Сергей Голицын - Сказания о земле Московской Страница 46

Они подъехали к самым воротам и от имени хана объявили, что великий повелитель Золотой и Белой Орды Тохтамыш ищет Дмитрия и его воевод, а на москвичей зла не имеет. Пусть москвичи отворят ворота и встретят хана достойно, хлебом-солью. И будет тогда всем пощада. И еще сказали братья-княжата, что от Дмитрия спасения Москве не ждать, ибо другие рати великого хана разбили его войско близ Костромы, а сам он бежал на Белоозеро. Напоследок, чтобы доказать, что не лгут, княжата поцеловали крест.

Услышав столь недобрые вести, смутились стоявшие над воротами горожане и сказали, что дадут ответ через два часа.

Во второй раз за эти страшные дни собралось вече.

Вся площадь перед соборами была заполнена, один за другим поднимались на паперть Успенского собора старейшие и достойнейшие московские посадские, речи держали. Оставшиеся в Москве бояре в стороне стояли, молчали.

Мнения разделились. Боязно было отворять ворота. Отворять или нет? Отворять или нет? Князь Остей предостерегал, убеждал: обманывают братья-княжата. А ему отвечали, доказывали:

— Княжата крест целовали, значит, правду сказывали.

Простой народ всегда и везде, и не только на Руси и в Москве, а и во всех странах, был доверчив и за свою доверчивость терпел много зла.

Возможно, судили на вече:

— Вон сколько народу в Кремле набралось — и жены, и малые дети, и старцы. А закромы у нас пусты. Ну, продержимся еще дней десяток, от силы две недели… А потом? Раз войско великого князя разбито, помощи ждать неоткуда.

И решили ворота отворить.

Как дальше происходило, мы о том точно не знаем, летописи слишком кратки, да и не нашлось живых свидетелей, чтобы рассказать страшную правду. Можно попытаться представить, как медленно раздвинулись обе створки самых мощных, самых неприступных ворот Кремля — Фроловских, как показался крестный ход… Впереди шел князь Остей в кольчуге, в шлеме, с мечом на боку, за ним — двое седобородых старцев с серебряным блюдом хлеб-соли, далее — лучшие люди посадские несли дары, далее шествовало духовенство в белых и сверкавших золотом и серебром ризах, за ними несли хоругви, иконы, далее шли «лучшие мужи», потом — весь народ.

Подъехал один вражеский воин, остановил крестный ход и через толмача сказал Остею, что великий хан требует его одного. Остей прошел вперед, его тотчас же окружили ханские телохранители и на куски изрубили. По велению Тохтамыша ринулись его воины на крестный ход, смяли невооруженных людей и устремились через открытые ворота в Кремль.

Закипела сеча, загорелись деревянные постройки. Русичи в отдельных местах сопротивлялись отчаянно, рубились, пока рука либо меч, либо топор держала. Резня шла весь день но всему истерзанному и оскверненному Кремлю. Многие заперлись в храмы, но и там не находили спасения. Без пощады убивали всех подряд — мужчин, женщин, младенцев.

Записал летописец: «От юного и до старца, мужска полу и женска, — ти вси посечены быша, а друзии огнемъ изгореша, а инии в воде истопоша…»

Летописцы особо отметили, что кремлевские храмы были до самых стропил набиты книгами, снесенными туда с церквей всей Москвы и из ближайших сел. Большая часть книг была церковного содержания, иные из них украшались тончайшего мастерства картинками-миниатюрами… Там были и огромные исторические и художественные ценности — летописные своды, списки «Слова о полку Игореве»; иные неизвестные высочайшего полета поэмы, исполненные мудрости поучения философов, блистающие пересмешками народные побасенки…

Все-все превратилось в пепел, погибло безвозвратно.

Записал летописец: «И бяще дотоле, преже видети, была Москва град велик, град чюден, град многочеловечен, в нем же множество людий, в нем же множество господьства, в нем же множество всякого узорочья. И пакы в едином часе изменися видение его, егда взят бысть, и посечен, и пожжен. И видети его нечего, разве токмо земля, и персть (пыль), и прах, и пепел, и трупиа мертвых многа лежаща…»

Разгромив Москву, Тохтамыш разослал тумены по ближайшим городам. Пали Можайск, Звенигород, Руза, Дмитров, Боровск, Юрьев-Польской, Переславль-Залесский. Но ордынцы, подступившие к городу Волок-Ламскому, наткнулись на стоявшую там рать Владимира Андреевича Храброго и были разбиты.

Бежавший темник того тумена, чтобы оправдаться перед Тохтамышем, рассказал ему о несметных якобы силах русов. А тут подоспела весть, что коназ Дмитр с большим войском приближается.

И Тохтамыш счел благоразумным отступить со всем награбленным добром, а уцелевших жителей «в плен поведоша, аки скот».

По пути он повелел спалить и разграбить город Коломну. Его тумены переправились через Оку, вторглись в пределы рязанские, начали уничтожать подряд все города и селения. Множество рязанцев погибло или было уведено в неволю, князь Олег Иванович бежал с семьей в Литву. А Тохтамыш вернулся в Орду…

С той поры многие и многие годы вспоминали на Руси, какие потоки крови на Москве лились, называли тот погром Тохтамышевым разорением.

6

митрий Донской с войском возвратился в Москву в начале сентября. Настали самые тяжкие дни его жизни. Он «видеша град взят, и пленен, и огнем пожжен… а людий побитых трупиа мертвых без числа лежаще. И о сем сжалиси зело (очень), яко и расплакатися има с слезами».

Взирая на множество валявшихся всюду трупов, на пожарища, на закоптелые храмы, башни и стены Кремля, Дмитрий вспоминал всю свою жизнь. С малых лет довелось ему всего себя отдать делу освобождения Руси от монголо-татарского ига. Неужто напрасно полегло столько русского воинства в битве при Воже, в великой битве на поле Куликовом? Неужто слава тех побед растаяла, как первый сентябрьский случайный снег? Тогда все князья, идучи на врага, сплотились под единый стяг Москвы, а на сей раз все они словно волки разбрелись в разные стороны. И Москва, оставшись одинокой, потерпела столь страшный урон. Да не потерпела бы! Сами осажденные посадские поддались обману и отворили ворота.

Понимал Дмитрий: горевать некогда. Первым делом начали хоронить убитых. Летописи сообщают, что за погребение восьмидесяти трупов платили по рублю, а всего было выдано из великокняжеской казны триста рублей. Значит, погибло в Москве двадцать четыре тысячи человек. Младенцев тогда не считали.

Дмитрий разослал по ближним городам и селениям гонцов — спешно рубить лес, везти в Москву. И пошел по всей Москве перестук и перезвон топоров. Так уж во все времена повелось на Руси: какой бы страшной для народа беда ни была, духом не падать, слез не лить, а, засучив рукава, приниматься за работу.

Тем временем воевода Дмитрий Михайлович Боброк-Волынский с войском пошел на Рязанскую землю — наказать князя Олега за то, что не помог Москве. Не успел Олег вернуться из Литвы, как снова пришлось ему туда бежать.

Прошел Боброк-Волынский через все Рязанское княжество, вторгся в пределы нижегородские и суздальские.

Престарелый тесть Дмитрия Донского — князь Дмитрий Константинович спешно послал к зятю своих бояр. И те униженно молили князя московского сменить гнев на милость и всячески оправдывали своих княжат, будто бы, когда они уговаривали осажденных москвичей отворить ворота, обманул их коварный Тохтамыш. Возможно, и княгиня Евдокия молила мужа простить ее отца и ее братьев. Дмитрий смилостивился и повелел Боброку-Волынскому повернуть войско вспять.

И еще у Дмитрия было дело — вызвать беглого митрополита в Москву.

Не случайно Киприан укрылся именно в Твери, знал он о прежней вражде между Москвой и Тверью. Знал и Дмитрий, что князь Михаил Александрович окружил митрополита пышностью и лестью, на пирах закормил: не собирался ли тверской князь вовсе переманить его на постоянное жительство в свой стольный град?

Дмитрий послал двух своих верных бояр звать митрополита в Москву.

Киприан приехал. Сперва при боярах Дмитрий подошел к митрополиту под благословение. А когда остались они вдвоем, он выпрямился, пронзил владыку гневными очами и повелел ему немедля уезжать из Москвы. Записал летописец: «Съеха Киприян митрополит с Москвы на Кыев, разгневася бо на него великий князь Дмитрей Ивановичь того ради, яко не сидел в осаде на Москве…»

Был вызван из чухломской ссылки самозваный митрополит Пимен. Но в народе он совсем не пользовался уважением, да вскоре и умер. Осталась Русь без митрополита.

Только после смерти Дмитрия Киприан смог вернуться в Москву и правил митрополией еще шестнадцать лет.

Тревожно жилось в Москве. Узнали, что Олег рязанский собирается с войском. Но вынужден он был пойти на переговоры и подписать «вечный мир» с Москвой, более того, он признал себя «братом молодшим» Дмитрия. Долголетняя вражда между Москвой и Рязанью кончилась пышной свадьбой сына Олега и дочери Дмитрия…