Владимир Хрусталев - Загадка убийства Распутина. Записки князя Юсупова Страница 56

– Никто не смеет обсуждать того, что делают Государь и Государыня: это никого не касается, – с возмущением сказала М. Г., – они стоят выше всего, выше всякого общественного мнения.

– А если предположить, – сказал я, – что Григорий Ефимович является бессознательным орудием в руках врагов России, проводящих через него свои преступные замыслы, и что конечная цель этих замыслов – гибель России… Тогда как быть? Неужели даже и при таких условиях вы считаете полезным его присутствие в Царском Селе? Наконец, вы мне сами говорили, что Распутин с Государем и императрицей не только молится и беседует о Боге, но обсуждает с ними важные государственные дела. Ведь вам же известно, что ни одно решение не принимается без его согласия, ни один министр не назначается без его ведома. Поймите же, что каков бы он ни был по своим душевным качествам – плох или хорош, – он прежде всего темный, необразованный мужик, едва грамотный. Что же он может сам смыслить в сложных вопросах войны, политики, внутреннего управления? Какие он может давать в таких случаях советы? А если он, тем не менее, эти советы дает, то, очевидно, за его спиной стоят какие-то люди, которые в свою очередь тайно им управляют. [237] Вам не известны ни эти люди, ни цели, которые они преследуют… Какое же право вы имеете утверждать, что все без исключения действия Григория Ефимовича хороши и полезны? Я вам опять повторяю, что близость к престолу человека с такой ужасной репутацией всюду подрывает авторитет царской власти… Негодование растет, негодование всеобщее, а если там, наверху, вовремя не опомнятся, наступят такие события, которые все сметут…...

Извращенное мнение, что Распутин смещает и назначает министров, разделяли и поддерживали в общественном сознании многие оппозиционные деятели. Так, например, в июле 1916 г. был уволен с поста министра иностранных дел С.Д. Сазонов, который больше прислушивался к мнению союзников по Антанте и их послов, чем выполнял предписания императора Николая II. По этому поводу французский посол в России М. Палеолог 3 августа 1916 г. записал в дневнике:

«У меня сегодня был Сазонов. Он приехал из Финляндии и вчера прощался с чинами министерства иностранных дел. <…>

С выражение глубокой печали, он так резюмировал происшедшее:

– Император царствует, но правит императрица, инспирируемая Распутиным. Увы! Да хранит нас Бог!» ( Палеолог М . Царская Россия накануне революции. М., 1991. С. 170)

В материалах наружного наблюдения охранки за Г.Е. Распутиным от 6 сентября 1915 г. имеется запись: «Во время прогулки Распутин между разговором сказал сопровождавшим агентам: “Да, парень, душа очень скорбит, от скорби даже оглох. Бывает на душе два часа хорошо, а потом неладно”. Агенты спросили его: “Почему это у вас так?” “Да потому, парень, неладно творится в стране, да проклятые газеты пишут обо мне, сильно меня раздражают, придется судиться”». (Красный архив. 1924. № 5. С. 279)

Сетования Г.Е. Распутина агентам охранники имели свои основания. Так, например, 29 июля 1915 г. «Сибирская торговая газета» (г. Тюмень) напечатала телеграмму Распутина редактору этой газеты: «Тюмень, редактору Крылову. Немедленно докажи, где, когда, у кого я воровал лошадей, как напечатано в твоей газете: ты очень осведомлен. Жду ответа три дня, если не ответишь, я знаю кому жаловаться и с кем говорить. Распутин».

Императрица Александра Федоровна в письме от 15–16 марта 1916 г. супругу в Царскую Ставку в Могилев сообщала: «Говорят, Хв[остов] – в Москве болтает и уверяет, будто его уволили за то, что он хотел отделаться от германских шпионов, окружающих нашего Друга, – так низко! Ах, действительно, его следует отдать под суд или лишить расшитого мундира!» (Переписка Николая и Александры 1914–1917. М., 2013. С. 534)

Влияние Г.Е. Распутина на кадровый состав правительства весьма преувеличенно, но все-таки в некоторых отдельных случаях имело место. Тому имеются документальные свидетельства.

Жандармский генерал-майор А.И. Спиридович в эмигрантских воспоминаниях описал историю становления А.Н. Хвостова министром внутренних дел:

«Анна Александровна (Вырубова – В.Х.) расхваливала Хвостова и Белецкого перед царицей. 17 сентября Александра Федоровна приняла Алексея Хвостова. В течение часа Хвостов красноречиво докладывал Государыне, что и как должно делать правительство. Он критиковал работу Самарина, Поливанова, Щербатова и Гучкова, а также выдвигаемую Горемыкиным кандидатуру Нейгардта. Выставлял себя сторонником Распутина. Указывал на недопустимость того, чтобы министр показывал кому-либо телеграммы, которыми обменивается Распутин, что делает якобы Щербатов. Не выставляя, конечно, своей кандидатуры, а говоря только как член Государственной Думы, он ловко льстил Государыне». ( Спиридович А.И. Великая война и Февральская революция. Воспоминания. Мн., 2004. С. 182)

Из письма императрицы Александры Федоровны императору Николаю II о Г.Е. Распутине и А.Н. Хвостове от 3 марта 1916 г. из Царского Села:

«Мой родной, милый!

[…] Я в отчаянии, что мы через Гр. рекомендовали тебе – Хв[остова]. Мысль об этом не дает мне покоя, ты был против этого, а я сделала по их настоянию, хотя с самого начала сказала А[не], что мне нравится его сильная энергия, но он слишком самоуверен и что мне в нем антипатично. Им овладел сам дьявол, нельзя это иначе назвать.

Я в последний раз не хотела об этом тебе писать, чтоб не беспокоить тебя, но мы пережили тяжелые времена, и поэтому было бы спокойнее, если бы теперь, до твоего отъезда, что-нибудь было решено. Пока Хв[остов] у власти и имеет деньги и полицию в своих руках, я серьезно беспокоюсь за Гр. и Аню. Дорогой мой, как я устала! […]» .( Платонов О.А. Николай Второй в секретной переписке. – М.: Изд-во Алгоритм, 2005. С. 410–411)

В ответ на мою горячую речь М. Г. посмотрела на меня с ласковым сожалением, как на несмышленого ребенка:

– Вы так говорите потому, что не знаете и не понимаете Григория Ефимовича… Познакомьтесь с ним ближе, и если он вас полюбит, то тогда вы сами убедитесь, какой он особенный и удивительный человек. В людях он ошибаться не может. Ему самим Богом дана такая прозорливость, что он сразу узнает все мысли – он их читает, посмотрев на человека… Поэтому-то его так и любят в Царском Селе и, конечно, доверяют ему во всем. Он помогает Государю и Государыне распознавать каждого, он оберегает их от обмана, от всякого опасного влияния. Ах, если бы не Григорий Ефимович, то все бы давно погибло! – заключила М. Г. самым убежденным тоном.

Я прекратил бесполезный разговор, простился и ушел.

Вернувшись домой, я стал обдумывать свой дальнейший образ действий. То, что я слышал от М. Г., только еще лишний раз подтвердило мне, что против Распутина одними словами бороться недостаточно. Бессильна логика, бессильны самые веские данные для убеждения людей с помраченным сознанием. Нельзя было больше терять времени на разговоры, а нужно было действовать решительно и энергично, пока еще не все потеряно.

IV

Я решил обратиться к некоторым влиятельным лицам и рассказать им все, что я знал о Распутине. [238]

Однако впечатление, которое я вынес из разговора с ними, было глубоко безотрадное.

Сколько раз прежде я слышал от них самые резкие отзывы о Распутине, в котором они видели причину всего зла, всех наших неудач, и говорили, что, не будь его, можно было бы еще спасти положение.

Но, когда я поставил вопрос о том, что пора от слов перейти к делу, мне отвечали, что роль Распутина в Царском Селе значительно преувеличена пустыми слухами.

Проявлялась ли в данном случае трусливая уклончивость людей, боявшихся рисковать своим положением? Или они легкомысленно надеялись, что ничего страшного, даст Бог, не произойдет и «все образуется»? Я не знаю. Но в обоих случаях меня поражало отсутствие всякой тревоги за дальнейшую судьбу России. Я видел ясно, что привычка к спокойной жизни, жажда личного благополучия заставляли этих людей сторониться каких-либо решительных действий, вынуждающих их выйти из своей колеи. Мне кажется, они были уверены в одном, а именно: что старый порядок, во всяком случае, удержится. Этот порядок был тем стержнем, на котором они прочно сидели, как лист на ветке, а остальное их особенно не беспокоило. Выйдет ли Россия победительницей из страшной военной борьбы или вся кровь, пролитая русским народом, окажется напрасной и ужасное поражение будет трагическим финалом огромного национального подъема – не все ли им было равно? Меньше всего они способны были предполагать, что призрак грозной катастрофы надвигался все ближе и ближе и уже начинал принимать самые реальные очертания.

Правда, я встречал и таких, которые разделяли мои опасения, но эти люди были бессильны мне помочь. Один уже пожилой человек, занимавший тогда ответственный пост, сказал мне: