Василий Ключевский - Полный курс русской истории: в одной книге Страница 46

С этими князьями вообще была у москвичей одна морока. И сжигали эту Рязань, клеветали на ее князей так, чтобы осталось в веках, но все равно княжество смогло просущестовать до начала XVI века, когда под Москву легли все окрестные, и даже Господин Великий Новгород, и брат его младший Псков… Уж не знаю, как относиться к словам Ключевского, которыми он вроде бы отпускает грехи московских князей:

«…приобретение великокняжеского стола московским князем сопровождалось двумя важными последствиями для Руси, из коих одно можно назвать нравственным, другое – политическим. Нравственное состояло в том, что московский удельный владелец, став великим князем, первый начал выводить русское население из того уныния и оцепенения, в какое повергли его внешние несчастия.

Образцовый устроитель своего удела, умевший водворить в нем общественную безопасность и тишину, московский князь, получив звание великого, дал почувствовать выгоды своей политики и другим частям Северо-Восточной Руси. Этим он подготовил себе широкую популярность, т. е. почву для дальнейших успехов».

Нет, я бы этих грехов не отпустила. Орда ослабела и разрушилась вовсе без участия этих диких князей, погубивших всех, кто желал ее конца, когда все только еще начиналось. Да, Ключевский приводит слова летописца, что с 1238 года «бысть оттоле тишина велика по всей Русской земле на сорок лет и престаша татарове воевати землю Русскую» – до времени, когда в 1368 с запада пойдет воевать Москву Ольгерд. Хороши, однако, были эти спокойные годы.

Москва и хан (1238–1480 годы)

Калита заплатил Орде за этот якобы мир и покой усиленной данью, чего не отрицает и Ключевский:

«Вокруг Москвы со времени великокняжения Калиты образуется княжеский союз на более прочных основаниях, руководимый самим московским князем. Сначала этот союз был финансовый и подневольный. Татары по завоевании Руси на первых порах сами собирали наложенную ими на Русь дань – ордынский выход, для чего в первые 35 лет ига три раза производили через присылаемых из Орды численников поголовную, за исключением духовенства, перепись народа, число; но потом ханы стали поручать сбор выхода великому князю владимирскому. Такое поручение собирать ордынскую дань со многих, если только не со всех, князей и доставлять ее в Орду получил и Иван Данилович, когда стал великим князем владимирским. Это полномочие послужило в руках великого князя могучим орудием политического объединения удельной Руси. Не охотник и не мастер бить свою братию мечом, московский князь получил возможность бить ее рублем. Этот союз, сначала только финансовый, потом стал на более широкое основание, получив еще политическое значение. Простой ответственный приказчик хана по сбору и доставке дани, московский князь сделан был потом полномочным руководителем и судьею русских князей».

Нет, это ведь превосходно, а главное точно – никем иным, кроме как простым приказчиком ордынского хана, Иван Данилович и не был, он исправно выполнял работу, от которой с омерзением отказались бы другие, менее дальновидные князья.

«Летописец рассказывает, что, когда дети Калиты по смерти отца в 1341 г. явились к хану Узбеку, тот встретил их с честью и любовью, потому что очень любил и чтил их отца, и обещал никому мимо них не отдавать великого княжения, – добавляет Ключевский, – старшему сыну Семену, назначенному великим князем, даны были „под руки“ все князья русские. Летописец прибавляет, что Семен был у хана в великом почете и все князья русские, и рязанские, и ростовские, и даже тверские, столь подручны ему были, что все по его слову творили. Семен умел пользоваться выгодами своего положения и давал чувствовать их другим князьям, как показывает присвоенное ему прозвание Гордого. По смерти Семена в 1353 г. его брат и преемник Иван получил от хана вместе с великокняжеским званием и судебную власть над всеми князьями Северной Руси: хан велел им во всем слушаться великого князя Ивана и у него судиться, а в обидах жаловаться на него хану. В княжение Иванова сына Димитрия этот княжеский союз с Москвою во главе, готовый превратиться в гегемонию Москвы над русскими князьями, еще более расширился и укрепился, получив национальное значение. Когда при Димитрии возобновилась борьба Москвы с Тверью, тверской князь Михаил Александрович искал себе опоры в Литве и даже в Орде, чем погубил популярность, какой дотоле пользовались тверские князья в населении Северной Руси. Когда в 1375 г. московский князь шел на Тверь, к его полкам присоединилось 19 князей. Многие из них, например князья ростовский, белозерский, стародубский, все потомки Всеволода III, были давнишними или недавними подручниками московского князя; но некоторые из них добровольно примкнули к нему из патриотического побуждения. Таковы были князья черниговской линии Святославичей: брянский, новосильский, Оболенский. Они сердились на тверского князя за то, что он неоднократно наводил на Русь Литву, столько зла наделавшую православным христианам, и соединился даже с поганым Мамаем. Наконец, почти вся Северная Русь под руководством Москвы стала против Орды на Куликовом поле и под московскими знаменами одержала первую народную победу над агарянством. Это сообщило московскому князю значение национального вождя Северной Руси в борьбе с внешними врагами. Так Орда стала слепым орудием, с помощью которого создавалась политическая и народная сила, направившаяся против нее же».

Увы, картина, нарисованная Ключевским, печальна.

В каком же состоянии должна была находиться Северо-Восточная Русь, если как величайшее благо рассматривалась русскими дарованная Ивану судебная власть, а высшей апелляционной инстанцией признавался хан? И каков же это был патриотический союз князей, которые служили с радостью московскому князю, который с таким же рвением и радостью служил ордынскому хану? Как хотите, но темны воды этой нашей истории, где черное называется белым, а белое черным.

Москва и церковь (XIV век)

Еще одним очень интересным моментом, возвысившим Москву в глазах соседей, было то, что все тому же дальновидному Ивану Калите удалось обаять тогдашнего киевского митрополита Петра, и тот стал гостевать у Ивана все чаще и чаще. Митрополит, хоть и считался киевским, с 1299 года проживал в городе Владимире, потому что на юге было очень неспокойно, да и несколько голодно. Митрополит Максим собрал весь свой клир и перебрался в северо-восточный Владимир. Когда он умер, на смену ему пришел Петр. От Москвы до Владимира расстояние незначительное. Так что Петр стал частым гостем у Ивана. А однажды он так загостился, что заболел вдруг и умер в Москве. Для митрополита в Москве был выстроен целый митрополичий городок, так что и погребли его останки в Москве. Преемник Петра Феогност и вовсе не раздумывал, где быть митрополичьей кафедре, – там, где тело Петра, так что просто и ко всеобщей радости решился вопрос с кафедрой. Москва получила митрополита, а Владимир кукиш. А поскольку митрополит теперь сидел в Москве, то Москва стала церковной столицей Северо-Восточной Руси. Если бы покойник Петр не был уже в преклонных годах, я бы решила, что Иван Данилович покормил своего гостя чем-то нехорошим. О, Иван понимал, как хорошо стать церковной столицей! Если прежде на него смотрели свысока и не каждому слову верили, то теперь, после согласования слов с Феогностом, все получалось лучше некуда. Теперь-то все были уверены, что князь действует с благословения митрополита, а если он так действует – то сам митрополит велел не восставать против захватчиков и смиренно платить дань. Кто кого был больше достоин – князь митрополита или митрополит князя, вопрос спорный. Но то, что на всем протяжении чужеземного владычества московская церковь ратовала за смирение и покорность – это факт. Бунтовщиков и патриотов клеймили как еретиков и отлучали от церкви. Таковы факты. Их не переделаешь.

Итак, делает вывод Ключевский, в продолжение XIV века к московскому князю на северо-востоке установилось особенное отношение. На него стали смотреть как на рачительного хозяина русской земли, старшего великого князя, а на само княжество – как на источник спокойствия и мира на всей земле, более того, князя стали воспринимать как защитника Руси и вождя в борьбе против иноземного завоевания, а Москву – как виновницу первых успехов в борьбе с литовцами и монголами, и ко всему прочему стали видеть в московском князе настоящего сына русской церкви, который действует по ее воле, а в Москве город, на котором лежит благодать Божья. Впрочем, слова, которые историк записал после этого итога, тоже о многом говорят:

«Такое значение приобрел к половине XV в. удельный москворецкий князек, который полтораста лет назад выступал мелким хищником, из-за угла подстерегавшим своих соседей».

Для меня этого вывода вполне достаточно!

Торжество посредственности

Вполне вероятно, что во времена чужеземного владычества, кроме Московского княжества не было другого претендента на точное исполнение ханской воли. Увы, таковы факты. Другие князья так и не поняли, что с завоевателями не нужно бороться, их нужно терпеть и использовать. Другие князья и проиграли свою схватку с Москвой, постепенно подчиняясь ей и переходя от ощущения равенства к ощущению зависимости. Москва росла, поднималась, поглощала другие княжества, одновременно поднимался и авторитет старшего московского князя. Мы знаем московских Даниловичей, но это были вовсе не единственные князья Московского княжества, существовали кроме великого московского князя и князья удельные. Ближайшие его родичи, удельные московские князья, становились зависимыми от Москвы, они как бы прекращали быть родственниками, на место этого становились другие отношения – слуги и господина.