Ингеборг Фляйшхауэр - Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939 Страница 9

В годы войны Даллин и Уилер-Беннетт работали в разведыватель­ных органах своих государств, где занимались германо-русскими во­просами и потому были в курсе тайных усилий германской дипломатии в отношении России. A fortiori то же самое относится и к Уильяму Лангеру, руководителю секции исследований и анализа отдела СССР в Уп­равлении стратегических служб США. Он не только в течение многих лет тщательно следил за развитием германо-русских отношений, но и во время войны играл одну из главных ролей в обеспечении предусмот­ренного соглашением сотрудничества американской и советской разве­док. В подготовленном вместе с С.Эвереттом Глисоном в начале 50-х годов исследовании об американской внешней политике в условиях международного кризиса («Вызов изоляции. 1937 — 1940»[98]) Лангер первым сообщил о том, что летом 1939 г. посольство Соединенных Штатов получало от сотрудников германского посольства в Москве «ис­черпывающие и точные сведения о всех германо-советских перегово­рах. По сути, о каждом ведущем к германо-советскому пакту шаге Вашингтон узнавал почти одновременно с Берлином, и президент Руз­вельт был информирован по этим вопросам значительно лучше, чем Париж и Лондон».

Как подчеркивал Лангер, «недоверие Гитлера к профессиональным германским дипломатам было в полной мере оправданно. В стенах гер­манского министерства иностранных дел и в его представительствах за рубежом работали люди старой выучки, не одобрявшие нацистского ре­жима и опасавшиеся, что политика Гитлера быстро приведет их страну к гибели. У некоторых из них настрой был столь сильно выраженным, что они считали себя обязанными противодействовать официальной политике и даже предупреждать противников Гитлера, чтобы они гото­вились к худшему. Среди дипломатов, как и среди военачальников, встречались и такие, которые надеялись на создание иностранными державами условий для поражения нацистов». В качестве выдающейся фигуры Лангер также выделил Шуленбурга. Он, в частности, писал: «В высшей степени интеллигентный и пользовавшийся всеобщим уваже­нием германский посол в Москве граф Фридрих Вернер фон Шулен­бург... твердый сторонник тесной традиционной германо-русской дружбы, в душе противник нацистов, в конце концов поплатился жиз­нью за участие в заговоре против Гитлера в июле 1944 года».

Одновременно предпринимавшиеся немцами попытки к сближе­нию, неоднократно прерывавшиеся неожиданным и несвоевремен­ным вмешательством Гитлера и Риббентропа, проанализировал в Англии Л.Б.Намир. Он указал на то, что в трудные моменты сбли­жение продолжалось лишь благодаря настойчивым и смелым дейст­виям Шуленбурга. «Если бы все зависело только от Гитлера, Риббентропа и их подручного Вайцзеккера, — писал Намир, — то переговоры, вероятно, потерпели бы неудачу. Но в лице графа фон Шуленбурга они имели превосходного посла старой школы, юнкера с бисмарковской верой в германо-российскую дружбу, который к тому же имел мужество прекословить Риббентропу и даже самому Гитлеру»[99].

В начале 50-х годов данные оценки побудили американского исто­рика немецкого происхождения Карла Е.Шорске рассмотреть инициа­тивы посла графа Шуленбурга параллельно с аналогичными усилиями его коллеги в Лондоне Герберта фон Дирксена[100]. Шорске провел серь­езное исследование деятельности обоих дипломатов по предотвраще­нию войны. В работе особо подчеркивается «скептический реализм» Шуленбурга, до Мюнхенского соглашения «слишком хорошо осозна­вавшего реальности Кремля и имперской канцелярии, чтобы занимать­ся пустыми разговорами о русско-германской разрядке». В своем сжатом научном трактате Шорске обрисовал первые шаги широко за­думанной дипломатической инициативы, нацеленной на сближение двух враждовавших государств, с которой сразу же после Мюнхенского соглашения на свой страх и риск выступил Шуленбург, описав с пози­ций германского посольства в Москве проделанный им тернистый путь. Его анализ германских документов за август 1939 г., то есть в наиболее успешней период этого сближения, подвел его к следующему выводу: «Какова бы ни была доля ответственности Шуленбурга за закладку фундамента русско-германского альянса, он не только не принадлежал к лицам, рекомендовавшим этот внезапный визит Риббентропа к Ста­лину, но и не предвидел поразительного успеха этой миссии». К сожа­лению, несмотря на постоянно расширяющуюся документальную базу и некоторые инициативы в данном направлении[101], у Карла Шорске пока не нашлось последователей.

Недавно обнаруженные личные бумаги посла графа фон Шулен­бурга[102], а также последние публикации целого ряда архивных доку­ментов позволяют сегодня увидеть в более ясном свете решающие шаги на пути к пакту Гитлера — Сталина. Они подтверждают также, что инициатива заключения договора о ненападении во многом исходила от германской дипломатии в России.

В частных письмах тех дней посол Шуленбург сам высказался отно­сительно своей роли. При этом следует иметь в виду, что частная кор­респонденция посла, как ему было известно, подвергалась проверке германской службой безопасности, чрезмерная откровенность и пря­молинейность исключались, поскольку посол не хотел подвергать опас­ности себя и тех, с кем переписывался[103]. Так, 21 августа 1939 г. в 18.00 он сообщил в Берлин Алле фон Дуберг, остававшейся на протяжении всей его жизни верным другом: «Я сейчас прямо из Кремля. Когда ты получишь это письмо, тебе уже будет известно из газет, что главный удар удался. Это дипломатическое чудо. Его последствия невозможно предвидеть... нам предстоят еще несколько дней высочайшего напря­жения! Но теперь это не имеет значения, после того как пришло реше­ние, которого мы добивались и желали. Надеюсь, что обстоятельства не испортят того, что сейчас в полном порядке. Во всяком случае, свою за­дачу мы выполнили... Лишь бы из всего этого вышло что-нибудь хоро­шее!»[104]

Через несколько дней после подписания пакта, 27 августа 1939 г., он писал в Берлин, будучи уже в другом настроении: «Итак, нанесен главный удар, который полностью все переменил, в том числе и наши личные дела. Тебе, конечно, известно, что... я пока ни при каких обсто­ятельствах не могу приехать в Берлин и что угроза войны, пожалуй, еще сильнее, чем в прошлом году. Дай-то Бог, чтобы все закончилось благополучно!.. Я не могу и не имею права тебе обо всем написать... но об одном все же хочу рассказать: когда я 21.8 телеграфировал фюреру, что теперь все в порядке и что господин фон Риббентроп может прибыть сюда 23.8, ему передали эту телеграмму в тот момент, когда фюрере многочисленной свитой сидел за столом. Прочитав телеграмму, он вскочил, простер кулаки к небу и воскликнул: «Это стопроцентная по­беда! И хотя я никогда этого не делаю, теперь выпью бутылку шампан­ского!» И он пил алкоголь!! Будто бы второй раз в жизни. Я пишу тебе об этом затем, чтобы по крайней мере ты знала, кто одержал эту стопро­центную победу. Невероятно быстрое подписание договора господином фон Риббентропом оказалось возможным только потому, что все было подготовлено заранее; и успех был обеспечен. Но пожалуйста, все это только между нами!.. Дай-то Бог, чтобы это было во благо!!!»[105]

В связи с подобными высказываниями германского посла в Москве, главного свидетеля событий, которые привели к подписанию пакта, встают два вопроса.

1) Шуленбург был известен не только трезвостью мысли и делови­тостью, но также сдержанностью и скромностью. И если устранение не­доверия советской стороны и получение согласия Сталина на приезд Риббентропа в Москву для подписания пакта о ненападении он назвал «дипломатическим чудом», которому больше всех способствовал он сам, то сделал он это в полном осознании пройденного им к тому време­ни тяжелого, насыщенного препятствиями пути. Посол никак не пред­полагал, что в момент выработки пакта и секретного дополнительного протокола многообещающее «дипломатическое чудо» неожиданно обернется настоящим «ударом», «который полностью изменит все» и сделает войну даже более вероятной, чем в разгар судетского кризиса осенью 1938 г. Чего же добивался он в предшествовавшие недели и ме­сяцы?

2) Если посол национал-социалистской Германии сам приписывал себе дипломатический успех, то возникает вопрос относительно харак­тера и содержания тех германских архивных документов и воспомина­ний, которые должны были создать впечатление, что инициатива к заключению пакта исходила от советской стороны: не составлены ли они с намерением убедить того или тех, кто их читал, в наличии совет­ской инициативы?

Желающему разобраться в этих вопросах приходится коснуться сложных вопросов устного и письменного общения в условиях тотали­тарной системы — совершенно неизученной области, хотя в нашем сто­летии миллионы людей оказались в лагерях и были уничтожены из-за недозволенных высказываний. В этом исследовании будут рассмотре­ны по крайней мере три различных уровня приведения языка в соответствие с политическими реальностями нацистского государства: языковое приспособление, маскировка либо неупоминание подлинных обстоятельств: