Василий Ключевский - Полный курс русской истории: в одной книге Страница 47

Московские духовные грамоты

Порядок наследования в этом княжестве хорошо изучен, поскольку от московских князей осталось почти два десятка духовных грамот (то есть завещаний). Само существование таких грамот показывает, что в Москве практически не было передачи власти по порядку, то есть исходя из правил, устанавливающих однообразный и обязательный переход имуществ независимо от усмотрения наследователя, хотя бы и вопреки его воле, как поясняет Ключевский. Если существуют грамоты, то наследство передавалось по воле умирающего, игнорируя такие правила, а это говорит, что либо старые правила игнорировались, либо никаких правил не имелось. В то же время это показывает, что князь передавал личное имущество, тут можно увидеть, каковым было это имущество и как оно распределялось, причем в раздел входили только вотчина и московские примыслы, Владимирская волость из раздела исключалась. Эта Владимирская волость отходила старшему сыну, но старшим сыном признавался не официально старший в роду, а тот, кого признает старшим хан. По московским духовным грамотам наследниками считались «прежде всего сыновья завещателя, за отсутствием сыновей – его братья, наконец – жена, одна или с дочерьми, даже при сыновьях и братьях». Если у князя оставалась вдова, она получала особое наследство: опричнину (личное владение княгини) и прожитки (владение, которое давалось только пожизненно, без права передачи по наследству). Интересно, что наследные земли князья получали не едиными большими кусками, а чересполосицей, поскольку само Московское княжество складывалось из присоединения «лоскутов» земли, как это шло исторически, так и распределялось в завещаниях.

Завещание Дмитрия Донского (1363–1389 годы)

В завещании Дмитрия Донского эти земли распределены по разрядам:

«…город Москва, дворцовые села подмосковные, дворцовые села в чужих, не московских уделах и в великокняжеской области Владимирской, затем остальные владения, города и сельские волости, притом сначала владения московские старинные и, наконец, позднейшие внемосковские приобретения. Каждый наследник получал особую долю в каждом из этих разрядов московских владений, точно так же, как он получал особую долю в каждом разряде движимого имущества завещателя. Как всякому сыну отец-завещатель назначал из своей домашней рухляди особую шапку, шубу и кафтан с кушаком, так каждый наследник получал особый жеребий в городе Москве и в подмосковных дворцовых селах, особую долю в старинных московских владениях и в новых примыслах. Отсюда и происходила чересполосица княжеского владения».

Завещания обязательно составлялись при свидетелях и подписывались митрополитом. Историк сделал вывод, что после изучения московских завещательных грамот великого князя «нельзя признать государем в настоящем политическом смысле слова по двум причинам: пространство Московского княжества считалось вотчиной его князей, а не государственной территорией; державные права их, составляющие содержание верховной власти, дробились и отчуждались вместе с вотчиной наравне с хозяйственными статьями». То есть земли и сундуки с платьями завещались так, словно не различались по ценности. Однако интересно, что город Москва отдавался в общее владение сыновей, хотя один из них имел великокняжеский титул. Получившие наследство княжичи владели своими землями безраздельно, независимо, не оглядываясь на ближайших родичей, как записали в грамоте Дмитрий Донской и Владимир Андреевич Серпуховский: «Тобе знати своя отчина, а мне знати своя отчина». Границы земель князья блюли от своего соседа, даже проезда на охоту через его земли нужно было испрашивать, мог и не разрешить. Однако при такой чересполосице были ситуации, когда владения (деревни) одного князя находились на землях другого.

«Положение таких сел, – объясняет Ключевский, – определялось условием договорных грамот, которое имело характер обычного правила: „судом и данью тянуть по земле и по воде“, т. е. такие села были подсудны и платили дань, прямой поземельный налог, местному территориальному владельцу, в уделе которого они находились, а не своему князю-собственнику, который довольствовался получением с них частного владельческого оброка. Впрочем, и это правило допускало исключение: иногда села князя, находившиеся в чужом уделе, только данью тянули к местному территориальному владельцу, а по суду зависели от своего князя-собственника».

Конечно, полностью исключить родственные отношения между князьями было невозможно, поскольку все они были двоюродными или троюродными братьями или племянниками и дядьями. Это в любом случае накладывало отпечаток на отношения, но родственные отношения действовали скорее в бытовом общении, а порядок наследования шел от отца к сыновьям. Старший князь не считался авторитетом вне своей семьи, он не мог наказывать младших, если даже они были ему племянниками. Характер отношений вне семьи все больше принимал отношения удельные, то есть основанные на праве наследной земельной собственности. К середине XIV века даже Владимирское княжество «растворяется» в завещаниях, входя в Московскую землю. Оно больше не выделяется особо и не передается особо старшему сыну. При Дмитрии Донском был внесен в завещание пункт, по которому выморочный удел (если князь умирает бездетным) делится между его братьями, а если таковой старший князь, то его удел передается очередному по старшинству, а удел последнего делится между братьями. Очевидно, все действия закреплялись грамотами между договаривающимися сторонами – князья боялись, что их обманут. Для каждой военной операции собирался своего рода союз, с договорами между князьями и великим князем, это была своего рода присяга на верность, чтобы вдруг кто-то из подписавших грамоту не ушел с поля боя и не изменил. Отношения особого рода были у великих князей с Ордой – для этой Орды московские князья гарантировали полноценный сбор дани, это было такое выгодное предприятие, что никого из младших веток рода, никого из чужих не допускали. Ордынское дело приносило отличный доход. И не только доход, но и власть над остальными князьями. Насколько это было для них важно, можно судить из такого обычного указания князя на свою причастность к высокому ордынскому начальству – «мне знать Орду, а тобе Орды не знать». Дело было, конечно, хлопотное – собрать татарскую контрибуцию, выход, с удельных князей своей линии и доставить ее в Орду. Калите первому поручили собирать дань не только со своей княжеской линии, а и с других линий. Само собой, он становился для князей почти что ордынским начальником, самым главным человеком на этой Руси. Так что и понятно, почему такой властью великому князю совсем не хотелось делиться. Эта дань была замечательным средством для воспитания послушания и роста авторитета. Судя по всему, князья не желали ее лишаться и в том случае, если Орды вдруг не станет, так об этом и пишет Донской Владимиру Серпуховскому: «оже ны Бог избавит, ослобит от Орды, ино мне два жеребья дани, а тобе треть», – то есть московский князь претендует на две трети ордынского, а теперь личного «выхода», а серпуховский – только на одну треть. Так вот они делили шкуру пока еще не убитого ордынского медведя.

«Значит, московские князья предполагали, – говорит Ключевский, – что, как скоро спадет татарское иго, должна исчезнуть и финансовая зависимость удельных князей от великого».

Не просто предполагали, а и ожидали этого и боялись, что не все князья захотят платить московскому князю и дальше по привычной ордынской схеме, могут и отказаться.

С Дмитрия Ивановича, честно говоря, и начинается процесс к подготовке смены менталитета. Пока существовала Орда, все было просто: собираешь дань, имеешь стабильный доход, князья тебя слушаются, и все просто замечательно. Но вот Орды вдруг не станет. Нужно подготавливать общественное мнение, чтобы занять ордынское место, стать полным и бесповоротным начальником. Но как? Сделать удельных князей не свободными людьми, а своими слугами.

Завещания Василия Темного и Ивана III (XV век)

Еще при Калите стал заметен факт неравенства назначенного наследства: старший сын получает больший и лучший кусок наследства, остальные – худшие. Эта тенденция сохранилась. По старинным правилам старший наследник всегда имел право на лучшую часть наследства, а старший сын после смерти отца становился отцом своим младшим братьям. Из всего этого древнего неписаного закона был сделан однозначный московский вывод: старший наследник получает большую долю сравнительно с младшими братьями-сонаследниками. Он имеет и большее богатство, и большую ответственность. Применительно к ордынским временам, старший наследник платит ордынский выход в разы больше, чем младшие князья.

«Возьмем духовную великого князя Василия Темного, составленную в 1462 году, – предлагает Ключевский. – Василий также разделил свою вотчину между пятью сыновьями. Старшему – великому князю Ивану он дал одному 14 городов с уездами, притом самых значительных, а остальным сыновьям, всем вместе, только 11 или 12. Чтобы еще яснее представить себе этот процесс, мы перейдем за пределы изучаемого периода и перелистаем духовную грамоту великого князя Ивана III, составленную около 1504 г. Иван III разделил свою вотчину также между пятью сыновьями. Старшему из наследников – великому князю Василию он отказал одному 66 городов с уездами, а всем остальным вместе только 30. И этот завещатель определяет долю каждого наследника в составе каждой тысячи рублей на ордынские расходы. Великий князь, старший наследник, один должен был вносить в тысячу 717 рублей, т. е. около 3/4 всей суммы, почти втрое больше, чем все младшие братья вместе. К такому результату привел рано усвоенный московскими завещателями обычай нарушать равенство раздела вотчины между наследниками в пользу старшего из них. Излишек на старейший путь, сначала столь мало заметный, в начале XV в. достиг таких размеров, что обеспечивали старшему наследнику решительное материальное преобладание над младшими. Князья-завещатели не давали старшим сыновьям никаких лишних политических прав, не ставили их младших братьев в прямую политическую от них зависимость; но они постепенно сосредоточивали в руках старшего наследника такую массу владельческих средств, которая давала им возможность подчинить себе младших удельных родичей и без лишних политических прав».