Александр Зимин - Россия на рубеже XV-XVI столетий (Очерки социально-политической истории). Страница 8

Наряду с вотчинным землевладением было распространено и землевладение подведомственных князьям всевозможных военных и административных слуг «под дворским». Оно было целиком обусловлено службой и носило условный характер. Слуги «под дворским» (посельские, дьяки, ключники) набирались как из свободных, так иногда и из холопов, приобретавших свободу.[111]

Представление о «безусловном» характере землевладения вотчинников ошибочно. Вотчинники обязаны были службой феодалу. Условное землевладение слуг (свободных и несвободных) и условное вотчинное землевладение стали истоками формирования поместной системы в конце XV в.[112] Ранняя история поместья остается недостаточно изученной. Не ясно, например, было ли первоначально поместье пожизненным владением или безусловным. А. Я. Дегтярев показал, что на раннем этапе основная масса поместий переходила от отца к сыну. Ю. Г. Алексеев и А. И. Копанев считают, что «на раннем этапе развития поместной системы элементы условности владения поместьем сказывались сильнее, чем на последующих» (в частности, отсутствовало право завещания поместных земель). В дальнейшем же происходило «сближение поместья с вотчиной», которое привело к их окончательному слиянию.[113] Эти тезисы представляются нам недоказанными. Поместье и вотчина, происходя из одного корня, на известном этапе разошлись. К сожалению, определить условия поместной службы и поместного владения на рубеже XV–XVI вв. пока крайне трудно. В ходе осуществления поместной реформы в Новгороде землю получило примерно 2500 помещиков.[114] В результате значительно упрочились владельческие позиции рядового дворянства, что содействовало повышению боеспособности войска.

Ликвидация самостоятельности Великого Новгорода привела к конфискации земель у новгородских бояр. Часть бояр была переселена в центральные районы страны и слилась с массой детей боярских (например, Лашинские в Рязани). Некоторые из новгородских бояр (например, Амосовы), став владельцами земель на Двине, в дальнейшем трансформировались в черносошных крестьян.[115]

Кризис переживало непомерно выросшее в предшествующий период церковно-монастырское землевладение. Нуждаясь в землях для испомещения массы служилых людей, правительство Ивана III обратило взоры на огромные земельные богатства церкви. В связи с присоединением Новгорода к Москве оно провело там ликвидацию владычных и монастырских земель. Конфискован был ряд земель и у пермского епископа. Правительство снисходительно рассматривало земельные претензии крестьян к монастырям, будучи заинтересованным в сохранении фонда черносошных земель. В конце XV в. в отдельных монастырях происходил спад стяжательской деятельности. В 80-е годы XV — 10-е годы XVI в. значительно сократился рост вотчин Троице-Сергиева и Кирилло-Белозерского монастырей. Симонов монастырь в 80-90-е годы XV в. и вовсе прекратил приобретение земель. Резко ограничены были и иммунитетные привилегии монастырей.[116] На соборе 1503 г. правительство поставило вопрос о секуляризации всех церковно-монастырских земель. Однако руководство церкви провалило правительственную программу. Победа клерикальной реакции в начале XVI в. прервала этот процесс, и землевладение монастырей-вотчинников снова начало расширяться.

Особой формой феодального землевладения было землевладение черносошных, или государственных, крестьян. Верховным собственником их земель был великий князь, но крестьяне обладали известными правами на распоряжение своими землями. Они могли их продавать, менять, завещать, но при условии, что эти земли не выйдут из тягла.

Более полутора десятка лет шла дискуссия о природе черносошного землевладения. Начал ее И. И. Смирнов, выступив против тезиса Л. В. Черепнина о феодальном характере землевладения и отстаивая мысль о том, что землевладение государственных (черносошных) крестьян было свободным.[117] Точку зрения А. В. Черепнина разделяли А. Д. Горский, С. М. Каштанов, Н. Н. Покровский, А. М. Сахаров.[118] Мнение И. И. Смирнова поддержали Г. Е. Кочин, Ю. Г. Алексеев, Н. Е. Носов, А. И. Копанев.[119] Компромиссную точку зрения высказал А. Л. Шапиро, исходивший из представления о расчлененном характере собственности на землю при феодализме.[120] Своим оппонентам отвечал Л. В. Черепнин.[121]

Дискуссия была заметным явлением в советской исторической науке. В ее ходе еще раз были обсуждены теоретические основы изучения проблемы крестьянского землевладения в феодальную эпоху, внимательно рассмотрены все известные к тому времени сведения актовых источников, высказывалось много тонких наблюдений по отдельным аспектам взаимоотношений крестьян между собой и с феодальным государством. В частности, были отчетливо показаны различные формы мобилизации крестьянских земель (купля, продажа, мена). Весьма плодотворной представляется мысль Н. Е. Носова о том, что именно черносошное землевладение создавало больше возможностей для развития страны по предкапиталистическому пути. Думается, нет уже такой несовместимости и между взглядами сторонников самых «крайних» точек зрения: ведь А. И. Копанев и Ю. Г. Алексеев сделали впечатляющую оговорку, что они имеют «в виду «свободу» относительную — свободу в рамках феодального общества, в котором крестьянство в целом занимает низшую ступень лестницы и является непривилегированным, приниженным классом».[122]

Итак, авторы включают «свободное» крестьянство в рамки крестьянства феодального общества в целом и фактически рассматривают его как феодально-зависимое. Спор их с оппонентами — чисто терминологический. Разница в положении черносошного и частновладельческого крестьянина обусловливалась и тем, кто являлся его господином (государь, светский феодал или духовная корпорация), и формами его эксплуатации, но суть оставалась все та же. Конечно, при этом следует иметь в виду, что фискальный гнет государства (в отличие, скажем, от поборов помещика или вотчинника) давал все же больше возможностей для развития крестьянского предпринимательства и складывания условий предкапиталистического развития страны. Этот процесс для черносошного севера России отчетливо прослеживается в работах А. И. Копанева и Н. Е. Носова.

Социальная структура Русского государства отражала незавершенность процесса централизации и формирования сословий. Наверху ее находился полновластный великий князь, далее следовали его ближайшие родичи — удельные и служилые князья, сохранявшие остатки суверенных прав. Следующую прослойку феодальной аристократии составляла княжеско-боярская знать. Она обладала правами на занятие высших должностей (в том числе в Боярской думе, в войске, на наместничествах и пр.). Рядовая масса служилых людей разделялась на Государев двор и детей боярских, служивших «с города» (центра уезда, где располагались их земли). Основная масса администраторов-кормленщиков и военачальников набиралась из дворовых детей боярских, как правило происходивших из старинных служилых фамилий. В стадии формирования находилась прослойка администраторов-дьяков, представители которой стремились, получив вотчины и поместья, влиться в состав дворовых детей боярских.

Имели свои права-привилегии и представители духовенства, которое разделялось на черное (монашество) и белое (служители церкви). Высшая прослойка духовенства — «князья церкви» (епископат) были близки к представителям феодальной светской аристократии и к великому князю, хотя и имели свои корпоративные интересы. Положение массы рядового белого духовенства практически ничем существенно не отличалось от положения крестьян и посадских людей. В средние века, писал Ф. Энгельс, сельским и городским священникам «как выходцам из бюргерства или плебса были достаточно близки условия жизни массы…».[123]

Сословие горожан находилось в стадии формирования.

Основную массу населения страны составляли холопы и крестьяне. Холопы разделялись на две группы — слуги (или «приказные люди») и «страдные (или «деловые») люди». Первые составляли челядь господина, входили в число его администраторов и военных слуг; вторые обрабатывали господскую запашку и занимались ремесленной деятельностью. Основная масса холопов переходила к своим господам по наследству. Холопов покупали, брали в полон, холопами становились по полным грамотам, которые докладывались местной администрации (докладные). С конца XV в. из среды полных «людей» выделяется группа кабальных (упоминаются в 1479 г.). Их появление объяснялось усилением феодального гнета. Обнищавшие крестьяне вынуждены были поступать во временное (кабальное) холопство, составляя кабалу на взятые в долг деньги. Полные холопы в отличие от крестьян считались собственностью феодала. Роль их в социально-политической структуре общества была значительной. Холопы-послужильцы, отпущенные на свободу, входили в состав господствующего класса (значительная их часть испомещена была в Новгороде): дьяки, казначеи, посельские становились органичной частью государственного аппарата. Холопы-страдники обеспечивали феодалу обработку его пашни, а другие «деловые люди» в условиях господства натурального хозяйства доставляли необходимые для него продукты ремесленной деятельности. Если рядовой феодал имел один-два десятка холопов, то такие, как кн. И. Ю. Патрикеев, — до полутораста.[124]