Марк Твен - Жанна дАрк Страница 72

После принятия присяги Кошон спросил у Жанны, как ее имя, где она родилась, задал несколько общих вопросов, касающихся ее родителей, а также спросил, сколько ей лет. Она на все ответила. Затем он спросил, чему она училась.

- Моя мать научила меня молитвам - "Отче наш", "Ave Maria" [Радуйся, дева Мария! (лат.)] и "Верую". Она была моим единственным учителем.

Несущественные вопросы подобного рода задавались еще долго, К концу заседания устали все, кроме Жанны. Судьи перешептывались, собираясь расходиться. Епископ Кошон счел нужным предупредить Жанну, запретив ей любую попытку побега из тюрьмы под страхом уголовной ответственности применительно к статьям о богохульстве и ереси. Какой ум, какая логика! На это она только ответила:

- Это запрещение, меня не касается! Если бы я смогла бежать, я бы не считала себя виновной. Я вам такого обещания не давала и не дам.

Потом она пожаловалась, что оковы слишком тяжелы, и просила, чтобы их сняли, так как и без того ее усиленно охраняют, и цепи совершенно не нужны. Но епископ отказал ей, напомнив, что она уже дважды пыталась бежать из тюрьмы.

Жанна д'Арк была слишком горда, чтобы настаивать. Поднявшись со скамьи, готовая следовать под конвоем в темницу, она промолвила:

- Это правда, я хотела бежать, и все время думаю о свободе. - И, вздохнув, она добавила с такой печалью, что, казалось, не выдержит и каменное сердце: - Это право каждого пленника.

Она удалилась среди всеобщего молчания, в котором еще резче, еще явственнее выделялся зловещий звон ее тяжелых цепей.

Какая сила духа! Казалось, ее невозможно было застать врасплох. Ноэля и меня она заметила в толпе сразу, как только села на скамью; мы вспыхнули до ушей от волнения и трепета, а на ее лице не отразилось ничего, она ничем не выдала своих мыслей. Глаза ее, быть может, десятки раз искали нас в этот день, но, едва они находили нас, она поспешно отводила их в сторону, и в них не промелькнуло даже намека, что она узнала нас. Другая на ее месте вздрогнула бы, проявила бы хоть чем-нибудь свою радость, и тогда - тогда бы, конечно, нам не поздоровилось.

Медленно брели мы с Ноэлем домой; каждый был глубоко погружен в свою печаль, и не было слов, чтобы ее выразить.

Глава VI

В тот вечер Маншон сообщил мне, что, по распоряжению Кошона, в продолжение всего судебного заседания в оконной нише прятались писцы, которым было поручено составить отчет, заведомо подтасовав и извратив смысл ответов Жанны. О, это был поистине самый жестокий и самый бессовестный человек на земле! Но план его провалился. У писцов оказались добрые сердца, и это гнусное поручение возмутило их. Они честно и смело составили правильный отчет, за что Кошон обрушил на них свои проклятия и велел убираться прочь, пока их не утопили, - это была его самая любимая угроза. Проделка Кошона получила огласку и вызвала неприятные для него толки, так что прибегнуть вторично к подобной подлости он уже не мог. Это меня немного утешило.

На следующее утро мы обнаружили в крепости некоторые перемены. Капелла была слишком тесна для ведения процесса, и для судебных заседаний отвели одно из лучших помещений замка. Число судей было увеличено до шестидесяти двух, и лицом к лицу с такой силой - простая необразованная девушка, не имевшая возле себя никого, кто бы мог помочь ей.

Ввели подсудимую. Она была бледна по-прежнему, но не казалась более утомленной, чем в первый день своего появления в суде. Не удивительно ли! Вчера она просидела целых пять часов на жесткой скамье, в цепях, подвергаясь преследованиям, травле и всевозможным нападкам этого совета нечестивых, не получив ни глотка воды, чтобы утолить жажду, ибо ей никто ничего не предлагал, а сама она, как вы знаете, не могла унижаться и просить милости у этих людей; потом она провела ночь в своей клетке в холодном сыром каземате, прикованная к постели, и все же явилась в суд, как я уже сказал, решительной, собранной, готовой бороться до конца. Да, только она одна среди всех в этом зале не проявляла ни малейших признаков утомления после вчерашнего дня.

А ее глаза, - ах, увидели бы вы их - сердце ваше разорвалось бы от жалости! Вы когда-нибудь замечали этот затуманенный внутренний блеск, эту гордую скорбь оскорбленного достоинства, этот неукрощенный и неукротимый дух, что горит и сверкает во взоре орла, посаженного в клетку? Разве вы не чувствовали себя пристыженным и жалким под бременем его безмолвного упрека? Таковы были ее глаза! Как они были красноречивы, как прекрасны! Да, во все времена, при любых обстоятельствах они могли отражать всю сложность, все тончайшие оттенки ее чувств. В них таились и потоки яркого солнечного света, и мягкие спокойные сумерки, и грозовые тучи и молнии. Ее глаза несравнимы! Единственные в мире! И каждый, кто имел счастье видеть их, согласится со мною, я в этом убежден.

Судебное заседание началось. И чем началось, как вы думаете? Тем же, чем и вчера, - той же скучной процедурой, с которой, казалось, следовало покончить раз и навсегда после столь бурных препирательств. Епископ начал так:

- Теперь от тебя требуется, чтобы ты дала клятву, что будешь говорить правду и только правду, чистосердечно отвечая на все задаваемые тебе вопросы.

Жанна спокойно возразила:

- Я поклялась в этом вчера, ваше преосвященство, и этого вполне достаточно.

Но епископ не отступал и настаивал все с большим упорством; Жанна сидела молча и лишь изредка отрицательно качала головой. Наконец, она не выдержала:

- Я приняла присягу вчера, с меня хватит. - Потом, вздохнув, добавила: - Если говорить правду, вы чересчур притесняете меня.

Епископ настаивал, требовал, приказывал, выходил из себя, но был не в силах заставить ее вторично принять присягу. Наконец, он сдался и передал допрос своему помощнику - опытнейшему мастеру в делах сутяжничества, крючкотворства, ловушек и придирок - некоему Боперу, доктору богословия. Теперь обратите внимание на форму, в какую этот хитрый ловец душ облек свой первый вопрос, брошенный небрежным тоном, способным усыпить бдительность всякого неосторожного человека:

- Так вот, Жанна, дело весьма простое: говори громко, внятно и отвечай правдиво на все вопросы, какие я стану тебе задавать, как ты и поклялась.

Но его постигла неудача. Жанна не зевала. Она сразу же подметила каверзу и сказала:

- Нет. Есть такие допросы, на которые я не могу и не должна отвечать.

Затем, поразмыслив над тем, как глупо и нагло, позоря свой священный сан эти служители бога стараются проникнуть в дела, совершенные по его велению и под печатью его великой тайны, она добавила предостерегающе:

- Если вы все обо мне знаете, вам бы лучше поскорее сбыть меня с рук. Все мои поступки определялись небесным откровением.

Бопер отказался от лобового удара и начал действовать в обход. Он хотел поймать ее из засады, прикрывшись невинными и ничего не значащими вопросами.

- Обучалась ли ты дома какому-нибудь ремеслу?

- Да, шить и прясть, - при этом непобедимый воин, победительница при Патэ, укротительница льва-Тальбота, освободительница Орлеана, национальный герой, вернувший корону королю, главнокомандующий французскими войсками гордо выпрямилась, слегка тряхнула головой и с наивным самодовольством добавила: - О, в этом занятии я могу соревноваться с любой женщиной Руана!

Толпа зрителей дружно зааплодировала, и это было приятно Жанне; кое-кто улыбался ей с явным сочувствием. Но Кошон гневно прикрикнул на народ, требуя соблюдения тишины и приличий.

Бопер задал еще несколько вопросов, а потом:

- А еще у тебя дома было какое-нибудь занятие?

- Да. Я помогала матери по хозяйству и гоняла на пастбище овец и коров.

Голос ее немного дрожал, но это не каждому было заметно. И мне припомнились прежние счастливые дни; образы прошлого нахлынули на меня, и некоторое время я не различал того, о чем писал.

Бопер прощупывал возможности приблизиться к запретной зоне при помощи разных вопросов и в конце концов повторил тот же вопрос, на который она отказалась отвечать незадолго до этого, а именно - принимала ли она святое причастие в другие праздники, кроме пасхи.

Жанна ответила просто: - Переходите к следующему, - иными словами: оставайтесь в границах своей компетенции.

Я услышал, как один из членов суда сказал своему соседу:

- Обыкновенно подсудимые и свидетели - это мелкая глупая рыбешка, раз-два - и они трепыхаются в руках опытного судья. Их нетрудно запутать и запугать, но эту девчонку, право, ничем не возьмешь.

Но вот все насторожились и стали внимательно прислушиваться, ибо Бопер перешел к так называемым "голосам" Жанны, - вопросу весьма интересному и вызывавшему всеобщее любопытство. Бопер стремился совратить ее на легкомысленные признания, которые могли бы указать, что эти "голоса" давали ей иногда дурные советы, а следовательно, они исходили от дьявола, - вот куда он метил!.. Признание, что она имела связь с дьяволом, быстро привело бы ее на костер, а это и нужно было суду.