Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 1 ) Страница 69

крепость Гадяч, чтоб овладеть тамошними пушками. Гадячские урядники умоляли

Потоцкого спасать их город. Потоцкий поднял на ноги все свои хоругви; велел и

Ильяшу двинуться с реестровиками к Гадячу. Но оказалось, что несколько десятков

Козаков, бежавших за московский рубеж, угнали в Вишневетчине стадо рогатого скота,

и весть об этом, переходя из уст в уста, выросла до громадных размеров.

Но в отсутствие Станислава Потоцкого, Нежин обнаружил, что в нем есть люди,

готовые затеять новый бунт. Па рынке перед замком, выставлено было на столбах

несколько козацтшх голов. Ночью кто-то снял эти головы, и замковая сторожа слышала,

как бунтовщики, вместо бубнов, стучали в пустые бочки. Но слухам, в ту же ночь

собралось 200 гультаев, и вышли было на грабеж панских имений, но, заслышав о

возвращении Потоцкого, вернулись в город „мелкими червячками®. Вследствие

розысков о похищенных головах и злонамеренных гультаях, было набито битком три

тюрьмы подозрительным народом. Неизвестно, как с этим народом поступлено, но

достойно замечания, что один при-

244

.

ходский дьяк, обвиненный в похищении козацких голов, оправдан только потому,

что присягнул в своей неповинности.

Адам Кисель ездил в это время в Варшаву на сейм, перед который был представлен

знакомый уже сеймующим панам Павлюк вместе с Томиленком и еще двумя

соучастниками козацкого бунта, которых имена остаются нам неизвестными. Кисель

напрасно твердил земским послам и сенаторам, что эти старшины выданы за его

ручательством; напрасно предостерегал, что их казнь породит иедоверие к

представителям правительственной власти, и раздражит Козаков пуще прежнего. Его

не слушали, ходатайства его не уважили. Слухи о сожженных костелах, о поругании

священных сосудов u аппаратов, об избиении апостолов „единой спасающей церкви"

вместе с теми, которые оставили невежественную Наливайкову секту u волчыо

религию ради веры, вносящей в общество просвещение и человечность,—эти слухи

дали римской партии решительный перевес над польскою и русскою,—клерикалам

католикам над протестантами и дизупитами,—иноземному фанатизму над

национальною терпимостью. Общественное миеыие правительственной шляхты было

слишком сильно раздражено против Козаков. Сам король, помиловавший Павлюка но

просьбе коронного канцлера, должен был теперь согласиться с решениями

национального собрания, каковы бы оии ни были. Поэтому он утвердил и все прочия

меры принятые сеймом для предупреждения козацких бунтов на будущее время.

Реестровые козаки представили королю и его радньш панам просьбу о возвращении

прежних прав, которые, по их словам, были им пожалованы за их „кровавые услуги".

Они просили также о защите козацких вдов от притеснений украинских урядников, и

жаловались на короииого стражника, Лаща Тучаиского, завладевшего тремя селами

Трахтомировского монастыря, да на киевского земского писаря, православного пана

Проскуру, присвоившего четвертое село того же монастыря. „Упомянутая церковь

Божия", сказано было в козацкой инструкции на сейме, „терпит множество обид от

этих двух панов, u потому послы должны горячо и со слезами просить его королевскую

милость, чтобы все опия села были возвращены".

Но на горячия просьбы последовал холодный ответ, или вернее—выговор, в

котором, между прочим, сказано, что козачество не вырвано с корнем только по

особенной сердечной доброте его

.

245

королевской милости. А в сеймовой конституции 1638 года о козаках постановлено

следующее:

».............. разгромив их'ь и отвратив от Речи Посполитой

imminens periculum, *) отнимаем у них на вечные времена все их давния

юрисдикции, почетные звания, прерогативы, доходы и иные отличия, заслуженные ими

от наших предков, а ныне утраченные их бунтом, и будем считать уцелевших от гибели

на воине поепольством, обращенным в мужиков.

Что касается трахтомировских сел, то они не только не возвращены козакам,

напротив, сеймовая конституция назначила особых коммиссаров, которые бы сделали

розыск, что отнято козаками у шляхты в соседстве Трахтомирова, и все то возвратить

старым владельцам.

Жестоко отомстили козаки правительствующей шляхте в том же году за её

строгость; но их тайные сообщники, попы и монахи, бессильные в борьбе с панами

современниками, наделали еще горшей беды панским потомкам. Они в своих

летописях заставили польских панов, на варшавском сейме 1638 года, казнить с

Нероновскою свирепостью тех Козаков, которые в то самое время угоняли в

Московщину полтавских слобожан, потом пытались, как увидим, повторить в Украине

ИИавлюковщнну и, наконец, были побиты товарищами в домашних драках за рубежем

Королевской Земли. Летописные ужасы переходили в виде исторических фактов из

поколения в поколение, воспроизводились литературными талантами в стихах и в

прозе, давали работу казуистике русских историков, и воспитывали в русском обществе

умственную козатчину, которая до сих пор не перестала действовать на множество

честных и добрых от природы сердец крайне зловредно.

В действительности казнен был за бунты 1637 —1638 года только Павлюк с тремя

его сообщниками, но их не терзали инквизиторски, как это было нужно украинским

летописцам. Правда, злой гений Польской нации, воплотясь в какого-то ксендза,

предлагал сейму своею возбудительною брошюрою—надеть Павлюку иа голову

раскаленную железную корову и дать в руки раскаленный железный скипетр. Но

позорный для государства и общества ксендзовский проект был отвергнут. Дело

кончилось тем, что преступникам отсекли головы и взоткнули на колья.

*) Погибельную опасность.

246

.

Между тем погибельная для Польши мысль, заявленная первым возмутителем

козачества, Криштофом Косинским, продолжала свое темное дело в козацкой среде.

Враги польской гражданственности делали новые попытки уничтожить ее с помощью

своих товарищей по ремеслу, Татар.

Преемник Павлюка, гениальный варвар Димитрий Гуна, еще в феврале 1638 года,

просил помощи у ханского соправителя, султан-калги, против своих „неприятелей*,

готовящихся, как он знал, к походу на Запорожье. Но в помощи ему, как и Павлюку,

было отказано, потому что козаки, которых крымский хан в своей жадобе королю

назвал „пограничными*, панами на его послов между Белгородом и Очаковом, на

урочище Кочубей (где ныне Одесса) и двоих убили, а двоих взяли в неволю.

Получив отказ в Крыму, запорожцы звали к себе на по мощь Донцов. Но в это время

Донцы, вместе с 6.000 выписчиков, которые пробирались на службу к персидскому

шаху, овладели Азовом, и были в нем осаждены Турками. По выражению походного

капеллана Николая Потоцкого, „козаки готовы были взывать о помощи даже к Плутону,

лишь бы только воскресить свою славу, погребенную под Кумейками, и спасти свою

честь, придавленную намогильным курганомъ*. Не являлись к ним на помощь ни

мусульманские, ни христианские товарищи по ремеслу. Пришлось еще однажды стоять

с повобраицами-гультаями против панов.

В первой половине апреля 1638 года запорожцы приплыли челнами в Кременчуг, а

сухим путем, под предводительством Скндана-Гудзана, ЯВИЛИСЬ неожиданно в

Чигирнн (два стратегические пункта, заменявшие панам Кодак). Еще весть об этом не

дошла до ближайшей жолнерской стоянки, Ирклиева, как Максимовна, Пива, Черная

Дуброва, вместе с Кременчугом, были заняты выиисчиками, и панское добро в этих

новых осадах было обращено в войсковую собственность.

В Нивах, один из украинских монахов, названный в реляции „добрым

шляхтичемъ*, попал случайно между торжествующих Козаков, и видел, как Скидан

переправлялся иа Татарскую сторону Днепра, везя с собой связанного Чигиринского

полковника. Монах узнал, что у Козаков на байдаках пять пушек, выведал об их

намерениях, выкрался от них, и дал знать жолнерам, стоявшим в Ирклиеве, что козаки

хотят ударить на них всеми своими силами, потом идти на Переяслав и перехватать

поставлен-

.

247

ную коронными гетманами козацкую старшину, как это сделал в прошлом году

Павлюк.

Нашествию новых Торков и Берендеев, Черных Клобуков, предшествовали

распущенные ими вести о гонениях, претерпеваемых украинскими жителями от своих

постояльцев, жолнеров, за то, что держатся старой греческой веры, и за их русское

происхождение.

Хотя жолнеры не наругались ни над одной церковью, и заключали в своем личном