Владимир Хрусталев - Загадка убийства Распутина. Записки князя Юсупова Страница 69

По всей вероятности, вся эта история придумана Феликсом Юсуповым, чтобы лишний раз попытаться обличить Распутина во всех грехах. Исходя из логики событий, такой ситуации на самом деле не могло быть.

Заместитель министра внутренних дел С.П. Белецкий (1873–1918) в свое время свидетельствовал:

«Что же касается личной охраны Распутина, то я учредил двойной контроль и проследку за Распутиным не только филерами Глобачева, но и филерами Комиссарова, заагентурил всю домовую прислугу на Гороховой, 64, поставил сторожевой пост на улице, завел для выездов Распутина особый автомобиль с филерами-шоферами, которые были обучены у генерала Секретова, а для наблюдения за выездами Распутина с кем-либо из приезжающих за ним на извозчиках быстроходный выезд с филером-кучером.

Затем, все лица, приближающиеся к Распутину или близкие ему, по моему поручению, выяснены, и на каждого из них составлена справка. Далее, была установлена сводка посещаемости Распутина с указанием дней посещения и проследка за теми из случайной публики, которые так или иначе возбуждали сомнение, и самое тщательное наблюдение и опросы в швейцарской обращавшихся к Распутину лиц, хотя это и не нравилось ему.

Кроме этого, были приняты меры против газетных и театральных выступлений о Распутине, и организована самая тщательная перлюстрация всех писем, к нему поступающих» . ( Белецкий С.П. Григорий Распутин. Пг., 1923)

Я приблизился к дверям кабинета, которые выходили в переднюю, и начал прислушиваться. Разговор велся в полголоса, и разобрать его было очень трудно. Тогда я осторожно приоткрыл двери и в образовавшуюся таким образом щель через переднюю и открытые двери столовой увидел Распутина, сидящего за столом на том месте, где он только что беседовал со мной.

Совсем близко к нему сидели пять человек; двое других стояли за его стулом. Некоторые из них что-то быстро заносили в свои записные книжки.

Я мог рассмотреть тайных гостей Распутина: лица у всех были неприятные. У четырех был, несомненно, ярко выраженный еврейский тип; трое других, до странности похожие между собой, были белобрысыми, с красными лицами и маленькими глазами. Одного из них, как мне показалось, я где-то видел, но не мог вспомнить, где именно. Одеты они все были скромно; некоторые из них сидели, не снимая пальто.

Распутин среди них совсем преобразился. Небрежно развалившись, он сидел с важным видом и что-то им рассказывал.

Вся группа эта производила впечатление собрания каких-то заговорщиков, которые что-то записывали, шепотом совещались, читали какие-то бумаги. Иногда они смеялись.

У меня мелькнула мысль: не «зелененькие» ли это, о которых мне рассказывал Распутин?

После всего того, что я от него слышал, у меня не было сомнений, что передо мной было сборище шпионов. В этой скромно обставленной комнате с иконой Спасителя в углу и царскими портретами по стенам, видимо, решалась судьба многомиллионного народа.

Утверждение Феликса Юсупова о шпионаже в пользу Германии не только вымышленное и ложное, но и абсурдное, так как квартира Распутина была под пристальным вниманием охранки.

В воспоминаниях генерал-лейтенанта П.Г. Курлова (1860–1923) приводятся такие сведения о Распутине:

«При этом свидании Распутин живо интересовался войной и, так как я приехал с театра военных действий, спрашивал мое мнение о возможном ее исходе, категорически заявив, что он считает войну с Германией огромным бедствием для России. В дальнейшей беседе он впервые коснулся своих отношений к Царскому Селу. Говорят, что он тщетно убеждал Государя Императора не вступать в эту войну, – это еще раз подтверждает отсутствие исключительного влияния Распутина в делах государственных. Будучи противником начатой войны, он с большим патриотическим подъемом говорил о необходимости довести ее до конца, в уверенности, что Господь Бог поможет Государю и России. Таким образом, у Распутина было гораздо более развито национальное чувство, чем у многих его обвинителей в стремлении к сепаратному миру и влиянии в этом отношении вместе с “немцем” Штюрмером на Императрицу. Из этого следует, что обвинение Распутина в измене было столь же обоснованно, как и опровергнутое уже обвинение Государыни. Я не забуду очень характерную фразу, которая сорвалась у Распутина в этом разговоре: “Иногда целый год приходится упрашивать Государя и Императрицу для удовлетворения какого-нибудь ходатайства”.

Несоизмеримо далеко до “исключительного” влияния!

Несколько раз пришлось мне говорить с Распутиным и в последние месяцы его жизни. Я встречался с ним у того же П.А. Бадмаева и поражался его прирожденным умом и практическим пониманием текущих вопросов даже государственного характера. Он был ярым сторонником продолжения работ Государственной Думы, несмотря на ее антиправительственные выходки, и каждый раз повторял о необходимости наладить продовольственный вопрос, правильное разрешение которого, по его мнению, являлось единственным средством спокойствия в стране» . ( Курлов П.Г. Гибель Императорской России. М., 1992. С. 168–169)

Мне хотелось скорее покинуть эту проклятую квартиру, но кабинет Распутина, где я находился, имел только один выход, и уйти оттуда незамеченным было невозможно. После некоторого времени, которое мне показалось бесконечным, появился наконец Распутин с веселым и самодовольным лицом. Мне трудно было бороться с тем чувством отвращения, которое я испытывал к этому негодяю, и потому я быстро простился с ним и вышел.

IX

После всех моих встреч с Распутиным, всего виденного и слышанного мною, я окончательно убедился, что в нем скрыто все зло и главная причина всех несчастий России: не будет Распутина – не будет и той сатанинской силы, в руки которой попали Государь и императрица. Казалось, сама судьба свела меня с этим человеком, чтобы я собственными глазами увидел, какую роль он играет, куда ведет нас всех его ничем не ограниченное влияние.

Чего еще было ждать?

Можно ли было щадить Распутина, который губил Россию и династию, который своим предательством увеличивал количество жертв на войне?

Есть ли хоть один честный человек, который не пожелал бы искренно его погибели?

Следовательно, вопрос состоял уже не в том, нужно ли было вообще уничтожить Распутина, а только в том, мог ли именно я брать на себя эту ответственность?

И я ее взял.

Я больше не мог продолжать эту отвратительную игру в «дружбу», которая так меня тяготила.

Первоначально наш план, застрелить «старца» у него на квартире, оказался неудобным, ввиду того напряженного состояния, в котором находилась вся страна: война была в полном разгаре, армия готовилась к наступлению, и факт открытого убийства Распутина мог быть истолкован как демонстрация против Царской семьи. [260]

Момент был слишком опасный для открытого выступления. Мне казалось, что Распутин должен исчезнуть таким образом, чтобы никто не знал, куда и при каких обстоятельствах он исчез. Виновники этого исчезновения тем более должны были оставаться неизвестными. [261]

Я думал тогда, что члены Государственной Думы Пуришкевич и Маклаков, которые сознавали весь вред Распутина, сумеют дать мне хороший совет. Их речи, произнесенные с думской трибуны, неизгладимо запечатлелись в моей памяти. [262]

Страстная речь В.М. Пуришкевича в стенах Государственной Думы против Распутина и влияния «темных сил» увлекла молодого князя Феликса Юсупова. Он взял на себя инициативу по устранению «друга Семейства».

Как показал В.А. Маклаков (уже находясь в эмиграции) на допросе судебному следователю Н.А. Соколову, расследовавшему убийство Царской семьи, князь Ф.Ф. Юсупов-младший говорил, что он занимается оккультизмом, то уверен, что «такие люди, как Распутин, с такой магнетической силой, являются раз в несколько столетий. <…> Никто Распутина не может заменить, поэтому устранение Распутина будет иметь хорошие последствия. Если Распутин будет убит, Императрицу придется через несколько же дней посадить в дом для душевнобольных; Ее душевная жизнь поддерживается только Распутиным; она вся рассыплется, когда его уберут, а если императрица будет сидеть в больнице и не сможет влиять на Государя, то по своему характеру Он будет очень недурным конституционным Государем» . (Допрос В.А. Маклакова 10 сентября 1920 года // Н.А. Соколов. Предварительное следствие 1919–1922 гг. /Сост. Л.А. Лыкова. «Российский архив». Т. VIII. М., 1998. С. 250–251)

Приближенная к Царской семье Юлия Александровна Ден писала по поводу Распутина в своих воспоминаниях следующее:

«По моему убеждению – а я говорю с полной откровенностью, – Распутин был, сам того не ведая, орудием в руках революционеров. Если бы в период с 1910 по 1916 год был жив Иоанн Кронштадтский, то из него бы сделали второго Распутина. Революционерам надо было найти какое-то лицо, чье имя можно было бы связать с именем императрицы, – имя, связь которого с Царской семьей подорвала бы престиж Их Величеств среди высших слоев общества и в то же время скомпрометировала бы и свела на нет преклонение перед царским именем класса крестьян. Один из членов Государственной Думы как-то прервал оратора-революционера, громившего Распутина, такими словами: