Александр Шубин - Золотая осень Страница 9

Для Амина переориентация на США могла быть спасительной — это означало бы прекращение помощи партизанам со стороны Запада, нормализацию отношений с Пакистаном и спасение режима под новой вывеской. Понятно, что США потребовали бы за это проведение враждебного курса в отношении Советского Союза. Таким образом, у границ СССР мог возникнуть агрессивный террористический проамериканский режим, проводящий в отношении Советского Союза политику, подобную китайской политике 60–х гг. Жискар д’Эстен вспоминает об аргументах Брежнева на их встрече в Варшаве в 1980 г.: ”Если бы не вмешался ограниченный советский воинский контингент, — сказал Брежнев, — то уже в январе Афганистан превратился бы во враждебный для Советского форпост[86]. Похоже, Генсек искренне верил в правоту своих слов. В записке Андропова, Громыко, Устинова и Пономарева в Политбюро (секретной и потому откровенной) говорилось о том, что с ведома Амина распространялись «заведомо сфабрикованные слухи, порочащие Советский Союз и бросающие тень на советских работников в Афганистане». Для них были установлены ограничения на контакты с местными жителями[87]. С этого же начиналась «потеря» Египта в 1972 г.

«Сомалийско–египетский» сценарий в Афганистане стал кошмаром советского руководства, и альтернатива ему виделась в проведении операции, подобной той, которая сорвалась 14 сентября. Но возможностей устранить Амина, опираясь на внутренние силы Афганистана, уже не было. Вторжение оставалось единственным шансом избежать крупного геополитического поражения, последствия которого казались более серьезными, нежели негативные стороны военного вмешательства. На его издержки стали смотреть спокойнее. Запад следовало не умиротворять, а проучить. «Европейский» подход к ситуации создавал иллюзию возможности быстро преодолеть кризис. По мнению Ю. Ганковского, «оптимистическое предположение сводилось к тому, что Кармаль, проводя более умеренную политику, сможет без особых сложностей получить более широкую поддержку, которая была потеряна Амином при осуществлении крайне радикальных реформ»[88].

По утверждению генерала И. Павловского решение о вводе войск было принято вопреки мнению Генерального штаба, который считал, что эта операция не погасит, а активизирует действия оппозиции[89]. Что военные могли предложить взамен? Авторы подготовленной группой военных специалистов книги «Война в Афганистане» считают: ”Альтернатива (вводу войск — А.Ш.), по нашему глубокому убеждению, существовала хотя бы в силу того, что дееспособность афганского руководства зависела от размеров советской помощи. При снижении размеров этой помощи и при содействии политических факторов (открытое разоблачение Х. Амина, разоблачение его преступных действий, теоретической несостоятельности выдвигаемых им лозунгов, моральная и материальная поддержка здоровых сил в НДПА, освещение возможностей потенциального развития афганской революции и т.д.) события в Афганистане пошли бы по другому руслу»[90]. Этот перечень мер выглядит весьма наивно. Такая политика не могла не привести к результатам, которые оценивались кремлевскими стратегами как самое худшее, — она просто толкнула бы Амина в объятия США или Китая. Высшие руководители СССР считали, что военные недооценивают важность политических факторов. В конечном итоге Генштабу удалось добиться решения о том, что советские войска не должны участвовать в боевых действиях[91]. Как показали события, эта «альтернатива» оказалась утопией.

Первоначально активные действия планировались уже в середине декабря. 11 декабря Б. Кармаль был переброшен в Баграм, где по просьбе Амина уже были советские военные, а командир расквартированного в Кабуле спецподразделения «Зенит» получил приказ о штурме дворца Амина[92]. Однако рекогносцировка на местности показала, что такими силами совершить «народное восстание» против Амина не удастся. Риск был очень велик. И тогда было принято решение о вводе войск. Такое развитие событий объясняет происхождение важной военно–дипломатической ошибки, допущенной советским руководством — Амин был уничтожен одновременно с вводом войск в Афганистан, и таким образом легитимность этого шага была разрушена, что в международных отношениях имеет очень большое значение. Позднее, когда советской стороне пришлось отстранить от власти Б. Кармаля, это было сделано без особого труда — при наличии войск в Афганистане передача власти Наджибулле прошла спокойно. Если бы оккупация Афганистана и отстранение от власти Амина прошли бы поэтапно, претензий к СССР в «Третьем мире» было бы меньше — ввод войск по инициативе правящего режима имел множество прецедентов, в том числе и в практике США. Но мысль кремлевских стратегов шла по линии уничтожения Амина, который воспринимался не как неустойчивый союзник (каковым был в реальности), а как коварный противник. Казалось, что счет идет на дни, что переориентация Амина может произойти в любой момент, и ввод войск может спровоцировать обращение Амина к Западу со всеми вытекающими отсюда последствиями (особенно если учесть ввод мощной военной группировки США в Персидский залив). Поэтому советские войска, вводимые в Афганистан, должны были уничтожить Амина первым делом.

Во второй половине дня 12 декабря Брежнев, Суслов, Гришин, Кириленко, Пельше, Черненко, Андропов, Устинов, Громыко, Тихонов, Пономарев одобрили «мероприятия» по Афганистану, предложенные Устиновым, Громыко и Андроповым. Этим троим Политбюро и поручило осуществлять активное вмешательство в дела южного соседа. Окончательное решение о вводе войск было принято 24–25 декабря[93]. «Мероприятия» преследовали две цели: свержение террористического режима Амина и демонстрация решительности в противостоянии США. Возможные издержки в «Третьем мире» и социалистическом лагере предполагалось снять после скорой, как казалось, стабилизации обстановки в Афганистане, которая должна была наступить вслед за свержением антинародного режима Амина.

Со времени восстания в Герате афганское правительство направило СССР 19 просьб о военном вмешательстве. В июле советские десантники были введены для охраны аэродрома Баграм[94]. Еще 17 ноября Амин попросил направить советских военных для охраны его дворца. Эта просьба была удовлетворена 6 декабря — советские военнослужащие, переодетые в афганскую форму, заняли позиции вокруг дворца Амина. Однако «на всякий случай» они были отделены от резиденции кольцом афганцев. В декабре характер просьб изменился — Амин просил ввести войска только в северные районы страны. Возможно, к этому времени он стал опасаться полного контроля за афганской территорией со стороны СССР.

Для участия в операции по вводу войск были призваны резервисты и развернута 40–я армия, в которую вошли 5–я и 108–я мотострелковые дивизии, 103–я воздушно–десантная дивизия, 56–я отдельная десантно–штурмовая бригада, 860–й отдельный мотострелковый и 345–й отдельный парашютно–десантный полки — общей численностью в 50 тысяч человек. Вскоре в «Ограниченный контингент», как стали называть эту группировку, вошла также 201–я мотострелковая дивизия и еще два отдельных полка. Численность группировки возросла до 80 тысяч. 25 декабря эта армия пересекла границу Афганистана в полном согласии с Кабульским руководством. Амин не знал о том, что из Чехословакии уже прилетел Б. Кармаль. «Уговаривать его долго не надо было, — вспоминает офицер КГБ Н. Леонов, — он рвался к власти и жаждал мести своим обидчикам»[95].

Амин выслал навстречу советским войскам генерал–майора Бабаджана для оказания им помощи в развертывании. В это время считалось, что войска вводятся в северные районы страны в соответствии с направленной ранее просьбой. Несмотря на то, что все проходило с его точки зрения благополучно, Амин на всякий случай перебрался в хорошо укрепленный дворец Тадж–Бек (потом там будет располагаться штаб 40–й армии). Выступая на торжественном обеде днем 27 декабря, Амин проинформировал присутствующих о начале ввода в страну советских войск: ”Советские дивизии уже на пути сюда. Все идет прекрасно. Я постоянно связываюсь по телефону с товарищем Громыко…»[96] Этот обед стал для Амина последним. На нем он был отравлен. По иронии судьбы промывание желудка Амину сделали советские врачи. Но руководить он уже не мог[97]. Придя в себя, Амин попытался связаться с советским командованием. Убедившись в отсутствии связи, он проговорил: ”Я об этом догадывался, все верно»[98].

Вечером 27 декабря советский десант приступил к новому этапу операции «Шторм–333», о котором Амин предупрежден не был. Началось взятие государственных учреждений под советский контроль. В 19 ч. 25 мин. советские спецподразделения попытались занять Тадж–Бек. Однако пройти незамеченными десантникам не удалось — начался бой, в ходе которого Амин был убит. Одновременно советскими частями при незначительном содействии сторонников Ватанджара и «парчамистов» были заняты или взяты штурмом другие важнейшие объекты столицы. В начале января были подавлены последние очаги сопротивления сторонников Амина под Кабулом.