Владимир Дацышен - Изучение истории Китая в Российской империи. Монография Страница 5

После ухода Г. З. Байера в Академии наук не осталось китаеведов, хотя есть указания, что в 1739 г. академиком Санкт-Петербургской Академии стал живший в Пекине иезуит знаменитый французский синолог Антуан Гобиль. Но Академия наук и без своих синологов-академиков оставалась главным учреждением, в рамках которой решались вопросы изучения истории Китая. Например, согласно «Списку именному академическим служителям» за 1 мая 1748 г. в штате Академии наук были «прапорщик Л. Розсохин, ученики кит. и маньч. языков Л. Савельев, С. Корелин, Я. Волков»83. В марте 1756 г. Сенат отправил в Академию наук приобретенный в Пекине многотомный труд китайских историков первой половины XVIII в. для перевода на русский язык. Академики М. В. Ломоносов, И. Д. Шумахер, И. Штелин и И. Тауберт были назначены ответственными за организацию работ по переводу «Китайской истории»84.

В 1755 г. Санкт-Петербургская академия наук приступила изданию первого в России научно-популярного журнала «Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие». Одним из инициаторов этого издания был М. В. Ломоносов, редактировал журнал «отец сибирской истории» академик Г. Ф. Миллер. В данном журнале в 1750-х гг. были опубликованы первые статьи российских авторов, касающиеся истории Китая, «О разных именах Китайскаго Государства» И. Э. Фишера и «История о странах, при реке Амуре лежащих» Г. Ф. Миллера. Необходимо отметить, что статьи о Китае в русских периодических изданиях стали печататься еще начиная с 1731 г. Исследователи пишут: «С 1728 по 1742 г. выходили “Месячные исторические, генеологические и географические примечания в Ведомостях”… В номерах с 13-го по 18-й за 1731 г. публиковались “История Хины, или китайская” (заимствованная из сочинения Ф. Купле)»85.

Санкт-Петербургская академия наук с первых дней своего существования собирала привезенные русскими китаеведами книги, целенаправленно формировала китайскую библиотеку. Первые китайские и маньчжурские книги были привезены в Санкт-Петербург, вероятно, в 1730 г. находившимся на русской службе шведом Л. Лангом из его третьей поездки в Китай86. Еще в XVIII в. исследователи отметили: «… Лоренц, бывший российским резидентом при китайском дворе, привез в 1730 году из Пекина от езуитских миссионеров, числом 82 тетради в 8 папках»87. Правда, в одном из первых исследований по истории русского востоковедения говорилось: «С самого основания С. Петербургской Академии Наук библиотека ея имела уже небольшое собрание Азиятских рукописей и до 2800 (возможно опечатка. – В.Д.) книг на Китайском языке»88. Исследователи полагают, что в первой партии привезенных из Китая в Санкт-Петербург книг были только словари. Затем библиотека приобретала книги у возвращавших из Пекина миссионеров и учеников Духовной миссии.

Книги по истории Китая для Академии наук были в приоритете. Например, в инструкции Академии наук «каравану в Пекин» от 3 апреля 1753 г. предписывалось найти и закупить в Китае отсутствующие в академической библиотеке «исторические и философские книги»89. Исследователь В. П. Таранович писал: «Из лиц, оказавших Академии Наук значительную услугу в деле пополнения ее музейного и библиографического фондов китайскими книгами… следует отметить Франца Луку Еллачича (Franz Lukas Jellatscitsch) …»90. В 1753 г. Ф. Л. Еллачича вторично отправили в Пекин в составе торгового каравана с заданием: «1) Купить китайские философские и исторические книги, которых в библиотеке нет и о коих китайского языка переводчик известие подать может»91. Основной список необходимой для Санкт-Петербургской академии наук литературы сформировал переводчик И. К. Россохин. Кроме того, в отдельной инструкции АН за подписью Шумахера была дана «роспись выписанным из каталогу Парижской библиотеки китайским книгам, которые из Китая в СПб. Имп. Библиотеку достать должно», в этом списке было 72 номера. Выполняя эти поручения, Еллачич купил в Пекине 123 экземпляра книг (51 название) различной тематики, в числе которых было 56 экземпляров (15 названий) книг исторических92.

Говоря о вкладе Академии наук в дело становления российского китаеведения, необходимо отметить и тот факт, что, будучи центром научного китаеведения, Санкт-Петербургская академия наук в XVIII в. сама сдерживала развитие исследований. Когда в мае 1748 г. указом императрицы Елизаветы Петровны еще один китаевед, И. Быков, был причислен к Академии наук, то от академиков последовала просьба «определить к иной службе»93 этого молодого китаеведа. Еще раньше, в 1742 г., вышел указ Елизаветы Петровны «О невозможности содержать при АН одновременно Россохина и Джоги»94. Против такого отношения выступали многие ученые, например, М. В. Ломоносов в своей «Записке о необходимости преобразования Академии наук» утверждает: «Хотя по соседству не токмо профессору, но и целой Ориентальной академии быть бы полезно»95. Но стоявшие у руководства Академии наук немецкие ученые «не пропускали» русских синологов на более высокие ступени в официальной русской науке.

Таким образом, к середине XVIII в. в Российской империи не только сложились предпосылки к становлению научного китаеведения, но и сформировалась Академия наук, способная принять первых подготовленных в Пекине русских китаеведов, организовать их для развития российской синологии, в том числе и для научного изучения истории Китая.

1.2. Пекинская миссия и китаеведение в России в XVIII в.

В первой половине XVIII в., через сто лет после установления прямых связей между русским и китайским государствами, оформилось постоянное российское представительство в Пекине – Российская духовная миссия. Именно Пекинская миссия стала первым и на долгое время главным российским институтом, выполняющим задачи как подготовки русских китаеведов, так и изучения собственно Китая.

Первая Российская духовная миссия, снаряженная по приказу русского царя Тобольским митрополитом Иоанном (Максимовичем)96, прибыла в Пекин в конце 1715 г. вместе с возвращавшимся из России китайским «посольством Тулишэня». Возглавил миссию воспитанник Киевской духовной академии архимандрит Илларион (Лежайский)97, в ее состав вошли священник, диакон и восемь причетников (младших церковнослужителей). Посланник Папы Римского в Китае писал, что в Пекин прибыли из России настоятель монастыря и 12 священников98.

Для того чтобы Пекинская миссия стала центром научного китаеведения, понадобился продолжительный переходный период. И вопрос был не только в том, что для подготовки первых специалистов требовалось время, но русские власти поначалу не ставили собственно научных задач, царской власти были нужны «попы не как ученые, а как разумные и покладные…»99. Известный синолог и дипломат И. Я. Коростовец писал позднее: «О деятельности этой первой миссии сохранилось мало сведений. Состав ее скоро расстроился вследствие смерти начальника…»100. Первая Духовная миссия в Пекине не оставила документальных свидетельств, указывающих какую-либо работу, связанную с изучением китайской истории.

Вопрос об отправке новой Духовной миссии в Пекин решался очень сложно, в течение многолетних переговоров с китайским правительством. В это же время на первый план вышел вопрос об отправке в Китай учеников для изучения языков и культуры соседей. 30 декабря 1726 г. состоялся именной указ Екатерины I, повелевавший после окончания русско-китайских переговоров отправить новую миссию в Пекин во главе с воспитанником Славяно-латинской академии в Москве архимандритом Антонием (Платковским). В указе предписывалось взять в Пекин учеников, которых глава Миссии обучал в школе при Вознесенском монастыре в Иркутске монгольскому языку.

Многолетние переговоры между Российской и Цинской империями благополучно завершились в 1727 г. подписанием Кяхтинского договора. Уже в августе 1727 г. работавший в Китае российский дипломат С. Л. Владиславич-Рагузинский101 написал епископу Иннокентию (Кульчицкому): «А понеже Двор Пекинский духовную особу в характере епископа принять не похотел, а более трех священников о прислании в договоре не положено, при которых шесть человек, а именно четырех учеников русского языка, да два латинского языка, которые могли в школе в Пекинской Коллегии обучаться китайскому и маньчжурскому языкам, а взаемно ханских подданных учили русскому и латинскому языкам»102. Официальный статус Российской духовной миссии в Пекине был закреплен пятой статьей Кяхтинского договора. Миссия получала права китайского государственного учреждения. В этом же документе говорилось, что при Миссии будут находиться «четыре мальчика учеников и два побольшего возраста, которые по Русски и по Латине знают»103.

В сентябре 1727 г. с первым попутным караваном в Пекин было отправлено три ученика, назначенные в Духовную миссию еще в 1725 г. из состава Московской Славяно-греко-латинской академии. Правда, уже в 1732 г. два ученика вернулись на родину, и лишь один Лука Воейков остался познавать «китайскую грамоту». Но уже в числе прибывших в Пекин в 1729 г. вместе с архимандритом Антонием (Платковским) учеников был Илларион (Ларион) Калинович Россохин (Рассохин) – будущий первый русский ученый-китаевед. В одном из студенческих исследований Духовной академии говорилось: «Mожно указать трех школьников, которых в 1727 г. взял собой в Пекин архимандрит, которые, как то видно из списка их, представленного Платковским Св. Иннокентию, “по свидетельству мунгальских учителей учатся лучше всех учеников”. Это были: 1) Илларион Рассохин, сын священника Калинника Иванова; 2) Герасим Шульгин – сирота, взят архиепископом из Новодевичья монастыря (Знаменского – в Иркутске) у его матери – вдовы; 3) Михаил Пономарев, сын священника Афанасия Пономарева»104. Именно эти три ученика были указаны в «Паспорте, выданном в Иркутске из Походной посольской канцелярии архимандриту Антонию (Платковскому) для проезда в Пекин» от 14 июля 1728 г. Как говорилось в документе, отправлены были в Пекин «священники для отправления службы божией, а школьники для науки китайского и манзюрского языков»105.