Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 1 ) Страница 66

шляхтянок вместе с торговцами Жидами, сожгли костел, пили горилку из его

престольной чаши, а состоявших при костеле берпардинов обезглавили, и бросили тела

ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОИЫПИ.

233

их на съедение собакам, строго запретивши погребать их. Священнические

аппараты и церковная утварь из других костелов беспрестанно попадались Потоцкому

в кабаках. Содержатели кабаков приносили их сами, как товар, от принятия которого за

пропой было и страшно отказываться, и соблазнительно.

При наступлении жолнеров на козацкия купы, засевшие в таких замках, как

Лубенский, не было встречено отпора нигде; напротив, и Кизименко, и множество

других ватажков были выданы жолнерам самими козаками, старавшимися принять вид

людей благомыслящих, но запуганных запорожцами. Схвачен был и сам Кизим среди

его сообщников.

Имея на своей стороне реестровиков, Потоцкий хотел показать заднепровским

гайдамакам наглядно, что эти соблазнители не только не защитят их от заслуженной

кары, но еще будут присутствовать при их казни. Он решился поступить с пойманными

разбойниками так строго, как постушгено было с Карвацким и другими зачинщиками

жолнерского бунта в 1615 году: велел всех без пощады сажать на колья по городским

рынкам и на перекрестных дорогах.

Но он ошибся в своем рассчете. В глазах попов и монахов, которым было всё теснее

и теснее в Малороссии от папистов, сидящие на кольях мертвецы были не разбойники

и святотатцы: они были мстители за поруганное благочестие. Так смотрели на них и

многие миряне. При всей очевидности истины, упорно держался в Малороссии слух,

что козаки воюют из-за унии. Даже такие люди, как игумен Филипбвич, твердили

всюду, что „козацкая война была за унию*. Даже лучший из украинских летописцев,

названный мною самовидцем, говоря, что поспольство в Украине жило во всем

обильно, тем не менее приписывает начало и причину войны Хмельницкого только

гонению от Ляхов на православие и отягощению Козаков.

Только монахи могилинских монастырей, или вернее сказать— поставленные

Петром Могилою игумены, не участвовали в распространении такого слуха. На

расспросы Москвичей: за чтЬ Поляки побивают Черкас и грабят их животы? они

отвечали, что козаки стали своевольничать, побивали по городам урядников да Ляхов

да Жидов, да стали жечь костелы,—„за то-де их, Козаков, и побивают, а не за веру*

(записали Москвичи в своих свитках-столбцах, для сведения).

30

234

.

В устах антимогиливской партии (а к ней принадлежало все убогое,

невежественное, загнанное духовенство) козаки были борцами за православие и за то,

что мы теперь называем русскою народностью* По их воззрению, в Украине боролась

вера с верою, а не козаки с панами, не номады с колонизаторами пустынь, не

чужеядники да голыши с людьми трудолюбивыми и запасливыми. По одной

украинской легенде, грехи некоторых гайдамак были так велики, что, когда

покаявшийся разбойник причащался, так два человека должны были держать под руки

попа, чтобы не упал от гайдамацкого духу. По другой легенде, гайдамака перебил

нескольких попов одного после другого за то, что они не находили покути

соответственной великости его злодеяний. Из монастырских сочинений ИИавлюкова

времени мы знаем, что монахи исповедывали не одного козацкого вождя,

обремененного грехами чрезвычайными, и не сомневаемся, что внушали им то самое,

что столетние старики сообщали мне самому о монахах-иеповедниках эпохи Железняка

и Голты.*).

Жолнерские вожди, преследуя разбойников, считали нужным заворачивать в

местные монастыри „для молитвынесмотря даже на свое католичество, и, помолясь,

твердили монахам, что побивают Козаков совсем не за веру, до которой им нет

никакого дела, а за грабежи, убийства, за сожжение костелов, за поругание святыни.

Их, очевидно, беспокоила молва, распускаемая в Украине то простодушно, то злостно.

Они щупали пульс простонародной жизни, и своим почитанием православных

святилищ старались успокоить лихорадочное возбуждение умов. Но и тут им портили

дело просветители полъскоруеской республики. С ревнивою подозрительностью

походные капелланы и местные ксендзы нашептывали им, будто монахи снабжают

Козаков порохом, а козаки рассылают монахов и монахинь по всей польской Руси, чтоб

они возбуждали против Ляхов не только простой народ, но и шляхту греческой веры.

Эго заставило Николая Потоцкого призвать к себе игумена Мгарского монастыря с

десятью монахами для допроса. Он отпустил неповинных иноков, не сделав им

никакой неприятности; но монашеское перо вписало по сему случаю в Густынскую

летопись такия слова, которые, в своих практических последствиях, выместили сугубо

за переполох честной братии не на одних ксендзах,

*) См. „Записки о Южпой Руси".

.

235

но и на людях, вовсе не причастных церковной политики Рима: „Тогда попусти Бог

в земле гнев свой, си есть междоусобная рать: восташа бо Ляхи на род Российский,

глаголемых Козаков, и нещадно резаху мечи своими благочестивых и невинных

человек, а наипаче же вооружи их Сатана на иноческий род: глаголаша бо всп, яко

калугоры исполняют козаком своим порохй, и яряхуея зело".

Раздуваемое церковным соперничеством с одной стороны, а разбойничаньем

„благочестивых и невинных человекъ" с другой, пламя социальной усобицы достигло

уже в то время таких размеров, что погасить его могло бы только возвращение всей

русской шляхты с её магнатами из католических костелов и протестантских „зборовъ"

к заброшенным в течение столетия или преданным в руки иноверцев древнерусским

церквам. Днепровские и днестровские Русины низших классов стали смотреть на всех

польскорусских землевладельцев, каковы бы ни были их верования и добродетели, как

на врагов своего племени, Ляхов, а представителям высших классов польскорусского

общества, с их депендентами, весь окозаченный и добровольно и насильственно люд

представлялся заговорщиками против короля и республики, против установленного

веками права, против всего благородного и священного.

И там и здесь работали не столько явно, сколько келейно, люди, обидчивые по

самой профессии своей и влиявшие на мнения мирян освященным церковию

авторитетом своим. Одни, повторяя с ненавистью и злобой роковое слово Ляхи,

придавали ему значение иноверного деспота и вместе отступника, предателя родного

племени своего; а другие, не зная, чем объяснить упорство нашего духовенства в

принятии такой благословенной по их воззрению выдумки, как соединение под

главенством папы церквей, прозвали наше православие Наливайковой сектою, волчьей

религией, и внушали шляхетно урожденным питомцам своим свойственную фанатикам

и деспотам подозрительность.

Как ни воздержны были победители Козаков под Кумейками в обвинении сословия,

которое князь Збаражский назвал genus sceleste hominum, но внушения католических

патеров, без сомнения, возымели свое влияние на расположение духа полевого

коронного гетмана относительно заднепровских павлюковцев и скидановцев.

„Не для чего иного приехал я в Нежипъ*, писал он к великому коронному гетману,

„как для того, чтобы видеть этих зло-

236

.

деев на кольях собственными глазами. Не стоит их возить в Варшаву: пусть возьмут

плату в тех местах, где заслужили. Но эта плата не соответствует тому, чтб у меня

перед глазами. Какие тиранства, убийства, грабежи! Еслиб я казнил всех виновных так,

как они заслуживают, то пришлось бы все Поднеприе и Заднеприе без изъятия

вырубить в пень. Но казнь немногих поразит ужасом толпу. расставив по дорогам

сторожами перекрестков десять сотен казненных, я покажу на них пример сотне тысяч.

Теперь такое время, что из них можно вылепить, чтб угодно, как из воску, чтоб уж

больше это зло не появилось в недрах Речи Посполитой".

Он ошибался горестно. В его время статистика не сделала еще поучительного

наблюдения, что большая часть уголовных преступников совершала свои злодейства

непосредственно после казней, которых они были свидетелями.

Усмирив Заднеприе, Николай Потоцкий распределил своим жолнерам зимния

квартиры, вверил над ними главное начальство племяннику своему, Станиславу

Потоцкому, а сам поспешил на контрактовую ярмарку в Киев, чтобы отдать в аренду

некоторые имения и, „уплатив старые долги, искать новых кредиторовъ". Это его

собственные слова.