Kastelno - Верден. Мясорубка дьявола. Страница 7

Коньяк слегка обжигает глотку, наполняя грудь приятным теплом. Обсуждаем планы работ на завтра. С утра перекличка, смена караулов, проверка оружия и линий связи. Дальше дренажные работы, иначе мы просто утонем в этой грязи. В нескольких блиндажах надо подновить стены. Чем еще можно заниматься в окопах кроме беспрестанного рытья земли? Солдат на позициях всегда должен быть чем–то занят, иначе он попросту свихнется. В первом взводе двое здорово простыли, что и не удивительно при такой погоде. Если к утру температура не спадет, их необходимо отправить в медпункт. Ну и конечно же день будет зависеть от поведения этих чертовых бошей. Мы точно не планируем атаки, а вот что у них на уме, это никто его знает. Вообще атака маловероятна, ее проведение требует подготовки которую скрыть почти невозможно. Однако газ эти черти пустить могут запросто. На такие дела боши мастера не из последних. На мое предложение оставить часть фляжки на завтра, Гийом резко протестует – да ты в уме, командир? А если нас завтра убьют? Коньяк же пропадет!

Против такого довода трудно спорить. Спрашиваю – где он постоянно берет это пойло, да еще в таком количестве?

— Командир, — весело смеется Гийом, — пусть это будет моим секретом. Ты же знаешь – для тебя, у меня найдется всегда.

Ладно, пусть это будет твоим секретом. Поговорив еще о том, о сем, и допив фляжку, он уходит к себе. Кидаю шинель на нары, ложусь, закрываю глаза. От набравшейся в блиндаже воды пахнет каким–то смрадом. Противно, но лучше чем хлором. Газ это дьявольское изобретение. Лучше уж от пули сдохнуть, чем от газа. Видел, как наглотавшиеся этой дряни сами себе руками раздирали горло, в жутком кашле выплевывая куски собственных сожженных этим ядом легких, так страшно они задыхались. К концу стояния на передовой всегда не сон, а какое–то странное забытье. Все устали. Вторая неделя как в окопах. Вроде и дела серьезного не было, так разовые перестрелки. Все время только землю роем как кроты. То углубляем или расширяем линию обороны, то занимаемся дренажными работами. Надо же куда–то девать застоявшуюся воду. Новички сразу засыпают, как только куда–нибудь сядут. Помню на Марне, когда заходили в немецкие окопы даже находили в них спящих бошей, во как они замотались. Сил нет терпеть эту грязь, вшей, крыс… Вши – вообще отдельный разговор, это извечное проклятие солдата. Они неистребимы. Чего с ними не делай, а они все равно тут как тут, противные кровососы. И никакой черт их не берет. И крысы, эти неразлучные спутники войны. Я где то читал, что только люди и крысы убивают себе подобных не испытывая чувства голода. В окопах они черные, страшные, толстые, отъевшиеся на наших трупах… Воистину, только вшам и крысам война – сущий подарок, подлинное счастье… Ну, слава Богу, вроде наконец–то и меня сморило…

Перед рассветом ливень закончился, видимо небеса сжалились над нами. После утренней переклички окопы наполняются звоном оружия. Винтовка – она как любимая женщина, требует каждодневного внимания и заботы. В противном случае, женщина уйдет от вас, а винтовка не будет стрелять. Потерю женщины пережить можно, баб в стране больше чем нас, спасибо войне. Если выживешь – один точно не останешься. Но для этого еще надо выжить. А вот отказ винтовки запросто и может стоить вам жизни. Это куда серьезней. Умение всегда содержать оружие в безотказном состоянии – целая наука. Под обстрелом земля летит во все стороны, напрочь забивая зарядное устройство. Поэтому винтовочный затвор заботливо перевязывают тряпочкой, дабы избежать попадания в него земли и пыли. Кроме того, оружие необходимо регулярно разбирать, чистить и смазывать. Ежедневно соблюдайте это простое правило — и ваше оружие никогда не подведет вас.

Окопные бои дали новую жизнь холодному оружию. Длинная винтовка с примкнутым штыком очень неудобна в рукопашных схватках. Здесь в дело идут ножи, кастеты, дубинки, заточенные саперные лопатки. Последние приобрели огромную популярность у солдат в силу своей универсальности – ей можно и рубить, и колоть. Хотя в самом начале войны, лопатка рассматривалась только как лишний и ненужный груз. Но теперь все изменилось. Грамотно поставленный удар этим оружием страшен. Опытный боец с хорошо отточенной лопаткой в руках, в схватке может натворить черти чего. Боевой нож также святая вещь для каждого солдата. Винтовочный штык слишком длинный и громоздкий, он абсолютно непригоден для ближнего боя. А вот нож для траншейных схваток, совершенно незаменим. Некоторые делают себе оружие сами. Например, встречаются дубинки с закрепленными на конце стальными шестеренками, или тяжелые металлические шары на цепи. Схлопочешь такой штукой в голову от души – и все, большой привет, никакая каска не спасет. Правда, сначала командование пыталось запретить эти солдатские изобретения, но из этого ничего не вышло. В окопы высокие чины не суются. А младшие командиры отродясь не обращали внимания на такие пустяки. Логика рядовых проста: мне удобней действовать этой штукой, и точка. Если хотите их запретить – сначала запретите рукопашные схватки. Наш генералитет в конце концов махнул рукой, здраво рассудив: неважно чем солдаты уничтожают врага, главное что они его уничтожают. Что ж, и генеральские головы порой посещают дельные мысли, жалко, что они там не частые гости.

В каждом взводе есть несколько гранатометных пар. Это отчаянные и всеми уважаемые ребята. Во время вражеской атаки они действуют следующим образом. Один достает гранату, срывает с нее предохранительный колпак и подает товарищу. Второй разбивает капсюль ударом о лежащую рядом с ним саперную лопатку и швыряет гранату в наступающих. Некоторые мастера мечут эти смертоносные заряды на расстояние в сорок – пятьдесят метров! Если пара действует грамотно, быстро и слаженно — атакующим не поздоровится. Шквал осколков от разрыва града летящих в них гранат, быстро уложит противника на землю.

Особое внимание, разумеется отдается пулеметам. Это страшная штука. Он изменил ход всей войны. Теперь пулемет стал подлинным королем поля. Хорошо подготовленный пулеметный расчет запросто может выдержать атаку целой роты. Естественно, отношение к этим стволам самое трепетное. С пулеметов сдувают пылинки в прямом смысле слова. При обстреле их первыми убирают в надежные укрытия. Ибо при вражеской атаке один пулемет может спасти нас всех.

Хотя если сказать, что мы сидим в окопах – это не сказать ничего. Здесь не линия окопов, здесь настоящее подземное царство. Наши позиции глубоко в земле, мы зарылись на четыре с половиной, а на отдельных участках и на все пять метров. По ходам сообщения, прорытым на такой же глубине, можно спокойно добраться до позиций второй линии. Солдатские блиндажи также прочно врыты в землю, изнутри они укреплены бревнами, а в некоторых даже вымощен досками пол. Имеются отдельные ниши для раненых – при серьезном обстреле их немедленная эвакуация является достаточно проблематичным делом, а порой и вовсе невозможным. Воздух здесь всегда очень тяжелый, недвусмысленно отдающий холодом, дерьмом и могилой. Что бы выбраться на поверхность используются прочные, деревянные лестницы. Наверху специально оборудованные насыпи – брустверы, надежно укрытые мешками с песком. Именно здесь находятся солдаты во время вражеской атаки. А сейчас там стоят лишь часовые, прикрытые хорошо замаскированными бойницами, да наблюдатели. Все подходы к нашим позициям густо опутаны бесконечными рядами колючей проволоки. Вся основная жизнь пехотного подразделения идет в глубине.

Начинаю обход траншей. Первым взводом командует су–лейтенант Жером, спокойный и рассудительный вояка. Чистокровный парижанин, поэтому к провинциалам относится с легким высокомерием. Почти успел закончить медицинский, но война помешала. Категорически отказался служить в госпитале и добровольно ушел в стрелки. С офицерских курсов вернулся всего три месяца назад, так что лейтенант новоиспеченный, но ответственный. На полном серьезе уверяет, что эта заваруха продлиться ровно сто лет. Из них девяносто пять лет уйдет на то, что бы распутать всю поставленную сторонами колючую проволоку, а следующих пяти годочков вполне хватит на то, что бы полностью перебить друг друга. Сейчас он ровным голосом отдает приказы, объявляя взводу задачи на день. Здороваемся. Слушаю рапорт. Двое из его людей и впрямь здорово простыли, их нужно направить в медпункт. Подписываю эвакуационные свидетельства – без них в тылу верная дорога в лапы полевой жандармерии. Без документов здесь разрешается только умирать, а на все остальное нужна бумага. Иду дальше.

Брань Гийома слышно издалека, значит я приближаюсь к его подразделению. Он всегда ругается, и в плохом настроении, и в хорошем. Просто характер у него такой. За что–то честит своих сержантов, командиров отделений. Здесь окопный день уже в самом разгаре. По ходам сообщения с ведрами в руках уходят пищеносы – полевая кухня у окопов второй линии, так что за едой нужно идти. Это не очень хорошо, к нам еда попадет почти холодной. Но ничего не поделаешь. Готовить пищу здесь нельзя, дым сразу навлечет на тебя неприятельский огонь. Солдаты в промокших шинелях чистят оружие, роют землю, укрепляя позиции. В каждом взводе примерно половина Марий–Луиз (прозвище новобранцев во французской армии), этот выход в окопы передовой линии для них первый. Остальные – бывалые вояки, настоящие пуалю (фр. les poilus — волосатики, волосатые. Так во Франции эпохи Первой мировой называли солдат – ветеранов). Я всегда смешиваю новичков с теми, кто уже побывал в огне. Да по–моему, так делают все: подразделение составленное из одних новобранцев ничего не стоит в современном бою. Гийом громко приветствует меня. Вместе с ним поднимаемся наверх и осматриваем посты наблюдения. Наблюдение проводим с чрезвычайной осторожностью: снайперов на противоположной стороне никто не отменял. На прошлой неделе двоих зазевавшихся наблюдателей подстрелили, гады. Правда не здесь, а на другом участке, более близко выдвинутым к противнику. Сейчас до позиций бошей около километра, там наверное, также царит обычная утренняя суета. С такого расстояния словить снайперскую пулю маловероятно, но мы маскируемся просто в силу окопной привычки. Пейзаж перед нами унылый. Ни одного дерева, только нескончаемые ряды колючки, а за ними поле грязи, сплошь изрытое воронками от снарядов.