Игорь Курукин - Повседневная жизнь опричников Ивана Грозного Страница 70

После кончины Ивана IV расчленение тел живых или мёртвых «преступников» на «дробные части» фактически перестало использоваться в государственной практике, уступив место типологически близкому четвертованию. Впрочем, своеобразный вариант этой экзекуции использовал и сам Грозный. В книге Гваньини описана одна из «новин» палаческой практики эпохи опричнины, при помощи которой был умерщвлён последний третий сын Казарина Дубровского: «Когда его схватили и доставили в Московию (так в тексте, правильно — в Москву. — И.К., А.Б.), великий князь велел разорвать его на четыре части на четырёх огромных колесах, придуманных для этой цели. Это орудие из четырёх колес изобретено для пыток самим нынешним великим князем: к первому колесу привязывают одну руку, ко второму — другую, таким же образом — каждую ногу к остальным двум колёсам. Каждое колесо поворачивают пятнадцать человек, и будь казнимый хоть железный, хоть стальной, но шестьюдесятью человеками, беспощадно тянущими в разные стороны, он разрывается на части»{108}.

Однако иссечение своих жертв «в пирожные мяса» явно приглянулось участникам народных волнений. Так, 17 мая 1606 года, когда в столице Российской державы произошёл дворцовый переворот, в результате которого был свергнут и убит Лжедмитрий I, камердинер царицы Марины Мнишек Ян Осмольский попытался защитить свою госпожу от расправы разъяренных москвичей. «Он… всею силою и долго удерживал противников на ступенях, потому что его в узком месте не могли поразить. Только когда лишился чувств, его разрубили на куски», — свидетельствовал автор «Дневника Марины Мнишек»{109}. Осенью того же года в Зарайске погиб местный «сын боярский» Д. Лосенков. «И Зарайского, государи, города жилецкие и всякие воровские люди по своей воровской измене, грубя государю царю Василью, мужа моево… убили до смерти: скинули з башни и изсекли на многие части, и многое время тело ево погрести не дали, покинуто было в рове в навоз», — жаловалась его вдова в челобитной царю Михаилу Фёдоровичу и патриарху Филарету, поданной в Поместный приказ в ноябре 1631 года{110}. В апреле 1613 года «тушинский» боярин, казачий атаман И. М. Заруцкий приказал изрубить в «пирожные мяса» захваченного в плен рязанского «сына боярского» А. Редькина{111}.

Пятнадцатого мая 1682 года взбунтовавшиеся стрельцы и солдаты Второго выборного полка, возбуждённые слухом о насильственной смерти царевича Ивана Алексеевича от рук боярина И. К. Нарышкина, ворвались в Кремль, окружили Красное крыльцо монарших палат и потребовали выдать «тех, которые изменяют великому государю». Первой жертвой мятежников пал начальник столичных стрельцов боярин князь М. Ю. Долгорукий: «…жестокосердые те стрельцы, ухватя его, с того крыльца бросили на копья и бердышами изрубили». Эта участь постигла и боярина А. С. Матвеева: «…бросили с Красного крыльца на площадь против Благовещенского собора и с таким своим тиранством варварскими бердышами… тело рассекли и разрубили так, что ни один член целым не нашелся». Родного брата царицы Натальи Кирилловны, комнатного стольника А. К. Нарышкина, пытавшегося спрятаться под алтарём дворцовой Воскресенской церкви, «бесчеловечно рассекли и тело его оттуда на площадь соборной церкви с высоты ругательски скинули». Такой же ужасной смерти был предан наперсник покойного царя Фёдора Алексеевича боярин И. М. Языков, укрывшийся было в доме своего духовника: «мучительски подняв на копья, все тело его бердышами рассекли»{112}. В тот же день стрельцы и солдаты «изрубили в дробные части» спрятавшегося в одной из печных труб государевых палат (по другой версии — в ларе) посольского думного дьяка Лариона Иванова, а на следующий — думного дьяка Аверкия Кириллова. На третий день беспорядков, 17 мая, бунтовщики после настойчивых поисков схватили боярина И. К. Нарышкина и Данилу-«лекаря» Фунгаданова, подозреваемого в отравлении своего августейшего пациента. После жестокой пытки добровольные палачи вывели их нагими к Лобному месту, где изрубили бердышами и искололи копьями, а потом «посекли» туловища на мелкие части, предварительно отделив головы и конечности. Вздев их на копья, убийцы ходили «по мосту по Красному на оказание всем людем, а туловища иссекли и подымали на копьях вверх многажды», затем «голову взоткнули на долгое копье и носили», а под конец «взоткнули… на долгой жа шест, где висели незнама какие гадины, иные называли морския рыбы о семи хвостах и о пяти»{113}.

И в других случаях столичные стрельцы и солдаты Второго выборного полка не ограничивались лишь физическим истреблением «изменников», предавая их останки повторной казни через «иссечение» на мелкие «члены». После убийства Ю. А. Долгорукого его тело целую ночь валялось подле его дома, а на другой день убийцы возвратились и изрубили останки «в дробныя части», то есть вполне сознательно «поругались» над ними «нехристиянскии»{114}. По свидетельству Сильвестра Медведева, подобную участь мятежники уготовили праху всех остальных своих жертв: «Егда же кого убиют и збросят с Красного крыльца, нагого человека, взем за ноги, и вонзя копьи в тело, влачили по улице в Спаския ворота на Красную площадь… сечаху во многая бердыши многая люди мертвое тело наругателне, и пресекше с костми в мелчайшия частицы, яко отнюд невозможно знать, что человек ли то был, тако отхождаху»{115}.

События середины мая 1682 года стали последним случаем иссечения человека «в пирожные мяса», когда столь изуверская экзекуция, пусть и постфактум, получила санкцию верховного правителя (в данном случае правительницы) страны[61].

Кровавый калейдоскоп: damnatio ad bestias u obicere bestiis по-русски

Среди квалифицированных смертных казней классического римского права упоминалась damnatio ad bestias («приговор к диким зверям»), предполагавшая схватку преступника со зверями в цирке. На первый взгляд эта экзекуция напоминала любимые римлянами поединки гладиаторов с дикими животными, но, в отличие от них, финал такой схватки был всегда предрешён: приговорённый к смерти человек погибал в пасти разъярённого хищника. Жестокая зрелищность превращала наказание в представление, ставшее одним из любимых развлечений римского народа. В тех случаях, когда приговорённые к чудовищной расправе люди не получали в руки оружия, они были обречены на растерзание дикими животными в соответствии с другой, хотя и типологически близкой, экзекуцией — obicere bestiis («бросать диким зверям»){116}.

В Византии по законодательству императора Юстиниана те, «кто возмущает стихии или убивает своих врагов чрез демонов, те предаются на съедение зверям». Аналогичному наказанию подлежали и «нощные церковные тати», арестованные на месте преступления{117}. Эта квалифицированная смертоубийственная экзекуция была хорошо ведома отечественным судьям эпохи Средневековья через славянский перевод юридической компиляции, помещённый в Кормчей книге[62]: «Отлучена (предназначена. — И.К., А.Б.) же мука есть, еже зверем предати нощному церковному татю»{118}.

Однако на Руси практика травли приговорённых к смерти людей хищными животными не получила сколько-нибудь широкого распространения до правления Грозного. Единственный известный ныне подобный инцидент произошёл зимой 1377 года во время карательной экспедиции против «мордвы», снаряжённой нижегородско-суздальским великим князем Дмитрием Константиновичем[63]. Младший брат Дмитрия, Городецкий князь Борис, «…взяша землю Мордовьскую и повоеваша всю, и села их, и погосты их, и зимници пограбиша, а самих посекоша, а жены и дети их полониша… и всю землю их пусту сотвориша и множество живых полонившее, и приведоша их в <Нижний> Новъгород, и казниша их казнию смертною, травиша их псы на леду на Волзе»{119}.

Два века спустя весьма похожим способом расправлялся со своими врагами Иван IV. Выше уже шла речь о том, что Грозного всерьёз интересовала практика наказаний преступников по раннему византийскому законодательству, в основу которой была положена пенальная система классического римского права, и он даже заказал для себя перевод Кодекса Юстиниана. Московский государь превратил собак и медведей в безотказное орудие умерщвления опальных подданных и военнопленных. Г. Штаден сообщил без описания подробностей об экзекуции над неким человеком, который был затравлен псами «у Каринской заставы под Александровой слободой»{120}.

В октябре 1569 года московский самодержец приказал уничтожить «знатных женщин», сторонниц опального Старицкого княжеского дома: «Сперва их для постыдного зрелища травили собаками… а затем они были застрелены и растерзаны ужасным образом и их оставили лежать непогребёнными под открытым небом, птицам и зверям на съедение»{121}. По словам Пера Перссона (Петрея), «раз велел он (Иван IV. — И.К., А.Б.) зашить в большую медвежью шкуру одного знатного дворянина и привести его на лёд. На него натравили больших княжеских и меделянских собак[64], которые, считая его настоящим медведем, изорвали в мелкие клочки…»{122}. Причём А. Гваньини специально отметил тот факт, что истребление опальных таким страшным способом особенно часто происходило в присутствии Грозного в его резиденции в Александровской слободе{123}. В 1574/75 году аналогичным образом, возможно, был умерщвлён новгородский архиепископ Леонид, которого российский самодержец «взя к Москве и сан на нем оборвал, и, в медведно ошив, собаками затравил»{124}.