Гарун Тазиев - На вулканах Страница 50

Дело в том, что подобные походы немыслимы без поддержки товарищей, которые помогают не только нести вещи, разбивать лагерь, готовить горячую пищу, но и проводить вулканологические измерения, чрезвычайно осложняемые тысячеградусной температурой исследуемых газов и леденящим ветром при морозе от -10 до -30oС. Эти люди не просто полезны, они необходимы, тем более что зимой приходится нести с собой гораздо больше вещей, без которых там, наверху, просто не проживешь. Этих крепких ребят-добровольцев мы прозвали шерпами. Действительно, без непальских шерпов было бы немыслимо взойти на неприступные гималайские восьмитысячники, без наших "шерпов" мы бы не смогли добиться ощутимых успехов в изучении эруптивных газов, геомагнетизма и удельного сопротивления глубоко залегающих пород действующих вулканов.

Наши шерпы приезжают из многих стран, это люди самых разных профессий и занятий, выходцы из различных социальных слоев. Их главная особенность в том, что это крепкие ребята физически и морально. Под последним я понимаю особый сплав несокрушимой бодрости и готовности поддержать ближнего, отваги (в нужных случаях) и альтруизма (при любых обстоятельствах). Еще очень желательно, чтобы у человека было чувство юмора. Кем бы он ни работал, грузчиком или физиком-ядерщиком, шерп - настоящий человек, каким бы не грех быть каждому. Некоторые наши друзья-шерпы из вулканологов-носильщиков превратились в вулканологов-ученых, поставив на службу этой научной дисциплине, вначале представлявшей для них чисто спортивный интерес, все свои профессиональные, научные и технические познания.

Перед тем как выбрать кандидата на место носильщика или научного сотрудника на Яву или в Эфиопию, Заир или Антарктику, полезно испытать его качества, ибо на отдаленном вулкане окружение не менее важно, чем снаряжение. Этна, особенно зимняя, - идеальное место для такого отбора. Условия там бывают поистине экстремальные, но, с другой стороны, если человек не проявил нужных качеств, это не грозит непоправимыми последствиями, так как обжитые места все-таки под боком. Не то что на Эребусе.

Зимняя Этна - пробный камень и для вулканолога. Чтобы данные измерений расширили наши представления и позволили делать какие-либо выводы, их необходимо проводить в строго определенных условиях (это поистине азы научной этики, тем не менее они далеко не всегда выполняются) и в течение достаточно долгого времени. Только тогда удается вычислить необходимые средние значения, уловить отклонения, выявить коррелятивные связи и причинно-следственные отношения - все то, без чего невозможна правильная интерпретация эруптивного феномена, а следовательно, и выдача прогноза. Это в свою очередь позволяет обеспечить безопасность населения в угрожаемом районе.

Ясно, что замеры, анализы и отбор проб должны вестись по возможности непрерывно. Не будем говорить о собранных наспех или не вполне достоверных данных и тем более о цифрах, произвольно подобранных задним числом, по возвращении из экспедиции, во время которой измерения вообще не проводились. Ведь порой очень трудно доказать, что ты не позаимствовал свои данные у предшественников или, хуже того, не взял их просто с потолка. Этна позволила нам вовремя отсеять шарлатанов и лжеученых и принять в наши ряды шерпов, обладающих незаменимыми человеческими качествами.

Один из таких чудесных шерпов - Бернар Ами, альпинист, физик, математик и поэт. Когда он открыл для себя зимнюю Этну (раньше Бернар бывал здесь только в летнее время), его уважение к нашему милому "холмику" возросло неизмеримо. Ами прислал мне письмо, где Этна предстает в таком свете, в каком мало кто ее видел. Вот оно:

"Старина, ты слишком часто ходил в горы (а мы с тобой знаем, как они манят к себе вновь и вновь), чтобы я мог подумать, будто на вулканы тебя зовут одни научные интересы.

В Индонезии, где мы работали вместе, иногда просто забываешь, что вулканы бывают неприступными так легко на них подниматься. Ты рассказывал мне о Эребусе - там все напоминает Гималаи. В Исландии не обойтись без ледоруба и ботинок с шипами. Но и близкая Этна, по твоим словам, может оказаться вовсе не такой смирной, какой она выглядит в ясную погоду из Николози.

Нынешней зимой мы с Фанфаном и другими ребятами замечательно на нее сходили. Вернулся я в полном восторге, это было путешествие в полном смысле этого слова мы получили много такого, чего совершенно не ожидали. Я считаю, что мне как альпинисту такое восхождение принесло массу пользы.

Фанфан предложил: "Давайте хоть раз оставим внизу приборы, забудем о лаве и кратерах, а просто покатаемся на лыжах". Мы приехали в Катанию, захватив с собой только лыжи, горные башмаки, тюленьи шкуры и кое-что для привалов. Мы хотели приятно провести несколько дней на вулкане, погулять там без всякой цели, как это принято делать в альпийских снегах. Не скучно ли будет сидеть несколько дней подряд на одной и той же вершине? Фанфан нас успокоил: "Этна большая, будет где погулять".

Хотя в Катании светило солнце, в Николози было облачно, а в Сапьенце совсем пасмурно. Верхушка Этны упиралась в серый потолок. Воздух стал сладковатым, ветер приносил запах влаги, и это напомнило мне, что так же начинается непогода в Альпах. Все еще могло, однако, перемениться, ветер не устоялся, и груда облаков колыхалась в нерешительности. Мы решили идти и заночевать у подножия бокки Нуовы: Фанфан хотел показать нам ее в ночное время.

До края снегов добрались по канатной дороге, слезли на верхней станции, стали на лыжи и пошли вверх, забирая западнее от вершины. Мы растренировались, и высота давала себя знать: слишком быстро из приморской Катании мы очутились на верхних склонах. До точки, выбранной для привала, добирались довольно долго. Снег был почти весенний, перележалый, затвердевший, покрытый неприятными желобками, вырытыми дождем и ветром. Местами склон был припорошен серым пеплом, и тюленьи шкуры скользили.

Фанфан нас предупреждал: зимой на вершине Этны надо ходить осторожно. Поднимающееся от свежих потоков лавы тепло вызывает внизу таяние снегов, образуя внутренние ходы, будто вырытые гигантскими кротами. Иногда такой ход успевает обвалиться и его легко заметить. Но зачастую единственными признаками снеговой западни бывает лишь чуть заметное понижение склона, неуловимый оттенок снега, и здесь нужен острый глаз. Мы шли гуськом за Фанфаном, рассчитывая на его опытность: уж он-то не пропустит ловушки.

На плече трога мы расположились на привал. Летели облака, покусывал леденящий ветерок высоты. Фанфан нашел место, где поверхность чуть прогибалась, воткнул в снег лыжную палку, погрузил ее до самой рукоятки и расширил образовавшееся отверстие; так он обнаружил внутреннюю пещеру, где мы и расположились.

К вечеру ветер окреп, оттеснил облака к нижним склонам, и на несколько часов, будто специально для нас, гора, оказавшись выше области непогоды, снова превратилась в вулкан. Ночь выдалась лунной, и профиль горы четко вырисовывался в жестком свете. На склонах ветер смешивал ледяную снежную пыль с теплыми газами фумарол и гнал дальше. Мы ступали по неверной, зыбкой почве, словно очутившись в сказочной стране.

Фанфан, хозяин здешних мест, рассказывал нам о горных эльфах, но их огоньков этой ночью мы так и не увидели. Вулкан молчал, и ветер пригибал его султан к невидимым кратерам. Ради возможности наблюдать извержение мы бы согласились вытерпеть любую стужу, но бродить впустую не хотелось, и вскоре мы вернулись в лагерь.

С трудом втиснулись в палатку, а уж залезть в спальный мешок оказалось почти невозможным делом. Палатка хлопала на ветру, и я вспомнил, как она вот так же хлопала далеко-далеко отсюда, в других горах. Сейчас я опять высоко, и опять лагерь, и борьба с непогодой - привычный удел альпиниста.

Спали мы недолго, всю ночь опасаясь, что налетит шквал и завалит палатки. Но палатки простояли прочно до утра. А вот пейзаж изменился. Всю ночь Этна как бы плыла по течению, погоняемая вьюгой, и приплыла в этот "не наш мир", о котором Тезена дю Монсель рассказывает, что в непогоду там собираются вместе все горы земли.

Мы оказались в гигантском потоке из облаков и снега. Было впечатление, что ветер дует сразу со всех сторон, да так сильно, что, казалось, никогда не остановится. Пора было возвращаться в Сапьенцу, распрощавшись с этими склонами, где нам больше незачем было оставаться. Но снег залеплял очки, слепил. Все тонуло в тумане. Не было ни тени, ни света, одна только белесая мгла, где найти правильный путь не было никакой возможности.

Мы рассчитывали на несколько дней похода, и продуктов у нас хватало. Мы укрылись в обнаруженной Фанфаном пещере и, забаррикадировав вход лыжами и палаточным брезентом, уселись на запорошенную шлаком почву своего нового укрытия. Так мы и сидели, не отряхнув даже снега, слушая внезапно обступившую нас тишину: вьюги больше не существовало.