Барбара Такман - Библия и меч. Англия и Палестина от бронзового века до Бальфура Страница 59

Помнится, я разговаривал с лордом Абердином в бытность его премьер-министром на тему Святой земли, и он сказал мне: «Если Святая земля выйдет из-под гнета турок, в чьи руки она должна попасть?» На что у меня был готовый ответ: «Не в руки какой-либо [европейской] державы, но пусть она вернется в руки израилитов»11.

Лорд Шефтсбери прекрасно сознавал, что не все слушатели среди собравшихся на его стороне, что многих из них больше интересовало прошлое Израиля, чем его будущее. (Среди слушателей был знаменитый и эксцентричный капитан Бертон, исследователь Аравии и переводчик «Сказок тысячи и одной ночи», который относился к евреям довольно критично. Выступая после лорда Шефтсбери, он высказался — к сожалению, совершенно справедливо, — что «израилиты Европы» едва ли поспешат «развязать кошельки на благо Иудеи»). Но будучи евангелистом до мозга костей, Шефтсбери отмахивался, ученых и археологов. Он утверждал, что по всей Англии людям вроде него самого горячит кровь «жгучая любовь к стране [Палестине]; ее возрождение должно быть целью, сравнимой по значимости с возрождением ее прошлого; и заключил он словами: «Моя старость немногим более смирная, чем годы моей юности».

Более смирным он уж точно не стал. В 1876 г., почти через сорок лет после его первой статьи на эту тему в «Квотерли ревю», он написал еще одну, которая показывает, сколь многое, невзирая на свой все еще пылкий евангелизм, он почерпнул из подъема еврейского национализма за эти годы. Эта статья, возможно, классическое отражение роли Англии в возрождении Палестины:

«Не за горами тот день, когда Сирия и Палестина приобретут чрезвычайное значение. Старые времена вернутся… страна нуждается в капитале и населении. Евреи могут дать ей и то и другое. И разве не в интересах самой Англии способствовать подобному оживлению?… Она должна сохранить Сирию для себя самой. Разве не побуждает Англию политика, хотя бы она одна, лелеять национальное сознание евреев и помочь им, когда представится возможность, вернуться омолаживающей силой в их древнюю страну? Англия — величайшая торговая и морская держава мира. А потому, разумеется, Англии принадлежит главная роль в деле укрепления еврейских поселений в Палестине… Еврейская государственность существует, еврейский национальный дух существует и существовал три тысячелетия, но пока отсутствуют внешние формы, скрепившие бы их союз. Нация должна иметь страну. Старая страна, старый народ. Это не искусственный эксперимент, это природа, это история»12.

Глава XIV

На подступах: Дизраэли, Суэц и Кипр

Покупка Англией в 1876 г. Суэцкого канала положила начало четвертьвековой эпохе колониальной экспансии, невиданной со времен завоеваний Александра Македонского. За Суэцем логично последовала Кипрская конвенция 1878 г. Этим договором Британия брала на себя обязательства гарантировать неприкосновенность турецких владений в Азии, если потребуется — путем военного вмешательства. Тем самым историческая область от Нила до Евфрата, очерченная Господом Аврааму, оказалась включена в сферу британского влияния. Палестина останется под турецким владычеством еще на сорок лет, но после Суэца и Кипра вопрос о том, что она физически перейдет в руки англичан, был делом решенным.

Официально Англия стала империей после восстания сипаев 1857–1859 гг.[86] Вскоре были присоединены территории вокруг Индии и вдоль пути в нее в силу «настоятельной и необратимой необходимости приобрести защищенные фронтиры»1 говоря словами лорда Кромера, старшего партнера в строительстве империи. За десять лет, с 1879-го по 1889 г., Британия приобрела миллион с четвертью квадратных миль2. В те годы в состав империи были включены Афганистан (чтобы блокировать пути России в Индию), Бирма на восточной границе Индии и Египет (для защиты Суэцкого канала). За ними последовала Африка, от Трансвааля на юге до Египта на севере, и достаточно земель между ними, чтобы завершить путь британского флага по всему Черному континенту от Кейптауна до Каира. Огромные горизонты империи раздвигались не только ради защищаемых приграничных земель, но и в силу настоятельной необходимости приобрести рынки сбыта для манчестерского хлопка. Непреодолимым это сочетание делала непреложная и зачастую искренняя вера в то, что Британия исполняет свое предназначение, расширяя цивилизующее влияние британской расы. Ибо она, как не чинясь заявил Джозеф Чемберлен, «величайшая правящая раса, какую когда-либо видел свет»3.

«Англичанин божьей милостью» — эту фразу прославил лорд Милнер, выразитель имперской идеи. Лорд Росбери видел в империалистической экспансии «руцу Божию»4. Доктор Линвингстон открыл Центральную Африку как миссионер. Генерал Гордон отправился на смерть в Судан с Библией в кармане и читал ее не менее часто, чем Оливер Кромвель. Во вступительном манифесте к своему «Ревью всех ревью» У. Е. Стид провозгласил империалистическое кредо: «англоговорящая раса — это Богом избранное орудие для улучшения удела человечества»5. С другой стороны, «молодые англичане» крыла Гладстона видели в происходящем только «маниакальную алчность»6 и «фатальную жажду империи»7.

Но они шли наперекор общей тенденции, инициированной покупкой Суэцкого канала. Обеспечив Британии контроль над маршрутом через Красное море в Индию и на Дальний Восток, он превратил юго-восточную часть Средиземноморья в важнейший стратегический плацдарм. Тем самым Святая земля становилась военным левым флангом империи, в точности как правым ее флангом стали Египет и Судан, которые были соответственно оккупированы в 1880-х гг. Тогда становится понятным, почему военное министерство с такой готовностью посылало офицеров королевских инженерных войск для топографической съемки Палестины в интересах библейских исследований.

Второй шаг — гарантии для турецких владений в Азии по Кипрской конвенции — менее известен, но имел не меньшее значение. Он означал, что Британия теперь признает важность своих интересов в Палестине и ее окрестностях, и в конечном итоге это привело к оккупации территории под самыми различными мандатами после Первой мировой войны. Гарантии означали готовность воевать, по сути они подразумевали, что война неизбежна, — взять хотя бы британские гарантии Польше в 1939 г. Иными словами, Кипрская конвенция знаменует тот самый момент, когда Британия решила, что за этот регион, включая Палестину, стоит воевать, если дело дойдет до войны. На деле же исход Кипрской конвенции обернулся иным. Россия, против которой как агрессора эта конвенция была направлена, приходила в упадок, и к концу XIX в. ее место как главного империалистического соперника Британии заняла Германия. Когда пришло время войны, в результате которой Британия унаследовала турецкие владения в Азии и оккупировала Палестину, эта война велась не против России в поддержку Турции, а против Германии и самой Турции.

Но на протяжении середины столетия, между Наполеоном в его начале и кайзером в конце, главным противником выступала Россия, причем не столько Англии, сколько Британской империи. Давнее и неугомонное желание России подчинить себе юг столкнуло ее с Британией на путях империи. Юг Европы не давал покоя всем русским правителям, начиная с Екатерины Великой. Питт рискнул войной, чтобы не подпустить Екатерину к Одессе[87]; Палмерстон сорвал попытку Николая I захватить побережье Черного моря в 1830-х гг.[88]. В 1850-х гг. по тем же причинам велась Крымская война, и Дизраэли по тем же причинам подошел к самой грани войны в 1870-х гг. Русские никогда не сдавались. Посетив в 1844 г. Англию, Николай I предложил тогдашнему министру иностранных дел лорду Абердину совместно разделить Османскую империю: под протекторат России попали бы владения Турции на Балканах, Англия получила бы Египет и Крит, а Константинополь стал бы свободным городом, «временно оккупированным» Россией8. Николай, будучи недалеким тираном, не видел ничего дурного в том, чтобы подтолкнуть историю, поскольку все в тот момент ожидали неминуемого развала Османской империи. Но его очаровательный план при всей его привлекательности был неприемлем для Англии с ее парламентским правлением. Невзирая на репутацию далеко идущих интриг, Англия всегда видела необходимость проводить политику, соответствующую событиям, а не наоборот, и сумела завоевать полмира чередой спазматических рывков, пусть и не «по рассеянности» — как остроумно объяснял Сили9.

Следующим предлогом для России вломиться в «османский дом» стал сам Иерусалим. Спор из-за ключей к Святым местам, приведший к Крымской войне, был одной из самых нелепых причин для крупной войны во всей истории10. «И все из-за горстки православных священников», — пожала плечами княгиня Ливен[89]11. Какой бы тривиальной ни была ссора, она никогда не превратилась бы в полномасштабную войну, если бы Николай I и Наполеон III не раздували угли. Россия традиционно выступала защитником ортодоксального греческого православия в Святой земле, Франция — католичества. Различные монашеские ордена, священники и паломники всех мастей бесконечно спорили из-за доступа к Святым местам. Франция добилась преимущественных прав для католиков, первоначально дарованных Франциску I в 1535 г. Сулейманом I Великолепным, но не следила за их соблюдением в эпоху антихристианской политики Великой французской революции и Наполеона I. Православие при открытой поддержке царя все больше и больше присваивало их себе, и теперь Николай, воспользовавшись ими как клином, чтобы проникнуть в Османскую империю, потребовал, чтобы султан подтвердил его роль защитника Святых мест и всех православных христиан во владениях Османской империи.