Андрей Богданов - 1612. Рождение Великой России Страница 51

По этой причине (одно дело — когда патриарх призывает к борьбе за веру, другое — когда одобряет восстание) и по ряду других соображений единственная «возмутительная грамота» Гермогена была неудобна ученым. Из ее текста явствовало, например, что Гермоген даже в крайнем заточении не был столь изолирован, чтобы при желании не написать и не передать на волю послание. С другой стороны, грамота не вызвала особого интереса у нижегородцев и не получила большого распространения (казанцы лишь переслали ее в Пермь), что не вяжется с представлением о Гермогенс как вожде Ополчения. Тем не менее она сохранилась, тогда как предполагаемых популярнейших грамот нет и следа…

Но ведь и без этой грамоты ясно, что, когда изменники в Кремле с пеной у рта требовали от Гермогена чуть ли не распустить Ополчение, реальным влиянием он уже не обладал. А драгоценная единственная грамота свидетельствует лишь о том, что он оставался единомысленным со своей паствой. Недаром Ефрем легко пояснил его мысль: не брать царя «своим произволом, не сославшись со всею землею — и нам того государя… не хотеть и против его стоять всем… единодушно. А выбрать бы нам… государя сославшись со всею землею, кого нам государя Бог даст».

ОТЕЦ ОТЕЧЕСТВА КНЯЗЬ ДМИТРИЙ МИХАЙЛОВИЧ ПОЖАРСКИЙ

Среди русских полководцев XVII в. мало имен, общеизвестных широкому читателю. Хрестоматийная фигура князя Пожарского является редким исключением. В кратком рассказе о его жизни и деятельности даже нет нужды обращаться к архивам: опубликованные подробные биографии славного воеводы тщательно толкуют малейшие упоминания о нем в источниках{109}. Если же отказаться от пространных толкований, известно о князе совсем немного.

МОСКОВСКИЙ АРИСТОКРАТ

Пожарские вели род от великого князя Всеволода Большое Гнездо{110}, подчеркивая тем самым свое родство с множеством виднейших фамилий на Руси. Они относились к Стародубской ветви рода и долго отстаивали свое удельное княжество. Подобно другим порубежным князьям, таким, как Волконские, Пожарские попали к Московскому двору лишь в XVI в., «опоздав» к разделу чинов и власти. Гордость древнего княжеского рода явно не соответствовала занятому Пожарскими месту.

Дед Дмитрия Михайловича Фёдор едва попал в «избранную тысячу» московских дворян. Зато во времена опричнины он удостоился конфискации вотчин и ссылки наряду со славнейшими княжескими фамилиями. Как обычно, люди такого гордого рода ненавистны при дворе, но остро требуются, когда над страной нависает угроза. В Ливонской войне Фёдор Иванович Пожарский-Немой вырос до чина «головы» (ротмистра) дворянской конницы и в качестве «награды» получил часть своих отнятых ранее вотчин в Стародубе.

Его сын Михаил не успел послужить. Он умер молодым, оставив вдову и девятилетнего сына, родившегося в ноябре 1578 г. Воспитывала Дмитрия Михайловича мать. Княгиня Мария принадлежала к не очень древнему (с начала XV в.), но заслуженному московскому дворянскому роду Беклемишевых, многие из которых, в отличие от Пожарских, дослуживались до воеводского чипа. Её родичи участвовали почти во всех войнах России XVI в. и, подобно Пожарским, отличались гордостью. Знаменитый предок Марии Берсень Беклемишев, например, был обезглавлен за «дерзкие слова» против великого князя Василия III.

От матери Дмитрий перенял хозяйственность и домовитость. Родовая вотчина, в которой он рос, находилась недалеко от шумного торгового Нижнего Новгорода, но оставалась замкнутым, самодостаточным миром, вроде древнего удельного княжества. В вотчинном селе Мугрееве имелся господский двор, две церкви, небольшой монастырь. Пожарские покровительствовали монахам и нищим, уважали богомазов, но не чурались издавна обличаемых Церковью веселых скоморохов. Крестьяне обеспечивали относительно небогатое княжеское хозяйство почти всем необходимым. Кое-какие деньги для покупки городских изделий у княгини Марии оставались из приданого. Дорогими были тогда книги, по которым княжич выучился читать. Чтение всю жизнь было для него благочестивым занятием; разбогатев, он покупал дорогие, но строго церковные книги.

Как бы хорошо и спокойно ни было в вотчине, в 15 лет недорослю следовало получить в Москве придворный чин. Царствовал тогда благочестивый Фёдор Иоаннович, правил брат его жены, царицы Ирины, Борис Фёдорович Годунов. Юный князь Пожарский долго пробыл в чине стряпчего: таких при дворе было до тысячи, служили они в основном для сопровождения царя, мелких услуг и посылок «в очередь, переменяясь», так что большую часть года можно было проводить на родине.

Воцарение Бориса Годунова ничего не изменило в положении князя, не отличавшегося честолюбием. Лишь усиление военной опасности заставило царя произвести его в начале XVII в. в стольники, а при появлении на рубежах самозванца записать в полк с годовым жалованием в 20 руб. В 1605 г. Пожарский участвовал в сражении при Добрыничах[6]. Самозванец вышел из Севска и 21 января с храбростью необыкновенной ударил на царское войско. Но многочисленные московские пушки и пищали буквально смели его рать с поля. Разгром «названного царя Дмитрия» был полным. На поле боя неприятель оставил 11,5 тыс. убитых и 30 пушек. Но вскоре выяснилось, что это был вовсе не неприятель.

Народ остановил бегущего в Польшу Дмитрия и, восстав, посадил его на престол только что умершего Годунова Высшее духовенство и московская знать приняли законного государя, Пожарский продолжал служить при нем стольником. Василий Шуйский изменой сверг Лжедмитрия, венчался на царство — Пожарский служил и ему. Восстал второй Лжедмитрий, сел «царем» в Тушино — князь остался верен тому, кого признала Москва. Верных у царя Василия было немного. Так что когда понадобилось оборонить Коломну, о тихом стольнике сразу вспомнили, тем более что значительного войска ему дать не могли.

Осенью 1608 г. Пожарский получил под команду небольшой отряд. Он двинулся в Коломну и в 30 верстах от города в селе Высоцком ударил на тушинцев. На всеобщее удивление, князь победил, взял пленных, казну и обоз с весьма необходимым в осажденной Москве продовольствием. После чего был на год забыт. Осенью 1609 г. грабившие на Рязанской дороге казаки-разбойники атамана Салькова одолели два московских отряда. Вновь вспомнили о Пожарском, послали его — казаки были истреблены, а атаман принес повинную.

32-летний князь за эти бурные годы вырос по службе: перешёл из конца списка стольников на 13-е место. Он получил в вотчину обширные земли недалеко от родовых, ибо «против врагов стоял крепко и мужественно … в твердости разума своего крепко и непоколебимо». В условиях гражданской войны мужество было нередко, а способность «на воровскую прелесть и смуту ни на которую не покуситься» — почти уникальна. Пожарский первым в своем роду получил чин воеводы. С ним он отбыл в Зарайск в год скоропостижной смерти М.В. Скопина-Шуйского и разгрома с таким трудом созданной им армии, случившегося под Клушином.

Относительное равновесие сил, когда на просторах Руси сражались и грабили войска московского царя Василия и тушинского «царя Дмитрия», а короли польский и шведский покушались понемногу на пограничные земли, было нарушено. Многие воеводы переходили под знамя польского королевича Владислава Сигизмундовича (из шведского королевского дома Ваза), ещё больше людей приветствовали самозванца Лжедмитрия II. На фоне всеобщей «шатости» и измены воевод, перебегавших с одной стороны на другую по обстоятельствам, примеры князей Волконского в Боровске и Пожарского в Зарайске выделились особенно ярко.

Прославленный покоритель Сибири князь Михаил Константинович Волконский по прозвищу Хромой Орел, видя, что его товарищи-воеводы сдали город войску Лжедмитрия II, оборонялся в Боровском Пафнутьевом монастыре. Изменники одолевали. Князь собрал людей в собор и один рубился в церковных дверях, не пуская убийц. «Сдавайся!» — кричали ему враги. «Умру у гроба Пафнутия чудотворца», — отвечал Волконский, подвиг которого запечатлен на гербе Боровска: на серебряном поле червленое сердце в лавровом венке (что означает на геральдическом языке чистоту, верность и вечную славу){111}.

И в Зарайске, входившем в систему крепостей Рязанской земли, большинство жителей решило переметнуться к Лжедмитрию II, внемля призыву знаменитого вождя рязанского дворянства Прокопия Ляпунова. Во время восстания горожан Пожарский потерял посад, но успел с немногими людьми запереться в каменной крепости. Её защитники подвиглись, по благословению Никольского попа Дмитрия, умереть за правую веру, не прельщаясь изменой. Пример стойкости и решимости воеводы и его малого отряда заставили горожан передумать. «Придя в единомыслие», Зарайск отбился от слуг уже поспешавших к городу «воровского царя».