Александр Свечин - Эволюция военного искусства. С древнейших времен до наших дней. Том первый Страница 41

Офицеры наемной пехоты являлись ее вождями и передовыми бойцами, но отнюдь не учителями и воспитателями своих солдат. Ни один артикул не возлагал на наемного солдата обязанности выходить на учение. Капитаны наемников, по социальному происхождению, представляли огромную пестроту. Одним из первых и популярнейших вождей ландскнехтов был сапожник Мартын Шварц из Нюренберга, посвященный впоследствии за храбрость в рыцари. Монлюк, гасконец, сам выслужившийся из простых лучников в маршалы Франции и участвовавший во многих войнах Франции XVI столетия, пишет в своих комментариях, что он мог бы привести многочисленные примеры французов низкого происхождения, которые, благодаря военной карьере, достигли высоких чинов. Брантом приводит пример четырех капитанов, которые начали жизненное поприще слугами. Посмотреть на них, никто бы не сказал, что они когда-нибудь были лакеями. Это были капитаны, пользовавшиеся выдающейся репутацией в армии, особенно капитан Полэн, начавший с того, что был мальчишкой — слугой — унтер-офицера, не скрывавший своего происхождения и даже считавший особенной своей заслугой, что всем обязан исключительно самому себе[125].

Авторитет начальников в наемных полка страдал в значительной степени вследствие того, что солдатам было известно, что полковник показывал много бóльшую наличность солдат, чем она была в действительности, чтобы присвоить себе содержание мертвых душ. Весьма часто на бумаге части наемных войск были вдвое многочисленнее, чем на самом деле. В случае смотра, для пополнения численности полка, в строй ставились пасволанты, летучие, взятые на прокат люди, обычно слуги, иногда переодетые женщины[126]. Обычаи того времени не позволяли, в случае обнаружения такого мошенничества, вменить его в вину действительно виновным — полковнику и капитану, но устав требовал, чтобы статисту, изображавшему солдата, был отрезан нос, чтобы он не мог продолжать работу подставного лица.

Заготовка оружия, обмундирования, продовольствия лежала целиком на солдате, который должен был жить на получаемое жалованье. В случае болезни или ранения, на медицинскую помощь наемнику не приходилось рассчитывать. Чтобы обеспечить себе уход в случае ранения, чтобы было кому-нибудь позаботиться о приготовлении пищи, о приобретении продовольствия, наемник имел обыкновенно женщину[127].

За наемной частью в поход следовало огромное число женщин, частью с сильной нагрузкой продовольствия и необходимого в походе белья. Со многими женщинами тащились и их дети. На 6-10 наемников, смотря по выговоренным условиям, полагалась одна повозка. Таким образом, создавался громадный, но совершенно неустроенный тыл.

Демобилизация наемных войск связана была с тяжелыми переживаниями, как для начальства, так и для населения. У Вальгаузена, переводом труда коего «Kriegskunst zu Fuss» является первый русский устав, дан драматический очерк сведения счетов с начальством, вызовов на, дуэли, грабежей и избиений[128]. Вальгаузен находит, что было бы гораздо правильнее не распускать вовсе полки с заключением мира. Но это требование, высказанное во втором десятилетии XVII века, обогнало историческое развитие на полвека — государственный аппарат еще недостаточно укрепился, налоговая система была недостаточно продуктивна.

Демобилизованные кучками бродяжничали и жили грабежом[129], пока не представлялся случай завербоваться вновь на выгодных условиях. В начале 30-тилетней войны курфюрст Бранденбургский Георг Вильгельм даже издал особый эдикт, устанавливавший размер обязательной милостыни, которую каждый крестьянин должен был подавать демобилизованному.

Испанская пехота. Очень ярким типом наемной пехоты явилась испанская пехота XVI века. В упорной борьбе по вытеснению мусульман с Пиринейского полуострова сложился характер испанцев, пропитанный католическим фанатизмом и национальной гордостью. Американские колонии, высылавшие в Испанию грузы серебра, позволяли постоянно содержать довольно значительные гарнизоны в итальянских и нидерландских владениях испанской короны. Если испанская пехота комплектовалась на местах авантюристами всех наций, то в самой Испании она имела монополию на вербовку, и части пехоты имели значительный кадр из испанцев. Много бедного дворянства, «гидальго», наполняло ряды испанской пехоты, и этот устойчивый кадр, несший с собой известный энтузиазм, видевший святое дело в борьбе с реформацией и защите католической церкви, давал испанской пехоте преимущество над безыдейным сбродом, который представляла пехота других стран; испанская пехота была более терпелива к невзгодам похода, к задержке платежа жалованья, была более удобоуправляема и включала много старых ветеранов. Эти преимущества были немедленно учтены в тактике плеядой талантливых испанских генералов XVI века. Вместо разделения армии на 3 части громоздких каре по 8–9 тысяч человек, созданных швейцарской тактикой XV века — испанская пехота начала строиться, в терции, по 2–3 тысячи человек в каждой. Терция являлась тактической единицей, прообразом будущего баталиона. Административной единицей являлась бригада из трех терций. Артиллерийский огонь уже сказывался на полях сражений. Терция представляла вдвое меньше шеренг по сравнению с 80-ти шереножными квадратами швейцарцев, легче маневрировала, меньше страдала от огня, сохраняла вполне достаточную массу для развития натиска холодным оружием и, что самое главное, давала возможность гораздо шире развивать огонь пехоты. Терции строились в несколько линий, иногда три, с значительными интервалами, в шахматном порядке, и стрелки в большим количестве могли, в случае неприятельской атаки, легко укрываться в интервалах и за терциями.

Последнее было очень важно, так как в XVI веке мушкетеры, являвшиеся сначала незначительным придатком к основному роду пехоты — пикинерам, вооруженным «царицей оружия» — пикой, численно росли с каждым годом. Этот рост мушкетеров объяснялся не столько желанием верхов армии, как состоянием вербовочного рынка. Война состоит не только из крупных сражений; пикинер имел определенную роль только в большом бою, мушкетер же лучше нес повседневную службу, находил более широкое применение в службе охранения фуражировках, мелких стычках, осадах и защитах городов. Солдату разнообразная деятельность мушкетера нравилась больше, чем тяжелое вооружение, шлем и панцирь пикинера. Напрасно выдающиеся писатели, как Де ла Ну, советовали бороться с тенденциями солдатской массы путем уплаты пикинерам двойного жалования, по сравнению с мушкетерами; тактики находили сомкнутый натиск пикинеров в бою несравненной более важным, чем огонь, который вели мушкетеры, но жизнь складывалась иначе: маршал Монлюк обратил внимание на то, что солдат охотнее стреляет, чем идет в рукопашную. Если в начале XVI столетия мушкетеры составляли 10 % пехоты, то, в 1526 г. их было уже свыше 12 %, в 1546 г. — 33 %, в 1570 — 50 %, в 1588 г. — 60 %.

Караколе. В древности наблюдается действие стрелков только в рассыпном строю. В средние века английские лучники явились уже не одиночными, а массовыми стрелками. В XVI веке, по мере увеличения числа мушкетеров, они также начинают действовать в сомкнутых строях. Герцог Альба, помимо 20 % стрелков в составе рот, входивших в терцию, формировал уже на терцию две особые мушкетерские роты.

Уже в самом начале XVI столетия складывается образ действий, в бою этих сомкнутых мушкетерских частей, строившихся, примерно, в 10 шеренг в глубину. Первая шеренга давала залп, потом, разделяясь налево и направо, уходила и становилась за последнюю шеренгу и заряжала ружья. Ее место занимала вторая шеренга, давала залп и повторяла маневр первой шеренги. Когда все шеренги, таким образом, давали по выстрелу, первая шеренга успевала уже подготовиться ко второму выстрелу, и, таким образом, мушкетерская часть, несмотря на медленность заряжания, поддерживала непрерывный огонь. При наступлении иногда применяли обратный порядок, т. е. вышедшая вперед первая шеренга давала залп и оставалась стоять, а вторая шеренга выходила из-за ее флангов, выстраивалась, перед ней, давала залп и т. д. Такой способ ведения стрельбы назывался «караколе», движением улиткой. Первый раз караколе получил боевой опыт в 1515 г при стрельбе из-за препятствия по атакующей колонне швейцарцев. В середине XVI века испанцы демонстрировали на парадах «караколе». Последнее удержалось в Западной Европе до середины 30-тилетней войны, а в России проповедовалось еще уставом 1647 года. Практики замечали, что при отсутствии препятствия на фронте, когда мушкетерам грозила яростная атака противника, задние шеренги нервничали, не выжидали, пока очистится фронт перед ними и дойдет до них очередь, и стреляли в воздух, поверх голов первых шеренг. Но в истории военного искусства «караколе» сыграло значительную роль, так как потребовало подготовки, репетиций, занятий, учения; для караколе пришлось сколачивать массу мушкетеров, и пехота начала несколько дисциплинироваться.