он «приказал назначить в округах и владениях чиновников, ведающих вопросами образования» и в каждом округе «набрать для обучения 150 молодых людей и тех из них, которые после трех экзаменов добьются успехов в учении, представить ко двору». Сама по себе система эта была не нова: в Китае с глубокой древности было принято отбирать людей на должности чиновников с помощью экзаменов; потом чиновники должны были раз в три года проходить следующие испытания, чтобы продвигаться по служебной лестнице. Но можно только восхищаться неграмотным воином-варваром, который перенял и развил эту систему в своем государстве.

Ши Лэ «приказал правителям далеких и близких областей и округов объявить в подведомственных им городах, что каждый, желающий что-либо сказать без утайки, может сообщить об этом его двору и доложить всю правду». Он снижал налоги, объявлял амнистии, устраивал раздачу зерна и тканей нуждающимся или же просто достойным гражданам: «престарелым ученым», чиновникам, обучавшим народ земледелию, лучшим ученикам низшей и высшей школ…

Правление Ши Лэ было не только мудрым, но и достаточно успешным. Его сопровождали счастливые предзнаменования, в том числе появление в колодце города Е черного дракона, «увидев которого Ши Лэ обрадовался». Однако править ему пришлось не слишком долго — всего лишь пятнадцать лет. Он умер от болезни в 332 году, в возрасте шестидесяти лет.

Перед смертью император завещал похоронить его по самому простому обряду, в обычной одежде, и запретил класть в могилу «драгоценности, утварь и безделушки». Он велел, чтобы военачальники и правители округов не прерывали свою службу для участия в похоронах, а чиновники — не соблюдали траур и не требовали этого от других: «…Не запрещайте свадеб, жертвоприношений, вкушения вина и мяса». Своим сыновьям он завещал: «Пусть Дая и Ши Бинь живут в согласии и помогают друг другу: пример дома Сыма должен служить для них уроком, и они должны стремиться к укреплению дружественных отношений».

Престол Ши Лэ оставил сыну по имени Ши Хун, имевшему прозвище Дая. Это был мягкий и интеллигентный юноша, получивший хорошее образование, изучавший классические книги и искусство декламации. «Он от всей души любил ученых мужей, имел склонность к литературе, а все его близкие друзья были простыми учеными-конфуцианцами». Ши Лэ сам признавал: «Дая слишком мягок, он совсем не похож на сына военачальника».