Лев Прозоров - Святослав Страница 43

На второй век новых порядков археологи лишь по мельчайшим деталям обрядов могут угадать, кто населял тот или иной город Хазарии: готы, аланы, печенеги, буртасы, греки, славяне, хазары? Одинаковые дома. Одинаковые украшения. Одинаковая посуда. Одинаковое оружие и орудия мирного труда. И опять просятся на язык слова ХХ века: массовое производство, рынок, унификация, стандарт.

Одним из основных источников выгоды была торговля людьми. Мы помним, что братья новых владык каганата по крови, вере и корпорации держали в своих руках работорговлю в Европе. Благодаря столь удачному положению Хазарии, рахдониты контролировали всю торговлю Востока с Западом и Запада с Востоком. Как мы помним, основным товаром Европы при этих посредниках стали рабы.

Напоследок внесем еще одну выразительную черту в наш портрет Хазарии. В столице каганата, в государственных мастерских в массовом порядке чеканили фальшивые дирхемы мусульманских стран. Шли эти монеты на торговлю с северными и северо-западными соседями — как нетрудно догадаться, взглянув на карту, славянами. Чеканщики оставляли на монетах значки, напоминавшие «понимающим» о происхождении монеты. Купец-чужеземец не только вынужден был продавать товар в Хазарии по неполной цене — даже эту неполную цену он получал фальшивой монетой. К слову, во многих государствах и городах тогдашней Европы за попытку расплатиться поддельными деньгами полагалась мучительная казнь

Есть, право, в этом нечто неповторимо особенное. Править огромной империей; собирать дань с народов, многочисленных, «как песок»; повелевать мощной, хорошо оснащенной профессиональной армией; держать в руках всю торговлю Евразии… и выгадывать копеечку, обманывая неискушенных, не «понимающих».

Оглянитесь на завершенный портрет. Посмотрите, сколько знакомого людям нашего времени. Тут и замаскированная под демократию власть финансовых корпораций; и оруэлловское «равенство» народов и вер («но некоторые равнее…»); тут и наемная армия, тотальная война, геноцид; тут и апартеид, и идеи национально-расового превосходства; террор и интрига, как основные средства политики; массовое, ориентированное на рынок производство, порождающее стандартизацию жизни.

Когда-то советские журналисты любили оборот «логово реакции». Хазарский каганат достоин имени логова прогресса. Хотя, справедливости ради, надо отметить: для хозяев каганата «прогрессивность» была не главным. Они о ней вовсе не думали. Их способ жизни был для них не просто выгодным или правильным, но в полном смысле слова богоугодным, святым — «кошер». Запомним это слово — оно нам еще встретится.

Все же, что жило и дышало вне строгих границ «кошер», было нечистотой, гнусностью, скверной и скотством — «треф». И конечно, самым «трефным» были соседние языческие племена. В том числе славяне.

8. ПЕРВОЕ ИГО

Птица Матерь Сва вновь крылами бьет!

Злая рать хазар бродит по степи,

Сквозь любую щель городских ворот

Все слышнее гул вражьей поступи!

Черным дымом в небо идут дома,

Жаль вопит, обрекая мыкаться.

До своих Богов, коих скрыла тьма,

Скорбный голос спешит докликаться…

Раскинув сеть усобиц и разрух,

Жирует враг на пиршестве кровавом…

1. Кошерища

И слышу я знакомое сказанье,

Как Правда Кривду вызвала на бой,

Как одолела Кривда…

Мы уже говорили, что когда-то хазары и славяне жили более или менее мирно — настолько, насколько могли два варварских племени-соседа в раннее средневековье. Славяне обильно и безбоязненно заселяли щедрые черноземы нижнего Дона и Кубани. В VIII веке, во время войны с языческим еще каганатом, арабский полководец Мерван, прорвавшись в эти края, угнал в плен 20 тысяч(!) славянских семей. К цифре этой можно относиться по-разному. Даже такое количество человек для раннего средневековья почти невероятно — это сколько же тогда было в арабском войске? — а если учесть, что речь о семьях, и не о нынешних «папа, мама, я», а о нормальных семьях с двузначным числом чад и домочадцев… но одно можно сказать уверенно — славяне в тех краях жили, и было их немало. Скорее всего, тогда хазары и заимствовали славянское слово «закон». Об этом полезно помнить, чтобы понимать, кто на самом деле был «культуртрегером» в отношениях славян и хазар.

Нет ничего невероятного в том, что какие-то славянские удальцы, а то и пришедшие по Волге повольники-русы с Варяжского моря, присоединялись к хазарским джигитам в их походах на Крым или Закавказье. Возможно, об этих временах и вспоминают русская былина о витязе Казарине, арабское предание о трех братьях — Славяне, Хазаре и Русе. Северокавказский царек Шахрияр — уж не тот ли, которому рассказывала сказки Шахерезада? — писал халифу, что сражается с двумя «врагами всего мира» — русами и хазарами.

Все переменилось после 730 года. Наши летописи, полные сообщений о воинских союзах с печенегами, торками, половцами, берендеями, (было даже особое слово для степных союзников — «ковуи»), молчат о союзах с хазарами. Молчат византийцы, много писавшие о союзах славян с гуннами и аварами. Молчат летописцы христианского Закавказья и мусульманские авторы.

Можно долго доискиваться причин такого отчуждения. Скажут, что каганат, с его мощной наемной армией, не нуждался в союзе со славянами. Скажут, и будут неправы. В древней Индии, с ее непревзойденными клинками и боевыми слонами, магараджи охотно использовали в войнах отряды «лесных племен». Обитающих в джунглях аборигенов, стоявших бесконечно ниже славян, и, собственно, еще не вышедших из каменного века. Великий Рим не брезговал делать союзниками-федератами и самих славян, и бывших на том же уровне быта и военного дела германцев.

Можно — и несколько ближе к истине — сказать, что славянами недолго осталась незамеченной насаждаемая рахдонитами двойная мораль Талмуда. Она не просто ставила ни во что обещание, данное язычнику-«гою», но прямо вменяла в обязанность его обмануть.

Однако на деле все было и сложнее, и проще одновременно. И лучше всего говорит об этом былина «Иван Годинович».

Сюжет ее прост. Заглавный герой, киевский богатырь — в иных вариантах он даже племянник великого князя, — желает жениться. И не на ком-нибудь, а на Авдотье-королевичне, дочери «короля черниговского». Заботливый князь велит богатырю взять с собой дружину и щедро предлагает сто воинов от себя, и столько же — от дружины княгини (помните «малую дружину» Ольги?). Богатырь гордо отказывается. В Чернигове он узнает, что к Авдотье сватался «царище Кошерище» — вот как всплыло знакомое слово! Невзирая на это, богатырь все же берет в жены «королевну» и возвращается восвояси. В дороге на них нападает Кошерище. За конной стычкой следует пеший бой и, наконец, борцовский поединок. Силы соперников равны. Кошерище просит Авдотью помочь ему, говоря, что, став невестой Годиновича, она сделается «портомойницей», рабыней:

За Иваном быть, так холопкой слыть,А за мною быть — так царицей слыть.

Очень странно — на первый взгляд. Ведь Иван Годинович — приближенный, а то и родственник князя, вождь собственной дружины. И ничего странного — если Кошерище и впрямь воспоминание о кошерных властелинах Хазарии. Вспомним Ибн Фадлана: «Все же народы, живущие рядом с ними, считают хазары за своих рабов». В глазах Кошерища русский богатырь, да и сам его князь — рабы по рождению.

Но на этом доводы Кошерища не исчерпаны. Он хвалит свою веру и ругает русскую. Насколько важен этот мотив, говорит его полнейшая исключительность. Враг в былинах может хулить богатыря последними словами — хотя холопом его не называет, Кошерище и тут оригинален — может грозить спалить Киев, убить князя, разрушить церкви. Но никогда, кроме этого случая, враг в былинах не заявляет, что его вера лучше, правильнее русской. Начинает же список преимуществ своей веры Кошерище словами:

У нас вера-та ведь и очень ведь есть легка —Не надоть мыть своего тебе лица белого…

Можно предположить, что здесь отразилась известная нелюбовь степняков к мытью («смывая грязь, смываешь удачу»).

Можно предположить, что здесь идет речь о предельной нечистоплотности иных талмудических ритуалов (см. В.В. Розанов «Юдаизм»).

Но первое было слишком уж общим местом. Почему же оно отражено именно и только в этой былине? Талмудические же ритуалы были таинством, на которое просто не могли допускаться язычники.

Однако вернее всего будет сказать, что после встречи общения с кошерищами славянину просто очень хотелось как следует отмыться. Почему — ярче всего отражено в былине. Г. К. Честертон как-то сказал, что если бы ему дали прочесть одну-единственную проповедь, он посвятил бы ее греху гордыни. Бьющая через край гордыня делала еще отвратительней то, что не могли не знать о каганате его соседи. Нечеловеческая жестокость наемников каган-бека. Голодные матери, продающие своих детей. Возведение в основы государства того, что язычники всегда презирали — ростовщичества, работорговли, наемщины. И над всем этим полыхал сернисто-желтым нимбом ореол бесовской гордыни хазар…Стоит ли удивляться, что соседи-язычники отвечали на нее почти физиологической брезгливостью? Попытайтесь просто представить себе человека, действительно и всерьез считающего себя лучше всех. Не надо даже добавлять, что он сутенер и убийца, одного этого хватит для отвращения. Хотя тот, кто считает себя лучше всех, рано или поздно сочтет себя выше чужой чести — и станет сутенером, выше чужой жизни — и станет убийцей. Он не сможет ни одуматься, ни раскаяться — ведь он выше всех… Бессмысленно пытаться пересказать великолепную проповедь Честертона, тем более — в нескольких строках. Моя задача сейчас не показать, как «самоутверждение» и «формирование индивидуальности» превращают человека в чудовище. Я просто хочу сказать, что они делают это; с одним человеком или с целым народом, что они сделали это с хазарами. Даже у нас, испорченных веками цивилизации, вызывает тошноту народ, одобряющий бомбежку чужих роддомов, и визжащий, как о величайшем в истории злодействе, о взрыве двух своих торговых центров. Вспомните кликушество 11 сентября 2002 года — и вы испытаете тень тех чувств, которые испытывали к кошерищам наши предки. Для них каганат был населен чудовищами — в самом прямом смысле слова. С этими чувствами можно сравнить лишь чувства древних римлян к Карфагену. Точно то же физиологическое омерзение людей Чести к людям Выгоды (а гордыня и культ выгоды неразделимы), что звучало в неистовом Esse delendam, «Должен быть разрушен!» Катона.