Страсти революции. Эмоциональная стихия 1917 года - Булдаков Владимир Страница 45

Конец состоянию неопределенности положила случайность. 25 августа 1917 года бывший обер-прокурор Св. Синода В. Н. Львов явился в Ставку, представившись Корнилову «интимнейшим другом Керенского». Он сообщил генералу, что имеет поручение Керенского предложить ему «определенную программу и требования различных общественных групп» о том, чтобы Временное правительство провозгласило Корнилова единоличным диктатором. Со своей стороны, Корнилов заверил Львова, что располагает точными сведениями о том, что в период между 27 августа и 1 сентября большевики готовятся поднять восстание в Петрограде, свергнуть Временное правительство и Петроградский Совет, передать немцам Балтийский флот, заключить с ними сепаратный мир, а затем уведомить об этом войска. Ситуация требует прибытия в Ставку Керенского и Савинкова. Таким образом, ход событий определили дурные слухи конспирологического пошиба.

В развитие ситуации «порученец» Корнилова В. С. Завойко (странный тип, позднее осаждавший своими финансово-экономическими прожектами и Колчака, и Ленина, и Сталина) набросал для Львова список лиц, которые должны войти в новый кабинет министров. 26 августа вездесущий Львов появился уже у министра-председателя и изложил ему «требование» Корнилова о передаче ему всей полноты власти. Опешивший Керенский по прямому проводу попросил Корнилова подтвердить информацию, полученную от Львова. Простодушный генерал удостоверил полномочия самозваного посредника и попросил Керенского прибыть в Ставку на следующий день. Этого оказалось достаточно, чтобы мнительный Керенский поверил в генеральский заговор.

Задним числом П. Н. Милюков характеризовал В. Н. Львова как «долговязого детину с чертами дегенерата, легко вспыхивающего в энтузиазме и гневе и увеселяющего собрание своими несуразными речами». Конечно, лидер кадетов «злился». Однако, вольно или невольно, именно вздорный и безответственный Львов (которому подыграл Завойко) совершил поистине выдающуюся провокацию, ускорившую ход событий. Нелепости в верхах резонировали с нервозностью низов. 25 августа настроения столичных масс пресса описывала так:

Наступили страшные дни, когда население Петрограда не может не чувствовать непосредственной тревоги за себя. Совсем на днях страшные слова о том, что Россия гибнет, еще казались несколько риторическими… Теперь все сразу переменилось. Переменилась даже погода. После ясных, жарких дней ранней осени тяжелые мрачные тучи затянули серым трауром петроградское небо, и льют холодные, нудные дожди…. Нервы сразу поддались…

Август оказался богат на техногенные катастрофы. 11 августа в Петрограде на Малой Охте сгорело четыре оборонных завода, 16 августа то же самое случилось с заводом «Вестингауз». 14 августа произошел страшный взрыв на пороховом заводе в Казани. Событие тут же обросло множеством конспирологических домыслов. Некоторые, однако, радовались: снарядов теперь нет, значит, конец войне. 18 августа произошел пожар на Прохоровской мануфактуре в Москве. Всевозможные катастрофы, как и природные бедствия, по-своему воздействуют на представления о возможностях власти.

Известный журналист Н. Н. Брешко-Брешковский (пописывавший заодно «патриотически-конспирологические» романы) уверял, что «надеждой на переворот была насыщена вся Москва…». Корнилова превозносили на фоне слабости Брусилова. Последний возмущался, но теперь его никто не воспринимал всерьез. «Надежды – на генерала Корнилова, – записывал в дневнике Н. В. Устрялов 10 августа 1917 года. – Он – словно якорь спасения. „Органы“ его травят, „Россия“ в него верит…» Под «органами» имелись в виду Советы и левая пресса, под «Россией» – либеральная общественность.

В ночь с 26 на 27 августа на экстренном совещании правительства Керенский объявил о «заговоре» Корнилова и потребовал для себя исключительных полномочий для его ликвидации. От предложения уладить конфликт он категорически отказался. Министры-кадеты подали в отставку, обвинив его в диктаторстве. 27 августа Корнилов получил приказ Керенского сдать должность генералу А. С. Лукомскому, который не был выполнен. На следующий день вышел правительственный указ о предании Корнилова суду как мятежника. Генералу не оставалось ничего иного, как воспротивиться. С его стороны последовала череда приказов и воззваний, в которых он объяснял, почему не намерен повиноваться Керенскому. Он привел слухи о том, что взрыв порохового склада в Казани, в результате которого было утрачено свыше миллиона снарядов, 12 тысяч пулеметов, произошел при участии германских агентов; что Германия потратила миллионы рублей на организацию разрухи в Донбассе; что готовится восстание в Финляндии, взрывы мостов на Днепре и Волге. Все это было из области пропагандистских домыслов. Правдой было лишь то, что движение своих войск на Петроград Корнилов согласовал с Керенским.

Считается, что планы Корнилова пользовались поддержкой иностранных послов (настаивавших, правда, на примирении его с Керенским). Однако в успехе Верховного главнокомандующего сомневались даже генералы; позднее они признали, что его требования «поставили солдат не на его сторону». В результате «клич не исполнять приказов Корнилова моментально облетел все и всех». Активизировались руководители солдатских комитетов.

В любом случае Корнилова ожидал провал – правительство обратилось к железнодорожникам с призывом не допускать продвижения войск к столице. После некоторой заминки (новый министр путей сообщения П. П. Юренев воздержался от выполнения приказа) заместитель министра А. В. Ливеровский выполнил указание правительства и даже приказал разобрать стрелочные переводы на станциях Дно и Новосокольники. Впрочем, железнодорожники готовы были воспрепятствовать движению корниловцев без подобных указаний. В результате Юренев был отправлен в отставку, его место занял покладистый Ливеровский.

Обращение Корнилова к народу от 28 августа было перенасыщено полуистеричной патетикой. Говорилось, в частности, и о том, что он предпочитает «смерть устранению… от должности верховного», «об ужасающих минутах существования Отечества, когда подступы к обеим столицам почти открыты для победоносного шествия торжествующего врага». Прозвучал призыв: «Очнитесь, люди русские, от безумия, ослепления и вглядитесь в бездонную пропасть, куда стремительно идет наша Родина». Далее содержался призыв к членам Временного правительства приехать в Ставку, чтобы совместно с ним создать «такой состав „Правительства Народной Обороны“, который, обеспечивая победу, вел бы Народ Русский к великому будущему…»

Во всем этом не чувствовалось ни дерзости, ни отваги, ни готовности испепелить всех мыслимых врагов «свободной России» – всего того, что непременно требовалось для успеха выступления в тогдашних обстоятельствах. Его призывы казались чем-то вроде «соглашательства справа». Сам Корнилов, до конца жизни имевший репутацию «розового», отнюдь не намеревался расправиться с демократией. 28 августа в приказе № 897 он подчеркнул, что считает невозможным возврат к старому и что новая власть должна ставить своей задачей не только «спасение России», но и сохранение «гражданских свобод, завоеванных переворотом 27 февраля». Более наивного кандидата в диктаторы трудно было представить. Впрочем, в искренность Корнилова слева не верили. Были и такие отзывы: «Генерал Корнилов гений или дурак? Вся программа его… – это твердая власть, а что должна она сделать в основных вопросах: о войне и революции – остается неизвестным…»

Д. Мейснер встретил выступление Корнилова в поезде, следовавшем из Ташкента в Москву. Здесь публика разделилась по «классам»:

В вагонах третьего класса негодовали на Корнилова и даже Керенского, в первом классе мечтали, чтобы Корнилов усмирил «чернь». Во втором классе мнения разделились: кто за Керенского, кто за Корнилова… А в вагоне-ресторане офицеры пили шампанское и кричали «ура» Лавру Георгиевичу Корнилову… Молодой офицер… целовал руки молодой женщине, горячо объясняя ей, что Россия теперь спасена.