Марк Твен - Жанна дАрк Страница 73

- Когда ты впервые услышала эти "голоса"?

- Мне было тринадцать лет, когда я впервые услыхала глас божий, указавший мне путь к праведной жизни. Я испугалась. Он послышался мне в полдень, в саду моего отца, летом.

- Постилась ли ты в тот день?

- Да.

- А накануне?

- Нет.

- С какой стороны он послышался?

- Справа, со стороны церкви.

- Сопровождался ли он сиянием?

- О да! Он был озарен сиянием. Когда я позже прибыла во Францию {Прим. стр.327}, я часто слышала голоса очень ясно.

- Как звучал этот "голос"?

- Это был величавый голос, и мне казалось, что он исходил от бога. В третий раз, когда я услышала его, я признала в нем голос ангела.

- И ты могла понять его?

- Весьма легко. Он всегда был чист и ясен.

- Какие сонеты он давал тебе для спасения души?

- Он говорил мне, что я должна жить праведно и аккуратно посещать церковь. И еще он сказал мне, что я должна отправиться во Францию.

- В какую форму облекался "голос", когда он являлся перед тобой?

Жанна подозрительно взглянула на священника, а потом спокойно ответила:

- Вот этого я вам и не скажу.

- Часто говорил с тобой "голос"?

- Да. Два или три раза в неделю, и неизменно твердил: "Оставь свое селение и иди во Францию".

- Знал ли отец о твоем намерении?

- Нет. Голос говорил: "Иди во Францию", и я не могла больше оставаться дома.

- Что еще он говорил?

- Чтобы я сняла осаду Орлеана.

- И это все?

- Нет, мне было велено идти в Вокулер, где Робер де Бодрикур должен был дать мне солдат, чтобы они следовали за мной во Францию, а я возражала и говорила, что я бедная девушка, что я не умею ни сидеть на коне, ни воевать.

Потом она рассказала, как ее задерживали и не пускали в Вокулер, но в конце концов она все же получила солдат и отправилась в поход.

- Как ты оделась в поход?

Суд в Пуатье определенно установил и оговорил в своем решении, что, поскольку сам бог определил ей исполнять мужскую работу, вполне допустимо и не противоречит религии, чтобы она носила мужскую одежду; но это ничего не значило: новый суд готов был использовать против Жанны любое оружие, даже сломанное и признанное негодным, и таким оружием пользовались все время, пока не закончился этот гнусный процесс.

- Я оделась, - отвечала Жанна, - в мужскую одежду и повязала меч, подаренный мне Робером де Бодрикуром, другого оружия у меня не было.

- Кто посоветовал тебе носить мужскую одежду? Жанна опять насторожилась. Ей не хотелось отвечать.

Вопрос был повторен. Она не отвечала.

- Отвечай, суд приказывает!

- Переходите к следующему, - вот все, что она сказала. И Бопер был вынужден временно перейти к другим вопросам.

- Что сказал тебе Бодрикур перед твоим отъездом?

- Он заставил солдат, которые отправлялись со мной, дать слово, что они будут охранять меня. Мне же он сказал: "Ступай, и будь что будет!" (Advienne que pourra!)

После разных расспросов, не относящихся к делу, у нее опять спросили об одежде. Она ответила, что ей было необходимо одеваться по-мужски.

- Так тебе советовали твои "голоса"?

- Я полагаю, мои голоса давали мне хорошие советы, - ответила Жанна спокойно.

Это все, чего можно было добиться от нее. Допрос пришлось переключить на другие обстоятельства дела. Наконец, речь зашла о ее первой встрече с королем в Шиноне. Она рассказала, что узнала короля, которого раньше никогда не видела, с помощью откровения, полученного от "голосов". После того как эта тема была исчерпана, Бопер спросил:

- Ты и теперь слышишь эти "голоса"?

- Я их слышу каждый день.

- Чего ты просишь у них?

- Я никогда не прошу у них земных благ, лишь молю о спасении души.

- Разве "голос" всегда настаивал, чтобы ты не отлучалась от войска?

Судья осторожно подползал к главному. Она отвечала:

- Он велел мне остаться в Сен-Дени. Я повиновалась бы, если бы могла, но я была ранена, беспомощна, и рыцари увезли меня насильно.

- Когда и где тебя ранили?

- Меня ранили во рву, перед Парижем, во время штурма.

Следующий вопрос выдал тайные намерения Бопера:

- В этот день был престольный праздник?

Вы поняли? Сущность уловки заключалась в том, что "голос", исходящий от бога, вряд ли посоветовал бы или разрешил нарушать святость праздника войной и кровопролитием.

Жанна смутилась и, немного помедлив, ответила:

- Да, это было в престольный праздник.

- Теперь скажи-ка мне вот что: ты не усматривала греха, предпринимая атаку в такой день?

Это был выстрел, который мог бы пробить первую брешь в стене, не имевшей до сих пор ни единой трещины. Судьи умолкли, зал притих в напряженном ожидании. Но Жанна разочаровала судей. Она сделала лишь легкое движение рукой, словно отмахнулась от мухи, и равнодушно промолвила:

- Переходите к следующему!

Даже самые суровые лица на мгновение озарились улыбкой; кое-где послышался смех. Западня была расставлена с большой осмотрительностью, - и вот она захлопнулась, ничего не поймав.

Суд встал. Сидеть часами без отдыха было весьма утомительно. Большую часть времени заняли казалось бы пустые и явно бесцельные расспросы о происшествиях в Шиноне, об изгнанном герцоге Орлеанском, о первом обращении Жанны к англичанам и так далее; но вся эта на первый взгляд безобидная болтовня была полна скрытых ловушек. Однако Жанна счастливо обошла их все: одни - благодаря удаче, которая часто сопутствует неведению и неопытности, другие - по счастливой случайности, а большинство - при поддержке своего самого лучшего, самого надежного помощника - ясного ума и безошибочной интуиции.

Эта ежедневная злобная травля, это жестокое преследование беззащитной девушки, пленницы в цепях, продолжались без конца. Достойная забава, нечего сказать! Свора кровожадных собак-волкодавов, преследующая котенка! Могу засвидетельствовать под присягой - это было так, именно так с первого и до последнего дня! Когда останки бедной Жаняы пролежали в могиле уже целую четверть столетия, папа римский снова созвал особый суд, чтобы пересмотреть это дело, и лишь тогда только справедливый приговор очистил ее прославленное имя от пятен и грязи и заклеймил приговор и поведение Руанского трибунала плевком вечного позора. Маншон и некоторые из судей, принимавших участие в Руанском процессе, предстали в качестве свидетелей перед папским судом, реабилитировавшим Жанну посмертно. Вспоминая о гнусных проделках, о которых я только-что рассказал, Маншон показал следующее (вы можете лично убедиться в этом, ознакомившись с данными официальной истории):

"Когда Жанна давала показания о своих видениях, ее прерывали чуть ли не на каждом слове. Ее мучили бесконечными допросами о всевозможных вещах. Почти ежедневно утренний допрос продолжался три-четыре часа; потом из протоколов утреннего допроса извлекали наиболее трудные и щекотливые пункты, и они служили материалом для последующих допросов в послеобеденное время, также длившихся два-три часа. Поминутно они перескакивали с одного предмета на другой; и несмотря на это, она неизменно отвечала с поражающей мудростью и необыкновенной точностью. Часто она поправляла судей, замечая: "Но я уже однажды отвечала вам на этот вопрос, потрудитесь заглянуть в протокол", - и отсылала их ко мне".

А вот показания одного из судей Жанны; читая их, помните, что речь идет не о двух-трех днях, а о долгой веренице тяжелых, мучительных дней:

"Они задавали ей свои мудрые вопросы, и она превосходно отвечала. Иногда допрашивающие меняли тактику и, внезапно разорвав логическую цепь мыслей, переключали ее внимание на иной предмет, дабы убедиться, не будет ли она противоречить сама себе. Они изнуряли ее в течение нескольких часов беспрерывными допросами, которые даже для самих судей были утомительны. Из сетей, которые на нее набрасывали, с трудом выпутался бы самый искусный человек. Она же давала свои ответы с величайшей осмотрительностью, и ее эрудиция была совершенной в такой степени, что все эти три недели я думал, не действует ли она по вдохновению свыше".

Ну что, разве не была она одарена таким умом, как я описал? Видите, что показали эти священники под присягой, эти служители церкви, избранные для ужасного суда по заслугам своей учености, опытности, остроты практического разума и непримиримого предубеждения против подсудимой. Они приравнивают эту бедную деревенскую девушку, почти подростка, к целой коллегии из шестидесяти двух ученейших мужей; более того - они ее одну ставят выше их всех! А разве это не так? Они - из Парижского университета, а она - из овчарни и коровника! О да, она была велика, она была недосягаема! Понадобилось шесть тысяч лет, чтобы породить такое чудо, но и через пятьдесят тысяч лет оно не повторится. Таково мое мнение.

Глава VII

Третье заседание суда происходило в том же просторном замковом зале на следующий день, 24 февраля. Как оно началось? Да так же, как и вчера. Когда все было подготовлено и шестьдесят два церковника в судейских мантиях уселись в кресла, а стража и блюстители порядка заняли свои обычные места, Кошон, обратившись к Жанне с высоты своего трона, приказал ей возложить руки на евангелие и поклясться говорить только правду, ничего кроме правды, и отвечать на все вопросы суда.