Александр Зимин - Россия на рубеже XV-XVI столетий (Очерки социально-политической истории). Страница 9

В литературе существовало мнение, что с конца XV в. начинается массовый отпуск холопов на свободу, порожденный изживанием рабства.[125] Но отпускали на свободу всех своих холопов, как правило, те феодалы, у которых не было родичей, наследников. К XVI в. численность холопов у феодалов не только не уменьшилась, но даже увеличилась. Незавершенность крестьянского закрепощения делала применение труда холопов совершенно необходимым. Их эксплуатация отличалась особой жестокостью, что вызывало учащавшиеся побеги подневольных людей.[126] Труд холопов находил все более широкое применение на растущей барской пашне. Некоторые феодалы давали своим «людям» особые наделы, тем самым как бы подготавливая слияние холопов с крестьянами в единую крепостную массу.[127]

Основную часть сельского населения на рубеже XV–XVI вв. звали крестьянами. Это наименование закрепилось за ними в тяжелые годы ордынского ига. Вопрос о категориях крестьянства в XV в. еще не вполне ясен. Долгое время господствовала точка зрения Б. Д. Грекова, считавшего, что крестьяне тогда делились на «старожильцев» (феодально-зависимых крестьян) и «новоприходцев». Старожильство, по Б. Д. Грекову, было этапом в закрепощении крестьян и определялось не количеством прожитых лет, а существом отношения крестьянина к господину.[128] В данном случае Б. Д. Греков модифицировал представления П. И. Беляева.[129]

Л. В. Черепнин показал, что источники XV в. не знают термина «новоприходцы». По его мнению, «старожильцы» — это «основное крестьянское населенно феодальных вотчин или государственных земель, противопоставляемое… крестьянам, вновь призванным феодалами в свои имения из других княжеств». Отчуждение населенных пунктов означало в первую очередь отчуждение «старожильцев».[130] Развернутый разбор взглядов Б. Д. Грекова дал Г. Е. Кочин. По Кочину, термины «старожильцы» и «пришлые» — «слова бытового, житейского языка — о крестьянах одних и тех же деревень: об издавна здесь живущих и только что поселившихся»; разница между ними «лишь в количестве льготных лет». Под этими наименованиями, по его мнению, не было никаких особых категорий крестьянства.[131] И. Я. Фроянов высказал предположение, что во время судебных процессов «старожильцами» просто назывались свидетели, долгое время проживавшие на определенной территории, и в этом качестве выступали не только крестьяне.[132] Ими могли быть и дети боярские,[133] и монастырские слуги, и посадские люди. Соображения Г. Е. Кочина и И. Я. Фроянова заслуживают серьезного внимания. Конечно, сохранившиеся правые грамоты относятся в первую очередь к земельным делам, поэтому и большинство «старожильцев» там — крестьяне. «Подвижность» населения была незначительной. Крестьяне из поколения в поколение сидели на землях отцов и дедов без всякого законодательного принуждения. Переходы, переманивание крестьян касались близлежащих районов. В этом отношении очень убедительны наблюдения Н. Н. Масленниковой над северным материалом первой половины XVI в.[134]

Преувеличивать степень закрепощенности крестьянства в XV в. нет оснований. Выделение отдельных отграниченных друг от друга (в правовом отношении) категорий крестьян — дело более позднего времени. Это, в частности, видно и на изучении так называемого серебреничества. Б. Д. Греков видел в серебрениках одну или «несколько категорий феодально-зависимых людей», попавших в зависимость в результате закабаления их «за серебро». В понятие «издельного серебра» у Грекова входила и денежная рента. По мнению Л. В. Черепнина, серебреники не составляли особой категория крестьянства. «Серебро издельное» могло быть и денежным оброком, и деньгами, розданными феодалами в долг под условием погашения его работой на барщине. «Серебро» в отдельных случаях могло означать и денежный оброк.[135] И вместе с тем «серебреник — это задолжавший крестьянин, обязанный расплатиться с землевладельцем».[136] Последнее определение, на наш взгляд, лучше всего передает суть отношений серебреничества. И. И. Смирнов и Ю. Г. Алексеев связывают «издельное серебро» с превращением крестьянина в издольщика-серебреника. Тезис о «серебре» как денежном оброке вызвал возражение Г. Е. Кочина.[137] Распространение серебреничества свидетельствовало о процессе обнищания крестьянства, о привлечении задолжавших крестьян к барщине («изделью»). Серебреничество было одним из источников складывавшегося в конце XV в. служилого холопства.

В то же время в источниках встречается еще одна категория сельских жителей — бобыли (непашенные и нетяглые люди). Впервые их упоминают псковская летопись под 1500 г. и писцовая книга Шелонской пятины (конец XV — начало XVI в.). О росте обеднения и обезземеливания крестьян говорит и распространение испольщины (половничества), когда крестьянин, потеряв свою землю, переходил на службу к феодалу и отдавал ему часть урожая, полученного на землях последнего. Этот процесс был особенно распространен в северных районах страны. Нехватка земли приводила к тому, что крестьяне (как волостные, так и владельческие) «наймовали» землю у феодалов и тем самым способствовали хозяйственному освоению новых территорий. «Новины», «росчисти», «притеребы» упоминаются в различных источниках.[138]

О мирской организации владельческих крестьян данные очень скупы, больше известно о черносошной волости.[139] Во главе ее находились сотские (сотники) или старосты. Иногда сотский упоминался наряду со старостой. Встречались также пятидесятские и десятские. Все эти волостные администраторы генетически восходят к представителям старинной сотенной общинной организации, сложившейся на заре классового общества.

Волость осознавала свое право на владение обрабатываемой ею землей, признавая верховным собственником земли великого князя. Так, в конце XV в. староста одной из волостей на побережье Кубенского озера говорил: «…земля Бураково наша волостная, Залеская, черная тяглая изстарины».[140]

Волость состояла из крестьянских деревень. Волошане совместно распоряжались лесными угодьями, лугами, на севере и рыбными ловлями, давали крестьянам (пришлым) землю для заведения хозяйства или внаем. Волость ведала раскладом («разрубом») государственных податей, наместничьих кормов, повинностей. Центром волостного управления был «столец» (волостная канцелярия-казна). В волости решались и мелкие судебно-административные дела. Из среды ее жителей выделялись «люди добрые — старожильцы», свидетели на судебных процессах, «судные мужи», участвовавшие в судопроизводстве. Крестьяне-волощане обладали правом продажи земель. Словом, функции волости были значительны. Интересы князя в волости представлял дворский.[141]

Развитие феодального землевладения и складывание общерусского государственного аппарата приводили к росту эксплуатации крестьянства. XIV и XV столетия Б. Д. Греков рассматривал как время развития ренты продуктами, а с конца XV в. находил тенденцию к переходу от оброчной системы к барщинной. К. В. Базилевич считал ведущей с конца XV в. денежную ренту, но известно также его более позднее и осторожное высказывание: «По отношению к концу XV и началу XVI в. можно говорить лишь о спорадическом появлении денежной ренты».[142]

А. П. Пьянков полагал, что в XIV–XV вв. наряду с рентой продуктами существовали и барщинные повинности крестьян. А. Д. Горский добавил и наличие денежной ренты, причем для конца XV — начала XVI в. отметил «увеличение удельного веса денежных платежей в общем комплексе повинностей, главным образом среди государственных повинностей». Л. В. Черепнин в осторожной форме («хотя бы и гипотетически») высказал мысль о развитии барщинного хозяйства как одной из предпосылок развития Русского централизованного государства. На материалах новгородского поместья конца XV — первой половины XVI в. Р. Г. Скрынников говорит об увеличении барщины в этот период. Г. Е. Кочин сомневался в широком распространении барщины в XIV–XV вв. и дал иную интерпретацию данных, на которые опираются Горский, Пьянков, Черепнин, говоря о существовании барщины. Он считает, что речь должна идти о так называемой десятинной пашне. Крестьяне засеивали на господина одну из шести своих десятин, что соответствовало выплате оброчного шестого снопа. В конце XV в. средний крестьянский надел в Северо-Восточной Руси равнялся, очевидно, пяти десятинам пашенной земли в одном поле, т. е. 15 в трех полях. Наличие «хлеба стоячего» в житницах у феодалов само по себе еще не свидетельствует о его происхождении. Сплошное исследование материала новгородских писцовых книг дало основание говорить только о небольшом увеличении барщины в числе крестьянских повинностей. Господствующей была рента продуктами. Этот же вывод подтвердил и А. Я. Дегтярев на основе изучения новгородского поместья.[143]