Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 1 ) Страница 65

семитысячного числа Козаков, напали на коронное войско (об Орде, „ради великой

гнусности дела и чтобы не было вредной памяти*, говорит реляция, в обязательстве не

упоминалось); но святым и справедливым судом Божиим, коронное войско разорвало

козацкий табор, овладело арматою, хоругвями, бунчуками и всеми украшениями,

заслуженными с давних времен от королей и Речи Посполитой, а большую часть

положило трупом;

что остаток Запорожского Войска полевой гетман настиг в Боровице, и на том

месте, где козаки умертвили свою старшину, окружил их шанцами и хотел взять

приступом, но они выпросили себе у ясновельможного пана гетмана помилование, и

выдали своих старшин, которые вовлекли их в такой упадок и во все злое, Павлюка,

Томиленка и несколько других, а зачинщика бунта, Скидана, обязались все вместе

найти и также выдать;

что им не дозволено избрать старшего, а только полковников, старшинство же

вверено пану Ильяшу, переяславскому полковнику, который постоянно находился при

коронном войске, не участвуя в бунтах;

что козаки обязываются идти на Запорожье, сжечь морские челны и выпроводить из

Запорожья чернь, которая окажется лишнею против количества, назначенного для

сторожи.

„Относительно реестровиковъ* (сказано в заключение унизительного

обязательства) „отдается на милосердие и волю его королевской милости и Речи

Посполитой, и обещаемся быть в таком комнуте,

.

229

какой их милости паны коммиссары нам оставили, и в таком устройстве, какое

укажет нам самое милосердие его королевской милости, нашего милостивого пана, и

пребывать в полной верности, цнотуь н подданстве Речи Посполитой на все грядущие

времена. В чем во всем, поднявши руку, присягаем, и на то все для вечной и

бессмертной памяти о каре над нами за паши преступления, чтобы на будущие времена

не было больше подобных бунтов, а равно и об оказанном нам помиловании, даем сие

писание и кровавое наше обязательство под войсковою печатью и за подписью нашего

поискового писаря".

Этим писарем и составителем обязательства был Богдан Хмельницкий,

воспользовавшийся, через десять лет, бунтом Павлюка и Скидана, как программою для

одоления польско-русских наыов с помощью татар.

Глава X.

Скитальческий быт ашорусеких иоселяи.--Запугиванье бунтовщиков казнями.—

Триумф, устроенный киевскими мещанами и митрополитом усмирителю Козаков.—

Попытка Козаков призвать на помощь Татар.—Трагическое в козакопанекой усобице.—

Отсутствие единодушие между козаками.—Блокада козацкого становища на „Устье

Старца*.—Козаки покоряются панам.—Зловещее

положение победителя.

Между тем как на Русской стороне Днепра была решена судьба павлюковцев, на

Татарской ничего о том не знали. В отсутствие Скидана, там властвовал полковник

киевских Козаков, Кизим. Торжество над местною шляхтою, безнаказанные разбои и

насилия над козацкими ворогами, а ими были все зажиточные люди, даже попы и

монахи, непробудное пьянство в кабаках, оглашаемых звоном кобз и пронзительным

криком кобзарей, до того поглащали умственную энергию беспутной толпы, что она и

не думала устроить правильное сообщение с Русским берегом, а плывущий по Днепру

лед отбивал у неё и последнюю в тому охоту.

Притом же в козадких купах, титуловавших себя Запорожским Войском, кроме

вражды к панам, не было ничего общего. Не только новобранцы возачества, но и

выписчики, называвшие себя старинными козаками,—в самом начале Павлювовщины,

в случае неудачи затеянного бунта, имели в виду или Дон, или белгородские пустыни

Московского Царства, где уже много панских и королевских подданных поселилось на

вечной, как им казалось, „во.те“. Кроме того, опи легко могли найти приют в новых

панских осадах по реке Ворскло, за которою к востоку шли уже необитаемые степи.

Новые Санжары, Кобыляви, Лучки, Переволочня и другие слободы, или воли, против

запрета самих осадчих и собственников, служили убежищем тысячам голышей,

оставлявших полуопустелыми сравнительно старые осады, из одной мечты о полной

независимости. Поэтому воспреобладать над панами для задне-

.

231

провского скопища значило пьянствовать на счет зажиточных людей, а быть

побежденными значило разбежаться по своим притонам и перебиваться кой-как до

новой усобицы с украинскими землевладельцами.

Не дорожить ничем, кроме движимости, было тогда свойственно не только козакам,

и Татарам, но и многому множеству шляхты. Стих украинской песни:

Ой мала я журйтися,—

Нехай на Петривку:

Та заберу дитей в тбрбу Та пииду в мандривку.

или такой стих:

Ой веснк красна, ой весна красна:

Та из стрих вода капле.

Ой уже ж тому та козаченьку Та мандривочка пахне,—

выражает бытовую действительность украинской массы. Целый народ, на

пространстве от Вислы до Сейма, от псковской и смоленской границы до Днестра

мандровал *), переселяясь беспрестанно из одной осады в другую **). Но больше

всякого иного сословия мандривка была свойственна козакам. Германия, Швеция,

Сибирь, Персия, Римъ—вот круг, описываемый радиусами козацкого забродничества.

Отсюда вечная готовность Козаков к бунту и драке; отсюда их сторожевая и боевая

служба вотчинникам и поместным владельцам, как светским, так и духовным; отсюда

их продажность не только единоверцам, но католикам и протестантам, не только

государям христианским, но и магометанским. Побитые под Кумейками и втоптанные в

землю под Боровицею, козаки мало дорожили тем, что делает нас осмотрительными в

словах и поступках,—до того мало, что Потоцкий не позволил своим жолне-

*) Извращенное wandern, странствовать, бродить.

**) В „ Наставлении выборному от Малороссийской Коллегии в Коммиссию о

Сочинении Проекта Нового Уложения “ (пункт 18) говорится: „Простой народ мнимым

в свободе своевольством доведен до крайнего нерадения от своей собственной лености

и распутства, ибо многие, оставляя свои пахотные и другие земли, бродят из места на

другое, и чтоб удобнее провождать жизнь праздную и разгульную, остаются навсегда

без грунтов, под именем подсуседков, работая леппво за корм и напой виномъ

232

.

рам въезжать в местечко из опасения нового бунта, а чтобы никому не было

повадно, не въезжал сам, и встретил рождественские святки среди лагеря.

Слыша о похождениях козацкой орды за Днепром, он порывался спасать от

последнего разорения свое нежинское старбство и прислужиться королю да коронному

великому гетману восстановлением порядка в их заднепровщине. Но переправа через

„козацкий шляхъ“ была крайне затруднительна. Наконец ледоход на Днепре

превратился в плотную массу, и дал полевому коронному гетману возможность, в

самый день польского Рождества Христова, выслать в одну сторону полковника

Станислава Потоцкого с легкими хоругвями, а в другую—Ильяша Караимовича с

покорившимися козаками.

Козаки выступили за Днепр в числе трех тысяч, и такой имели вид, как будто над

ними не совершилось никакой катастрофы. Это была реестровая конница, которая под

Кумейками загребла жар чужими руками. Это были те люди, которые завидовали

домовитой шляхте и ухищрялись вырвать у неё господство над Украиной, подъучивая

на панов Ляхов ленивую и пьяную голоту. Это были отцы тех, которые, чрез двадцать

лет по отпадении Малороссии от Польши, вписывали в свои местности сыновей той

голоты, которая с таким самозабвением гибла для них под нидерландским огнем и

шляхетскими саблями.

Глядя теперь на них, не один землевладелец, по словам участника похода, видел в

них новых бунтовщиков. Но следом за реестровиками переправился по льду Потоцкий

с артиллериею, которая дала себя козакам знать и в Медвежьих Лозах, и под

Переяславом и, наконец, под Кумейками. Хотя козаки и сами были педурные пушкари,

но стратегия и тактика шляхетского рыцарства торжествовала над их боевою рутиною,

а недостаток единства действий уничтожал их численное превосходство.

Двадцатитысячное войско, которым павлюковцы давно уже хвалились на Татарской

стороне Днепра, разделялось на несколько самовольных орд, из которых каждая имела

в виду собственную добычу. Еще не зная, чтб постигло их сообщников на Русской

стороне, Павлюковцы, под предводительством Кизименка, овладели Лубеиским

замком, разграбили имущество кпязя Вишневецкого, вырезали его слуг шляхтичей и