Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 1 ) Страница 64

решился вторгнуться в Украину. Момент показался ему счастливым. Он быстро

двинулся вперед, чтоб не дать жолнерам спрятаться в Мошнах, выбив оттуда Скидана.

ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЫШТ.

225

С своей стороны Потоцкий спешил покончить с малочисленной толпою

скидановцев, пока они не соединились еще с павлюковцами и не подняли на него всех

присмиревших реестровиков.

Павлюк принял все меры, чтобы поход его оставался для панов жолнеров тайною.

Поэтому передовые разъезды панские не привозили Потоцкому никаких вестей о

низовцах. Остановясь у села Кумеек, Потоцкий послал коронного стражника Лаща

Тучапского выбить Скидана из Мощен; но в этот самый день, именно 5 (15) декабря,

Павлюк подошел к Мошнам.

Отряд Лаща, состоявший из разноверной шляхты, Татар, Волохов и украинских

Козаков, оказал важную услугу Потоцкому, определив силы неприятеля и давши знать

о его намерениях.

Ночуя с 5-го на 6 декабря в Мошнах, Павлюк разослал во все стороны универсалы к

своей козачествующей братии, уведомляя, будто бы жолнеры в Корсуни и в других

местах поразоряли церкви, а по селам повырезывали женщин и детей. Он повелевал

козакам, под строгою карою, спешить к нему днем и ночью—воевать за христианскую

веру и золотые вольности козацкия.

Лащ, между тем, ночевал в поле, не снимая панциря, равно как и весь его полк, а

утром подступил к Мошнам.

Вообразив, что под Мошнами сам Потоцкий, Павлюк наступил на жолнеров Лаща с

табором и пушками. Здесь-то разбойники лащовщики показали, за что прощались им

все их злодейства. Они, как выразился автор походного дневника, принесли

павлюковцев па своих плечах к полевому коронному гетману, занявшему боевую

позицию под Кумейками. Стократно инфамизованный банит находился в своей стихии.

Он так искусно раззадорил павлюковцев, что, даже наткнувшись на стоящее в боевом

порядке войско Потоцкого, павлюковцы ломились вперед, очертя голову. Во всю

дорогу, разъяренная толпа сопровождала’ стрельбу и гарцовые схватки диким криком,

крупною бранью, насмешками, и сквернословила не только против коронных гетманов,

но и против самого короля.

Реестровые козаки, составлявшие Павлюкову конницу, знали, что с Потоцким не

легко будет управиться, и держались поодаль. Знал от них, без сомнения, и сам

Павлюк, что главные неприятельские силы стоят перед ним, но раздумывать было

поздно: предводимая им орда могла сломить Потоцкого только первым напором. „А чи

далёко пап гетьмап ночувати ме?а (кричали передовые бойцы его, размахивая

значками). „Лащику, Лапшку!* (грозили другие),„побиЖЙШ ты до хащику* (то-есть:

спрячешься в густых кустах).

29

226

.

Но уже гремели с разных сторон пушки. Уже немецкая пехота открыла так

называемый нидерландский бой, и тот самый Лащ, который бежал, огрызаясь перед

козаками, точно волк перед собаками, ломился теперь, как медведь, в козацкий табор,

на челе своих панцирных рот.

Военное искусство Потоцкого оказалось гибельным для павлюковцев,

рассчитывавших на свое многолюдство. Реестровики, наблюдавшие бой издали, бежали

в самом его начале. Но Потоцкий напрасно ждал, что выписчики, очутясь под огнем и

железом, точно в адской кузнице, попросят пощады. „Это хлопство было так

ожесточено® (писал он в своей реляции), „что мы только и слышали выражение их

решимости лечь одному на другом; а когда кто из наших падал с коня, они бросались

на него, и рвали труп на куски, пока мы не покрывали его грудою козацких труповъ®.

Таков был результат сочиненных Павлюками да Гудзанами вестей о разорении

церквей православных, об истреблении по селам жен и детей козацких. Углубляясь в

таинственный козацкий край, Потоцкий даровал жизнь всем пойманным „языкамъ®, не

тронул ниодного козацкого жилища, а приводимые в нему встречные попы,

ободренные подарками, свидетельствовали на расспросах, что козаки не терпят их

присутствия в своих кошах и таборах. Но люди, видавшие разорение католических

костелов и участвовавшие в избиении ксендзов, твердили с умыслом, что войско,

предводимое Конецпольскими да Потоцкими, вырезывает прихожан до ноги вместе с

их священниками, выдавливает женщинам деревом груди, варит козацких детей в

котлах, а когда схватит обманом козацких вождей, то сожигает их в присутствии

сенаторов среди Варшавы, пригвоздивши к смоляным доскам, ломает на руках и ногах

кости, тянет колесом жилы и распинаемых таким образом борцов за православие бьет

по лицу грудью, отрезанною тут же у жены.

Самая зверская битва кипела под Кумейками от полудня до ночи. Но обезумленные

Запорожцами выписчики гибли напрасно. Перед вечером, в самый критический

момент, когда один еще час упорного боя стоил бы, может быть, Лащам и Потоцким

бесславной гибели, Павлюк и главные сообщники его исчезли незаметно со сцены

кровавых подвигов, как и реестровая конница. Но и после бегства вождей, мужья и

отцы мнимо истребленных женщин и детей, поклонники мнимо поруганных святилищ,

защитники тех сил, которые будут вырезаны до ноги, и тех людей, кото-

.

227

рых отдадут неверным в неволю, продолжали сражаться,—нет, они продолжали

гибнуть! гОни, к прискорбию, и, может быть, к ужасу панов, валились кунами одни на

других.

В это время из толпы добычников выдвинулся дикий талант, блистательно

поддержавший низкое по средствам и целям, но геройское по решимости дело Павлюка

и Скидана. Некто Дмитрий Томашёвич Гуня *) съумел во время крушения козацкого

табора, состоявшего из многих тысяч возов, устроить позади бойни другой возовой

табор, вооруженный двумя пушками. Гоня в сумерках рассеянное наконец полчище

выписчиков, жолнеры Потоцкого наткнулись на новый вагенбург, так же крепко

сцепленный, как и тот, который стоил им потери множества храбрых воинов. Его

окружили со всех сторон и до поздней ночи стреляли из пушек, от чего козаки, по

словам очевидцев, переворачивались, точно в кипящем котле. Оставалось только

дождаться утра, чтоб истребить остаток павлюковцев. Но Гуня, как бы волшебством,

как бы прославленным харакшёрсшвом запорожским, провел Козаков своих между

оцепивших его ведетов, и исчез, не покинув позади себя не только пушек, но и

ниодного целого воза.

Потоцкий напрягал последние силы своего изнуренного и перекалеченного войска,

чтобы не дать козакам уйти за Пороги, или переправиться с Русского берега Днепра на

Татарский. К его счастью, широкая река покрылась пловучим льдом, и не представляла

беглецам никакой возможности спастись от преследования.

Павлюк и Скидан заперлись, вместе с характерником Гунею, в местечке Боровице.

Потоцкий прискакал сюда по свежим следам выписчиков. Начали готовиться к

приступу. Закипели мелкие битвы. Козаки были всё еще опасны в виду Днепра,

который мог в одну морозную ночь сделаться мостом для соединения павлюковцев со

скидановцами. Слышно было, будто бы на Заднеприе перебрался как-то киевский

полковник Кизим с сыном. В довершение беспокойства кумейских победителей, Гуня и

Скидан умудрились ночью пробиться сквозь блокаду.

Опасаясь бедственного поворота военного счастья, Адам Кисель, как единоверец

Козаков, открыл с ними переговоры, представил им, что виновность Павлюка и

прежнего козацкого старшего, Томиленка, могут иметь оправдание в глазах

снисходительного к За-

*) Слово гуня—синоним слова побеняк.

228

.

порожекому Войску короля, и, присягнувши перед козацкими уполномоченными,

что жизнь обоих будет пощажена, склонил Козаков выдать своих предводителей, в знак

покорности. Так несчастные представители Речи Посполитой, не обеспеченные в своей

государственной деятельности соответственными средствами, должны были вечно

играть в рискованную игру, выпутываясь из затруднительных обстоятельств не только

рискованными, но часто бесчестными и потому вредоносными поступками.

Покорившиеся козаки были призваны панскими литаврами в раду. Королевские

коммиссары, Адам Кисель и Станислав Потоцкий, осыпали их упреками за их измену

и, что хуже самой измены, за попытки призвать под свои бунчуки против христиан

татарскую орду; а козаки, по воле победителя, представили им письменное

обязательство, в котором говорилось:

что они (козаки) забыли Куруковскую коммиссию, писанную их кровью, забыли

,свою присягу, умертвили старшину свою, приняли к себе простой народ еверх