Андрей Богданов - 1612. Рождение Великой России Страница 52

Принцип, заставлявший таких людей, как Волконский и Пожарский, насмерть стоять среди общей «шатости», Дмитрий Михайлович сформулировал так: «Будет на Московском царстве по-старому царь Василий, ему и служить, а будет кто иной — и тому тоже служить». Тогда, по крайней мере, в России будет один царь!

Но неспособность запершегося в Москве Василия Шуйского положить конец бесчинствам гражданской войны уже сильно раздражила самих московских воевод и ратников. 17 июля 1610 г. князь Фёдор Волконский, Захар Ляпунов «и с ними иные мелкие дворяне» московских полков совершили то, о чем давно мечтало большинство россиян и за что многие успели поплатиться головами. Они схватили старого интригана за бороду и выкинули из царского дворца. 19 июля злой старик был пострижен и заперт в Чудове монастыре, братья его, погубившие «злоотравным зельем» Скопина-Шуйского, взяты под стражу.

Наконец-то россияне могли не становиться на сторону нагло грабивших страну политических авантюристов, а степенно и рассудительно «выбрать государя всею землею», собрав в Москве представителей городов и сословий, положив благоразумным советом конец Гражданской войне. Перепуганные гневом уставшего напрасно проливать кровь народа бояре вняли внушениям патриарха Гермогена и разослали но всему государству грамоту с призывом «быть в соединении и стоять за православную христианскую веру всем заодно», защищая право страны самой выбрать себе государя, не покоряясь ни захватчикам-иноверцам, ни ворам-самозванцам.

Народ ликовал, а бояре уже рассылали по городам и весям другую грамоту — присягу самим себе. Дескать, выборы государя надо ещё устроить. Вот они, бояре, и взяли на себя тяжкое бремя временной власти, конечно, но всенародной просьбе. Легко заметить, что в русской истории самый бесстыжий и злодейский захват власти всегда совершается «по воле» и «для блага» народа. Это верная примета: как только кто выступит от лица народа — жди злодейства и непременно грабежа.

Семибоярщине, как прозвали новых правителей, всенародные выборы государя выгодными не казались. На какую благодарность можно рассчитывать от избранника «всей земли»? Продать престол Лжедмитрию II тоже было не особо выгодно — тот имел среди россиян своих царедворцев. Иное дело королевич Владислав, способный защитить изменников-бояр иноземными полками! Так что князю Волконскому и иным наивно поверившим Семибоярщине патриотам вскоре пришлось бежать из Москвы.

Пожарский, сидя в Зарайске, намерения бояр понял очень быстро. Когда войска Семибоярщины осадили в Пронске вождя рязанских дворян Прокопия Ляпунова, князь бросился ему на выручку. С отрядами из Зарайска, Коломны и Рязани он освободил Пронск, осажденный рязанским же воинством служившего тогда боярам Григория Сумбулова. Ирония истории заключалась в том, что Сумбулов был давним соратником Ляпунова, а сам Пожарский ещё недавно боролся с Прокопием Петровичем, стоявшим за Лжедмитрия II. Теперь же князь передал ему командование войском, а сам поспешил на защиту своего воеводского города Зарайска.

Князь успел вовремя. Отброшенные от Пронска и Рязани ратники Сумбулова подкрались к Зарайску «как тати в нощи», внезапно ворвались в город и начали грабить посад. Тем временем Пожарский заперся в крепости, тщательно подготовился к бою и утром контратаковал. Посадские люди, разозленные ночными грабежами, поддержали воеводу. Уставшие от грабежа и насилий, упившиеся за ночь дворяне и казаки Сумбулова жестоко поплатились за разбой. Самому предводителю едва удалось скрыться.

К этому времени политическая ситуация в стране круто переменилась. Немалая часть россиян, сражавшихся под знаменами свергнутого ныне Шуйского и убитого под Калугой своими же соратниками Лжедмитрия II, принесла присягу королевичу Владиславу. Против этого не возражали даже столь твердые в вере архиереи, как патриарх Гермоген и ростовский митрополит Филарет (Романов). Но при соблюдении двух важнейших условий: королевичу следует принять православие и свято хранить в государстве истинную веру, а отец его король Сигизмунд должен отступить от Смоленска и «очистить к Московскому государству» все занятые поляками и литовцами земли, как было до Смуты. Увы, бояре изменили ещё раз, согласившись передать Российское государство «на волю» Сигизмунда, практически сдаться иноземцам.

«БОЯРСКАЯ НАГЛАЯ ИЗМЕНА»

Опасность со стороны сторонников самозванца и боязнь народного бунта заставили бояр искать пути соглашения с польским гетманом, так как, рассуждали они, «лучше государичу служить, нежели от холопов своих побитым быть и в вечной работе у них мучиться». Вскоре им удалось договориться в гетманом Жолкевским о призвании на престол Владислава.

Хорошо осведомленный о настроении в Москве, гетман Станислав Жолкевский не стал медлить. 20 июля он выступил из Можайска, а 24 июля стоял уже в 7 километрах от Москвы, на Хорошевских лугах у Москвы-реки{112}. Московские бояре — князь Ф.И. Мстиславский, князь В.В. Голицын и Ф.И. Шереметев, окольничий князь — Д.И. Мезецкий и дьяки Василий Янов и Томило Луговской встретились с Жолкевским у Новодевичьего монастыря. Обсуждение условий соглашения об избрании Владислава происходило в тревожной обстановке, когда тушинцы пытались произвести нападение на Москву. Переговоры неоднократно прерывались из-за того, что к князю Мстиславскому то и дело приезжали гонцы с известиями о ходе военных действий.

17 августа 1610 г. в польском стане был подписан договор и состоялась присяга Владиславу. В основу договора было положено старое (ещё тушинское) соглашение, в которое внесены были весьма характерные изменения. Правительственные полномочия Владислава ограничивались его обязательством не решать никаких более или менее существенных вопросов «без приговора и совета бояр и всех думных людей». Кроме того, Владислав обязывался «прежних обычаев и чинов, которые были в Московском государстве, не переменять, и московских княжеских и боярских родов приезжими иноземцами в отечестве и в чести не теснить и не понижать». Заботливо охраняя господство бояр, договор создавал прямую угрозу независимости и целостности Русского государства{113}. Дальнейший ход событий показал всю опасность антипатриотического шага боярства.

Гетман Жолкевский был мудрый политик. С большой ловкостью используя обстоятельства, он вынуждал бояр к новым уступкам, подготовляя, по мнению московского летописца, оккупацию столицы польскими войсками: «и гетман Жолкевский боярам сказал, что король даст сына своего Владислава, а что им говорил, и то всё неправдою, хотя их тем обольстить». Жолкевский настоял на скорейшем отправлении русского посольства к Сигизмунду и включил в его состав наиболее влиятельных и опасных для польских планов бояр — князя В.В. Голицына и Ф.П. Романова, которые сами могли выступить претендентами на престол. Значительный но численности (до 15 тыс.) гарнизон в Москве, состоявший из стрельцов, Жолкевский постарался ослабить, настояв на посылке крупных отрядов для сопровождения посольства к королю, а также для борьбы с тушинцами.

Обман, совершённый боярами, был с возмущением принят дворянством. Народ волновался и «вступил с боярами в распрю, требуя перемены государя». Вновь ожили надежды на приход Лжедмитрия, и дворяне снова стали отъезжать в его стан. Волнения среди московского населения побудили стоявших у власти бояр согласиться на ввод в Москву польского оккупационного отряда. Но когда 17 сентября в город прибыл пан Гонсевский для размещения войска по квартирам, кто-то ударил в набат, и сбежался народ. Бояре стали просить польское командование отложить вступление войск в Москву. Протестовал («запрещением великим запрещал») против ввода иностранных войск в столицу патриарх Гермоген. Он собрал «великое множество» дворян и других служилых людей и обсуждал, «как бы нарушить крестное целование», т. е. фактически отказаться от приглашения на русский престол Владислава. Но князю Ф.И. Мстиславскому и другим сторонникам польской кандидатуры вместе с представителем польского командования удалось уговорить «мятежников». Четверо зачинщиков было посажено в тюрьму.

Если массы москвичей не скрывали ненависти к иноземцам, то правящие бояре стояли за польскую кандидатуру, видя в ней единственное средство справиться с волнениями. «Некие же от бояр четыре человека, — говорит летопись, — умыслили королевских людей пустить, и прежде пустили такую славу, якобы чернь хочет в Москву впустить Тушинского вора, в Коломенском стоящего».

Этими горячими сторонниками унии с Речью Посполитой были представитель знатнейшего московского боярства, дядя будущего царя Иван Никитич Романов, инициатор договора с Сигизмундом М.Г. Салтыков, тоже член старинной боярской московской семьи, и его племянник И.Н. Салтыков. Больше всех холопствовал перед интервентами «торговый мужик» кожевник Федор Андропов. Назначенный Сигизмундом в казначеи, он всецело отдался служению интересам нового господина. Человек беспринципный, Андронов использовал свой фавор у Сигизмунда для достижения личных целей. М.Г. Салтыков горько жаловался впоследствии на то, что с бояр «дела посняты», что польский резидент управляет с Андроновым, и что многие люди в Москве пострадали от него.