Марк Твен - Личные воспоминания о Жанне дАрк сьера Луи де Конта, её пажа и секретаря Страница 63

- А что сталось с тем, другим мечом? Где он теперь?

- А это есть в обвинительном акте?

Бопэр не ответил.

- Что тебе дороже - знамя или меч?

Глаза ее радостно блеснули при упоминании о знамени, и она вскричала:

- О, знамя мне дороже во сто крат! Иной раз я сама держала его, когда шла на врага, чтобы никого не убить. - И она наивно добавила (нас снова поразило несоответствие между предметом разговора и ее нежной девической прелестью): - Я никого сама не убила.

Многие улыбнулись, и не удивительно - она выглядела такой нежной и кроткой. Не верилось, что она была в боях, где убивают людей; она казалась созданной совсем не для этого.

- А при штурме Орлеана говорила ты солдатам, что вражеские стрелы и ядра из их катапульт и пушек поразят только тебя?

- Нет, не говорила. И вот доказательство: более сотни солдат были ранены. Я говорила солдатам, чтобы они не робели и не сомневались, что они снимут осаду. Когда мы штурмовали предмостное укрепление, я была ранена стрелой в шею; но святая Екатерина пособила мне, и я выздоровела за две недели; не понадобилось даже слезать с седла и бросать мое дело.

- А ты знала, что будешь ранена?

- Да, и я заранее сказала об этом королю. Это открыли мне Голоса.

- Когда ты взяла Жаржо, почему ты не потребовала выкуп с начальника гарнизона?

- Я предложила ему беспрепятственно уйти со всем гарнизоном, а если он не согласится, сказала, что возьму крепость приступом.

- Ты так и сделала?

- Да.

- Это Голоса посоветовали тебе брать ее приступом?

- Не помню.

Так и окончилось ничем это томительно долгое заседание. Были испробованы все средства уличить Жанну в дурных мыслях, дурных поступках, нарушении церковных установлений, в каких-либо прегрешениях в детстве или позже, - но все оказалось напрасно. Она с честью вышла из испытания.

Вы думаете, судьи пали духом? Нет. Они были, конечно, крайне удивлены тем, что задача, которая казалась такой простой и легкой, доставила им столько хлопот и трудов. Но у них были мощные союзники: голод, холод, утомление, преследования, обман и предательство, а в качестве противника всего только беззащитная и неопытная девушка, которая должна же рано или поздно обессилеть телом и душою или попасться в одну из тысячи ловушек, которые ей расставляли.

И разве эти по видимости бесплодные заседания не дали совсем уж никаких результатов? Этого нельзя сказать. Трибунал все-таки нащупал почву и отыскал кое-какие, еле заметные, следы, которые могли привести их к желаемому результату. Например, мужская одежда или видения и Голоса. Никто не сомневался в том, что она видела неземных существ, что они говорили с ней и наставляли ее. Никто не сомневался, что с их помощью Жанна творила чудеса, - с их помощью она узнала в толпе короля, которого никогда раньше не видела, и нашла волшебный меч, зарытый под алтарем. Сомневаться в этом было бы нелепо, - всем известно, что вокруг нас роятся демоны и ангелы, и что они видимы либо колдунам, либо безгрешным праведникам. Но многие пожалуй, большинство - сомневались в том, что видения, и Голоса Жанны, и свершенные ею чудеса исходили от Бога. Надеялись со временем доказать, что они исходят от дьявола.

Вы видите теперь, что суд упорно возвращался к этим предметам и разбирал их снова и снова не ради препровождения времени - тут была вполне определенная цель.

Глава IX. Жанне предсказано избавление

Следующее заседание состоялось в четверг, 1 марта. Присутствовало пятьдесят восемь судей, остальные отдыхали от трудов.

Как всегда, от Жанны потребовали присяги без оговорок. На этот раз она не выказала раздражения. Она крепко надеялась на уговор не выходить за пределы обвинительного акта - уговор, который Кошон всячески силился обойти; поэтому она просто-напросто отказалась присягать - решительно и твердо, но тут же честно пообещала:

- Зато обо всем, что упомянуто в обвинительном акте, я скажу всю правду, как сказала бы самому папе.

Вот еще удобный повод для судей! У нас в то время было два или три папы, но, конечно, только один из них мог быть настоящим. Каждый благоразумно обходил вопрос о том, который из них настоящий, и избегал называть папу по имени: входить в такие подробности было опасно. А тут представлялся случай поймать несведущую девушку в западню, и неправедный судья не преминул им воспользоваться. Он спросил рассеянно и небрежно.

- Кого ты считаешь истинным папой?

Зал насторожился и ждал ее ответа с глубоким вниманием; все ждали, что жертва сейчас попадется в капкан. Но ответ был таков, что посрамленным оказался судья, а многие из присутствующих исподтишка засмеялись. Жанна спросила таким невинным тоном, что даже я был введен в заблуждение:

- А разве их два?

Один из преподобных судей, известный своей ученостью, а также пристрастием к божбе, произнес почти на весь зал:

- Клянусь Богом, мастерский удар!

Оправившись от смущения, судья снова пошел на приступ, но благоразумно оставил вопрос Жанны без ответа:

- Верно ли, что ты получила письмо от графа Арманьяка[31], где он спрашивал, которого из трех пап надо признавать?

- Да, получила; и ответила ему.

Копии письма и ответа были тут же прочитаны. Жанна сказала, что копия ее ответа не вполне верна. Она сказала, что письмо графа пришло, когда она садилась на коня, и добавила:

- Я продиктовала несколько слов в ответ и сказала, что постараюсь ответить ему подробно из Парижа или откуда-нибудь еще, как только выдастся свободный час.

Ее снова спросили, которого из пап она признает за истинного.

- Я так и не написала графу Арманьяку, которого из них надлежит слушаться. - И она добавила с бесстрашной прямотой, которую так приятно, так отрадно было услышать в этом вертепе лжи и лукавства: - Но мне думается, следует признавать того, который в Риме.

Этот вопрос пришлось оставить. Затем огласили копию первого письма, продиктованного Жанной, - ее обращение к англичанам, где она предлагала им снять осаду Орлеана и уйти из Франции, - поистине прекрасное и мудрое послание, удивительное для неопытной семнадцатилетней девушки.

- Ты признаешь, что сочинила послание, которое было только что прочитано?

- Да, но в нем есть ошибки: получается, что я всюду ставлю себя на первое место. - Я понял, в чем дело, и смутился. - Вот, например, я не говорила: "Сдавайтесь Деве" (rendez a la Pucelle), я говорила: "Сдавайтесь королю" (rendez au Roi). И я не именовала себя главнокомандующим (chef de guerre). Эти изменения сделал, наверное, мой секретарь, а может быть, он меня не расслышал или не все запомнил.

Говоря это, она не смотрела на меня, не желая меня смущать. А я тогда все отлично расслышал и ничего не забыл. Я намеренно сделал некоторые изменения: она ведь действительно была главнокомандующим и имела право так себя называть; значит, так было правильнее; а сдаваться королю уж никто не стал бы - он тогда ничего не значил. Если бы стали сдаваться, так только Вокулёрской Деве, - о ней уже шла громкая молва, хотя она еще не нанесла врагу ни одного удара.

Плохо мне пришлось бы, если бы беспощадный трибунал узнал, что тот самый писец, которому она все диктовала, - секретарь Жанны д'Арк, находится среди них и даже участвует в составлении протокола; больше того что ему суждено в будущем свидетельствовать против лжи и искажений, внесенных туда Кошоном, и предать действия суда вечному позору!

- Итак, ты признаешь, что продиктовала это послание?

- Да, признаю.

- И ты не раскаиваешься в этом? Не отказываешься от него?

Это привело ее в негодование.

- Нет! Даже этими оковами... - и она потрясла своими цепями, - ...даже этими оковами вам не удастся сковать надежды, которые там выражены. И вот еще что... - Она встала, и лицо ее дивно озарилось, а слова полились потоком: - Говорю вам, что не пройдет и семи лет, как на англичан обрушится бедствие, во много раз худшее, чем падение Орлеана, а...

- Молчать! Сядь на место!

- ...а вскоре они потеряют и всю Францию!

Вспомним, как обстояло тогда дело. Французского войска не существовало. Всё бездействовало; бездействовал и король. Откуда нам было знать, что скоро коннетабль Ришмон продолжит великое дело Жанны д'Арк и завершит его? И в такое время Жанна уверенно предсказала будущее, и предсказание ее сбылось.

Пять лет спустя, в 1436 году, пал Париж, и наш король вступил в него победителем. Так исполнилась первая часть пророчества, а в сущности - и все оно целиком, потому что, завладев Парижем, мы обеспечили себе все остальное. А двадцать лет спустя вся Франция была наша, кроме одного только города Кале.

Вспомним другое, более раннее пророчество Жанны. Когда она хотела взять Париж и легко сделала бы это, если бы имела согласие короля, она сказала, что для этого сейчас золотое время: если мы возьмем Париж, то через полгода овладеем всей Францией; но если мы упустим эту возможность освободить Францию, сказала она, "тогда на это потребуется двадцать лет".