Роберт Святополк-Мирский - Дворянин великого князя Страница 5

Великий князь помолчал, наблюдая, как подня­тый колокол втаскивают под арку звонницы, за­тем продолжал, будто беседуя сам с собой:

— Я ведь не могу пойти на Казимира войной,чтобы огнем и мечом вернуть наши земли… Я го­ворю «вернуть», ибо эти земли испокон веков бы­ ли русскими… И даже не потому, что, оттянув вой­ско к западу, я обнажу южные рубежи… Не потому.Просто это снова означало бы усобицу — отец на сына, брат на брата смерть и разорение… Бог не простит мне этого. Нет-нет… Я же в молитвах мо­их уповаю на великую мудрость Всевышнего…

Убежден, что Господь наш всемилостивый вразу­мит заблудших и они вскоре сами поймут, где и с кем им надлежит быть. А если рядом с ними в трудную минуту выбора окажется добрый чело­век, который поможет мудрым советом…

Колокол укрепили на звоннице и решили про­верить — звук одинокого удара повис на миг в воздухе и растаял в весеннем небе.

Великий князь будто очнулся от размышлений.

— О чем это я? Ах, да…

Он быстро направился в темный угол гридни и вернулся с маленькой, туго свернутой трубкой се­рого пергамента.

—Это послание ты передашь своему соседу за Угрой князю Федору Ивановичу Вельскому. Но за­помни — только наедине и в собственные руки.

Письмо тайное и важное, потому храни его так, чтобы никто не смог увидеть и прочесть в случае, если тебя пленят, ранят или даже убьют. Ну, а ко­гда останешься с Вельским наедине, сделай так, чтобы он при тебе письмо прочел, затем возьми обратно и уничтожь сразу, чтобы никаких следов от него не осталось! Я не желаю, чтобы кто-то ко­гда-нибудь мог сказать, будто я тайно пересылал­ся с литовскими князьями.

—  Я понял, государь. Все будет исполнено точ­но, — сказал Медведев с поклоном, и ничего не отразилось на его лице, будто он выслушивал и исполнял такие поручения ежедневно.

—  Дай-то Бог! А теперь — главное. Если Бель­ский даст ответ сразу — привезешь немедля. Если нет… Подождешь, пока даст. Раньше или позже, но он должен ответить. ДОЛЖЕН, слышишь! Дело это может оказаться непростым, потому даю тебе сро­ку на его исполнение… ну, скажем, полгода. Жду тебя с ответом Бельского в начале октября.

Великий князь протянул письмо и пристально наблюдал за тем, как Василий Медведев спокло­ном принял послание, деловито проверил,цела ли маленькая красная печать с великокняжеским гербом, осторожно вложил ее внутрь пергамент­ной трубки и, расстегнув кафтан, аккуратно спря­тал свиток где-то на груди.

Похоже, он не понимает, что его ждет. Темхуже для него. Лучший кремлевский дьяк незрякорпел над этим письмам целую неделю. Оно таксоставлено, что, если даже и попадет в чужиеруки, ничего особо худого не случится… ДворянинМедведев умрет, а дело чуток задержится.Нестрашно. Пошлем другого. Лучше действоватьмедленно и осторожно, но наверняка. Во всехслучаях виноват будет Иван Юрьевич… Нехорошо, братец, ох, нехорошо — не сумел ты, милый,найти нужного человека… А таких, как этот Медведев, мы отыщем в Московском княжестве тысячи…

И в этот миг на пороге появился Патрикеев. (Всегда ведь знает, когда надо появиться, — неу­жто подслушивает?) В руках он держал поднос, на котором лежали золотой крест и грамота, с кругляшком чистого воска на длинных шелковых шнурках. Великий князь взял грамоту, подошел к столу, аккуратно вывел подпись, оттиснул на мяг­ком воске личную печать — изображение святого Георгия, пронзающего копьем змия, — величест­венным шагом направился к Медведеву и, не глядя в грамоту, привычной скороговоркой произнес заученный с детства текст пожалования:

— Я, Иван Васильевич, Божьей милостью Вели­кий князь Владимирский и Московский, и Новго­родский, и Тверской, и Югорский, и Пермский, и Болгарский и всея Руси, данной грамотой, льгот­ной, заповедной и несудимой1 , жалую холопа и слугу своего Василия Иванова сына Медведева и всех потомков его дворянским званием, а в корм­ление даю ему отчину — имение Березки, что, на берегу Угры, с пашенными землями и сеножатья-ми, с реками и озерами, с бобровыми гонами и ловами, с борами, лесами, рощами и дубравами, с мельницами и ставами, с людьми тяглыми, данни­ками и слободичами, что намоле сидят. А дабы ук­репить волю мою и силу в местах порубежных,

'Льготная грамота — освобождающая на определенный срок от уплаты податей и повинностей, «заповедная» — запрещающая государевым гонцам, послам и прочим" лицам приезжать и ночевать в данном имении, а также требовать себе кормов, проводников и подвод, и «несудимая» — дающая право судить на своей земле подданных, а самому быть подсудным только великому князю.

где власть великокняжеская не близко, даю ему право пять лет дани в казну не возить и самому в своей земле порядок держать: людей и слуг в пре­делах имений своих по личному усмотрению — казнить и жаловать. Твори в отчине своей суд че­стный и правый, согласно законам моим и воле Господа нашего, а мне служи не за грош, а за со­весть — верой и правдой!

Патрикеев протянул поднос с большим золо­тым крестом, и Василий Медведев опустился на одно колено.

— Тебе, матушка, земля русская, и тебе, батюш­ка, государь мой Иван Васильевич, служить буду словом и делом, верой и правдой, не щадя здоро­вья и живота своего, до последнего вздоха, до по­следней кровинки. Чести отчизны моей, княжест­ва Московского, не уроню нигде ни чином, ни помыслом, а силу державную и власть великокня­жескую укреплять буду везде и всегда, да детям и внукам своим так же накажу. На том и целую этот крест.

Новый дворянин московский Василий Медве­дев почтительно прикоснулся к холодному глад­кому золоту, до блеска отполированное! несмет­ным числом подобных прикосновений,, и в эту минуту, взволнованный нежданным поворотом судьбы: еще вчера — простой безвестный воин, а нынче — дворянин великого князя, исполнитель дела державной важности, — он вовсе не думал, не гадал, как часто потом будет вспоминать эту так складно сказавшуюся и столь тяжкую для ис­полнения клятву…

Но великим промыслом Господним не дано че­ловеку знать грядущего.

Не дано…

…После сумрака терема яркое мартовское солн­це больно сверкнуло в глаза, Василий зажмурился, и вдруг на кремлевской звоннице ударили сразу все колокола. Им тут же ответили другие, где-то рядом, потом еще, и еще подальше, и вот уже над всей Москвой повис густой, разноголосый коло­кольный звон. И внезапно мелькнула в голове Медведева шальная, тщеславная мысль, что это в его честь, но он тут же догадался, в чем дело…

А в гридню великого князя вбежал запыхав­шийся Патрикеев и громко, восторженно объявил:

— Государь! Сын! .

Иван Васильевич радостно встрепенулся и тут же направился в палаты супруги своей, великой княгини Софьи, в девичестве греческой княжны, племянницы Константина Палеолога, последнего императора некогда могучей Византии.

Придворные бояре, князья и вельможи улыба­лись и кланялись, а сами боязливо жались к стен­кам, отступали на всякий случай подальше, опаса­ясь, не дай Бог, невольно вызвать его гнев, ибо хо­рошо знали еще одно прозвище великого князя, которое забудут потомки — ИванIII СТРОГИЙ…

А он шел длинными коридорами, миновал ши­рокие палаты, спускался и поднимался по лестни­цам большого кремлевского терема, с упоением слушал колокольный звон, и казалось ему, что в многозвучном медно-бронзовом хоре он хорошо различает голос того единственного колокола, ко­торый совсем недавно звал на вече строптивых смутьянов, а сейчас смиренно и послушно, вместе с тысячами своих покорных братьев бьет здрави­цу в честь рождения его сына…

Но вовсе не об этом, втором, сыне от второго брака думал великий князь Иван Васильевич, — он думал сейчас о судьбе своего первенца Ивана,уже нареченного его наследника, уже коронован­ного на будущее великое княжение, и в эту минуту он не мог бы даже вообразить, что вовсе не Ива­ну, а именно этому, второму, который только что увидел свет, суждено стать владельцем шапки Мо­номаха, московского престола и верным продол­жателем начатого отцом дела…

Но великим промыслом Господним не дано че­ловеку знать грядущего.

Не дано…

Глава вторая

«ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ДОРОГОЙ ХОЗЯИН!»

Совсем недалеко от Москвы проходила граница Великого княжества Литов­ского, всего каких-то сто восемьдесят верст 1 по Калужской дороге, через Боровск, Кременск, Ме­дынь, и вот он — рубеж на Угре, — если скакать во весь опор да менять лошадей, — за неполных шесть часов управиться можно, и в последующие годы жизни Медведеву не раз так и придется мчаться, а однажды, спасаясь от погони и увозя из-под топора палача одного знатного вельможу, он проделает это расстояние и вовсе за четыре часа…