Георгий Шахназаров - С вождями и без них Страница 8

Обсуждали и главнокомандующего - как без этого. Историкам есть, конечно, в чем его винить: пересажал добрую треть высшего комсостава, не прислушался к сигналам разведки. Но чтобы оценить роль Сталина, достаточно представить на его месте Ельцина.

В Баку. Учение

Победоносная армия, еще не расхоложенная долгим миром и готовая - дай только приказ! - рвануть до Ла-Манша, неохотно отпускала молодых офицеров, прошедших выучку войны. Меня приглашали в штаб Белорусского военного округа, предлагали на выбор Военно-политическую либо Артиллерийскую академию. Пришло приглашение и из Военно-юридической - это уже постарались московские родичи, знакомые с тогдашним ее начальником Виктором Михайловичем Чхиквадзе. С ним я встретился позднее, когда он уже стал директором Института государства и права. При нем я защищал докторскую, с его "подачи" унаследовал президентство в Советской ассоциации политических наук. Он постарше меня, теперь уже реже выбирается на академические сходки. Всякий раз, когда это случается, я рад сказать ему и услышать от него доброе слово. Наверное, у каждого есть такие люди - не близкие друзья, но и не просто знакомые.

Но в то время у меня было стойкое желание "снять шинель и идти домой". Отклонив несколько прошений о демобилизации, местное военное начальство махнуло на меня рукой и согласилось удовлетворить просьбу о переводе в Бакинский военный округ. Там тоже не обошлось без волокиты, но вопрос все же удалось решить "по-восточному", то есть посредством кумовства. Впрочем, кажется, это грех общечеловеческий. У отца нашелся знакомый адвокат, у которого был знакомый инженер, чей знакомый врач был братом жены начальника отдела кадров округа. Не ручаюсь, но примерно так. Сигнал, прошедший по этой цепочке, вернулся с благоприятным ответом, еще несколько раз проследовал туда-обратно, и через пару месяцев я сидел перед моложавым полковником, который листал мое дело, отправляя в рот одну за другой сочные инжирины. Если б не они, я его никогда б не запомнил.

Тяжело вздохнув, он захлопнул папку.

- Понимаешь, есть проблема.

- В чем дело? - Я встревожился. По цепочке передали, что дело в шляпе, остаются формальности. И вдруг...

- У тебя нет наказаний, выговоров, не за что зацепиться.

- Не может быть! В училище получил два наряда вне очереди. На фронте десять суток ареста.

- Это ерунда, не записано.

- А что, увольняют только провинившихся?

- Нет. Отпускаем тех, кто учился в вузе или работал до войны по профессии. Если, конечно, сам захочет. А кто стал офицером после десятилетки, хорошо себя показал на фронте, - считается перспективным кадром. Таких отпускать не приказано. Наоборот, выдвигать, посылать в академии. Хочешь, я тебя направлю?

- Спасибо. Мне уже предлагали. Что же делать, товарищ полковник?

Он, забросив в рот очередную инжирину, состроил сочувственную мину и пожал плечами, давая понять, что не видит выхода. У меня сердце упало. Насладившись моим замешательством и сочтя, что достаточно набил цену своей услуге, полковник сказал загадочно:

- Есть одна статья... - Я встрепенулся. - Разрешено увольнять с плохими характеристиками: нарушал дисциплину, склонен к выпивке, недостаточно строг к подчиненным...

- Вот! - вырвалось у меня.

- Что, эту статью хочешь?

- Не то что хочу, но переживу.

Он посмотрел на меня с усмешкой.

- А ты действительно был запанибрата с солдатами?

- Как сказать... Если так называется хорошее к ним отношение...

Полковник черканул несколько строк, протянул мне записку.

- Иди в комнату напротив, там тебя оформят.

Я рассыпался в благодарностях.

- Не меня благодари, Ашота Арамаисовича. Передай ему привет от меня.

Упомянутый Ашот был самой влиятельной фигурой в цепочке.

Моим первым начальником на гражданке следует, очевидно, считать декана юридического факультета Азербайджанского университета Касума Джафаровича Джафарова. С ним я столкнулся дважды: при поступлении на учебу и после ее окончания.

Фронтовики, окончившие десятилетку, освобождались от вступительных экзаменов. Оформив честь по чести все документы, я получил студенческую книжку и отправился за подписью декана на факультет, расположенный отдельно от основного здания университета. Секретарша, окруженная стайкой абитуриентов, кивнула в сторону массивных дверей. Стучу - ответа нет, погромче - тишина. Оглядываюсь, она жестами дает понять, что декан у себя, спит. Дергаю дверь заперта. Начинаю барабанить - слышу раздраженный голос:

- Кто там?

- Касум Джафарович, к вам можно?

- Касума Джафаровича здесь нет, он в университете.

Я недоуменно смотрю на секретаршу. Она смеется:

- Теперь уж ни за что не откроет. Придется вам прийти в другой раз. - И дает дружеский совет: - Не признавайтесь, что это вы его разбудили.

Учился я экстерном. Память свежая, за два-три дня вызубрил учебник и пошел сдавать. Если предмет не очень интересовал - на другой день половину свежеприобретенных знаний выбросил из головы, очистил место для следующего. Зато в поте лица штудировал любимые - теорию государства и права, государственное, международное право, философию, политэкономию, английский. Тут уж по совести, с первоисточниками.

Впрочем, больше времени, чем сама учеба, занимала беготня за всякими справками и направлениями, необходимость уломать преподавателя, упросить, чтобы принял у тебя зачет или экзамен. За экстерников им платили гроши, так что они от нашего брата бегали. Приходилось и в подъездах сторожить, и за пуговицу хватать, а молоденькую симпатичную преподавательницу латыни сводить в кино.

Но вот позади пять курсов юрфака, пора писать диплом. В те дни в газетах часто печатались выступления Вышинского на международных форумах. Зловещая роль бывшего генерального прокурора в процессах 37-го года, проповедовавшаяся им, академиком от юриспруденции, "презумпция виновности" стали обсуждаться и осуждаться лишь после его смерти, последовавшей сразу после кончины Сталина. А тогда Андрей Януарьевич был весьма популярен своим ораторским искусством. Тем более в Баку, где еще сохранился дом с проступающей на стене надписью: "Аптека Вышинского". Кажется, она принадлежала дяде будущего министра.

Его свирепое красноречие на конференции по Дунаю и толкнуло меня в международники.

Полагалось иметь научного руководителя, я выбрал преподавателя кафедры международного права - не стану называть его фамилии, чтобы не срамить лишний раз. Его научное руководство свелось к утверждению темы, двум-трем собеседованиям и написанию отзыва на законченную работу. Поэтому я был не то что удивлен, а ошарашен, получив спустя несколько лет грозное письмо из Баку, в котором ставилось под сомнение мое авторство и заявлялось, что если я не смогу его доказать, то лишусь свидетельства о получении высшего образования. Оказывается, научный руководитель опубликовал мою дипломную работу под своим именем в университетском сборнике, а когда его схватили за руку, стал утверждать, что я писал под его диктовку.

Опровергнуть домысел было нетрудно. К тому времени у меня в Москве были напечатаны несколько статей и две брошюры ("Социализм и равенство", "Коммунизм и свобода личности"). Достаточно было сличить стиль, чтобы убедиться, что диплом вышел из-под того же пера. Так я и отписал в ответ на угрозы. Хотел послать в ректорат резкое письмо, но воздержался по просьбе своего отца, который написал мне, что плагиат был случайный, просто нужно было сдать плановую работу, мой "тьютор" не успевал, стал перелопачивать свои архивы, натолкнулся на мою рукопись и принял ее за свою забытую студенческую работу, он раскаивается, а его враги ухватились за этот предлог, чтобы вышвырнуть из университета, откуда одного за другим изгоняют армян.

Объяснение было никудышное, я лишний раз подивился доверчивости своего родителя, потом решил, что он просто заступился за человека по природной своей доброте. Как бы то ни было, от меня отвязались, видимо, удовольствовавшись изгнанием незадачливого плагиатора. Он переехал в другой город. Спустя несколько лет мне пришлось побывать в Баку, я получил приглашение выступить перед студентами и преподавателями юрфака и был удостоен радушного приема. Полагаю, это можно считать нормализацией моих отношений с alma mater. И моральной компенсацией за неприятности, которые пришлось пережить при получении все того же злосчастного диплома.

Иду за свидетельством об окончании университета. Джафаров хмуро просматривает документы, поданные секретаршей, и изрекает:

- Диплом не получишь.

- Как?

- В сорок седьмом поступил, а сейчас лето сорок девятого.

- Ну и что?

- За два года хочешь университет окончить? Посмотри на него, - обращается к секретарше, - какой ловкий.

- Ленин за полтора года окончил.

- Ты что, Ленин?

- Я не Ленин, но мы все должны подражать ему.