Константин Романенко - Борьба и победы Иосифа Сталина Страница 8

И все-таки, какие мысли зрели в сознании сына горийского са­пожника в первые годы учебы? Какие черты характера формиро­вал в нем окружавший его мир?

Не следует искать в психологии Сосо этого периода приписы­ваемые ему биографами хитрость, черствость или ненависть и... да­же враждебность царизму. Программа обучения незначительно отличалась от других школ первой ступени. Кроме «специальных» дисциплин — Ветхого и Нового Заветов, православного катехизиса, дети учились русскому, греческому и грузинскому языкам, ариф­метике, географии, истории.

Мальчику, совсем недавно обучившемуся русскому языку, еще не с чем было сравнивать свое мироощущение, и он жадно впиты­вает новые знания, демонстрируя образцы прилежания, старатель­ности и незаурядности своих способностей. Его соученики свиде­тельствовали, что, обычно живой и подвижный, в учебе Сосо был «тверд и энергичен, он всегда готовил уроки, всегда ждал, когда его вызовут. Он был всегда исключительно хорошо подготовлен и до­тошным образом выполнял домашние задания. Он считался луч­шим учеником не только в своем классе, но и во всей школе. Во вре­мя занятий в классе он напряженно следил, чтобы не упустить ни одного слова, ни одной мысли. Он сосредотачивал все свое внима­ние на уроке».

Иначе быть не могло. В его примерном поведении и отличной учебе не было подловатой хитрости, присущей ограниченным, но тщеславным и приспосабливающимся натурам; он никогда не ста­рался расположить к себе преподавателей заискиванием и угодничанием. Более того, мальчик был с характером и уже складываю­щимися понятиями о честности и справедливости.

Известен эпизод, когда, вызвав Иосифа к доске, учитель Илуридзе спросил: «Сколько верст от Петербурга до Петергофа?» И хотя ученик ответил правильно, преподаватель не согласился с ним. Сосо настаивал на своем и не уступал. Его неуступчивость воз­мутила Илуридзе. Он стал угрожать и требовать извинений, но, снова повторив сказанное, Иосиф заявил, что он прав. То, что Сосо поддержало несколько учеников, еще более разозлило преподава­теля: «Он стал кричать и ругаться. Иосиф стоял неподвижно, глаза его так и расширились от гнева... он не уступил».

Пожалуй, для будущего агитатора и политика это был один из первых уроков полемики. В его поведении есть что-то от отчаян­ной смелости Галилея, утверждавшего, что «и все-таки она вертит­ся!», но уже проявляется и гордое рыцарское — «Иду на вы...».

Конечно, родители Сосо не могли дать ему до школы гувернант­ку и учителя иностранного языка, но они воспитали у него любовь к книге. На стене комнаты горийского сапожника висел портрет Шота Руставели, работающего над рукописью. По свидетельству друга детства Сосо П. Капанадзе, мальчик сам нарисовал портрет Руставели, а затем портреты других грузинских писателей.

Но решающим в формировании интеллекта мальчика стало то, что у него появилась страсть к чтению. Он брал книги в частной библиотеке и «вероятно, первой художественной книгой, взятой им там, являлась повесть Даниэля Чонкадзе «Сумская крепость». Написанная в духе американского романа «Хижина дяди Тома», она бичевала крепостничество и была пронизана сочувствием к страданиям грузинских крестьян».

Содержание многих книг, попавших в руки Сосо, переклика­лось с рассказами отца о своих предках и деде Заза Джугашвили, восставших на князя Цинцишвили и против русских властей. Эта семейная сага, сливаясь с образами героев грузинских писателей И. Чавчавадзе, А. Церетели, Р. Эристави, выкристаллизовывала в его детском сознании мораль благородства борца за народ — сострада­ние обиженным.

Однако нерастраченная детская доверчивость, наивная искрен­няя вера во всесилие знаний как источник будущего преуспевания и первые прочитанные книги дали ему лишь примитивные поня­тия о социальной справедливости и собственном предназначении в будущем. И первоначальные устремления Сосо отличались неве­роятной скромностью. Он мечтал лишь о том, что, выучившись, станет писарем и будет помогать обиженным людям в составле­нии прошений и жалоб. Ему казалось, что несправедливость суще­ствует потому, что о ней не знают чиновники, начальники и власть.

Несколько позже он решил, что станет не писарем, а волост­ным старшиной и наведет порядок в своей волости. Видимо, рост­ки понятий об общественной справедливости заронил в его созна­нии отец. «Еще в раннем детстве, — вспоминал Г. Елисабешвили, — маленький Сосо наслушался от отца много рассказов о похожде­ниях народного героя Арсена Одзелашвили. Арсен воевал против богатых, притеснявших бедных тружеников, нападал на поместья князей, грабил их и все добытое добро раздавал крестьянам, себе ничего не оставлял. Стать защитником угнетенных — было мечтой Сосо еще в детстве».

К тому времени, когда Сосо пошел в первый класс, его родите­ли, сменив в очередной раз жилье, поселились против собора, ря­дом с магазином Абуева. Виссарион Джугашвили работал выше со­бора на углу возле лестницы, ведущей в закрытый рынок.

6 января 1890 года на Иордань, в день празднования Креще­ния, множество людей пришло к мосту через Куру, на главной ули­це были выстроены войска; а после церемонии духовенство стало возвращаться к своим церквам. Горожане фланировали по городу, стекаясь к храмам, где сосредоточивались центры празднования. Было пасмурно, но тепло. От ощущения разнообразия в текучке повседневного быта народ пребывал в приподнятом настроении, и мальчишки, возбужденные общей атмосферой, сновали в толпе, жадно впитывая свежие впечатления. Сосо находился почти в центре торжества, он принимал участие в выступлении церковно­го хора.

Слушатели собрались большой толпой в узкой улочке возле Оконской церкви, и никто не заметил, как сверху улицы стал спус­каться бешено мчавшийся фаэтон с пассажиром. Он врезался в толпу, как раз в том месте, где стоял хор певчих. Удар дышлом сшиб Сосо, и колеса фаэтона переехали по ногам мальчика. Место происшествия окрркила толпа. Подоспевшие полицейские задер­жали бесшабашного кучера, а потерявшего сознание ребенка лю­ди доставили домой.

Повреждение ноги мальчика было настолько серьезным, что его пришлось везти в тифлисскую лечебницу. В больнице он про­был долго, и его учеба прервалась. Хотя виновника происшествия наказали — кучер был оштрафован и приговорен к месячному за­ключению, — несчастье с сыном стало последней каплей, перепол­нившей чашу терпения Бесо. Весь скопившийся гнев, недовольство жизнью, горечь семейных конфликтов он выплеснул на жену. В нем были и обида за неудавшуюся попытку разбогатеть, и не­удовлетворенность отупляющей, с утра до ночи работой, не прино­сящей достаточного заработка, и беспокойство за судьбу сына, но более всего его раздражало богомольство жены.

— Женщина помешалась на Боге и сбила с толку сына. Мужчи­на должен обучиться делу и честным трудом зарабатывать свой хлеб, а не учиться на попа, чтобы потом тянуть с бедняков послед­ние медяки, — решил Бесо. — Не таскайся он с этими длиннорясы-ми — не было бы и несчастья! Куда твой Бог смотрел?

— Не греши, Бесо, не гневи Бога. Он знает, что творит, — не да­вала в обиду Всевышнего Кеке, — за грехи несчастья наши.

Бесо увез сына в Тифлис, в лечебницу; и мать отправилась за ни­ми. Решив больше не возвращаться в Гори, Бесо устроился на фаб­рику Адельханова, а после выздоровления мальчика он привел на предприятие и его. Сосо «помогал рабочим, мотал нитки и прислу­живал старшим». Семен Гогличидзе отмечал, что «некоторые из преподавателей знали о судьбе Сосо и советовали оставить его в Тифлисе. Служители экзарха Грузии (высшее лицо духовенства в те годы) предлагали то же самое, обещали, что Сосо будет зачислен в хор экзарха, но она и слышать об этом не хотела».

Кеке проявила настойчивость. Ее не устраивала перспектива, при которой сын будет тянуть рабскую лямку без каких-либо на­дежд на достойное будущее. Она забрала сына и к началу учебного года вернулась в Гори. В сентябре 1890 года Сосо вновь сел за парту. Среди новых одноклассников он познакомится с Дормидонтом Гогхия. Дядя Дормидонта Виссарион служил в уездном управле­нии и жил в доме свояка Андро Кипшидзе. После возвращения из Тифлиса Джугашвили поселились рядом с этим домом; Сосо и Дормидонт сблизились и стали дружить.

Крещенское несчастье не прошло без следа. Мальчик не мог на­равне со сверстниками участвовать в беззаботных играх; он начи­нает замыкаться в себе, у него появляются особая походка бочком и новое прозвище Геза (Кривоходящий). В это время он уже острее вос­принимает разницу между своими родителями и отцами однокласс­ников, кроме того, он чувствует себя уже серьезнее этих детей про­винциальных священников, не разделяя их «бездумные забавы».

Он с прежним рвением занимается учебой и с еще большим ув­лечением погружается в чтение. «Я заметил, что он очень наблюда­телен, вечно носится с книгами, никогда с ними не разлучается... — пишет сын полкового священника Петр Адамишвили. — Сосо не мог быть мне товарищем, ибо на переменах никакого участия не принимал в шалостях и играх. Отдых он проводил за чтением книг. Кушал хлеб или яблоки. Он не говорил с нами. А если заговаривали с ним, отвечал кратко, лаконично: «да», «нет», «не знаю». Более это­го от него нельзя было добиться»; «Сосо вообще не любил выходить во двор»; «не было случая, чтобы он пропустил урок или опоздал».