Александр Шубин - Золотая осень Страница 10

Вечером 27 декабря советский десант приступил к новому этапу операции «Шторм–333», о котором Амин предупрежден не был. Началось взятие государственных учреждений под советский контроль. В 19 ч. 25 мин. советские спецподразделения попытались занять Тадж–Бек. Однако пройти незамеченными десантникам не удалось — начался бой, в ходе которого Амин был убит. Одновременно советскими частями при незначительном содействии сторонников Ватанджара и «парчамистов» были заняты или взяты штурмом другие важнейшие объекты столицы. В начале января были подавлены последние очаги сопротивления сторонников Амина под Кабулом.

Убийство Амина (возможно, планировался лишь его арест) разрушило правовую основу ввода войск. Кем бы ни был Амин, но его режим имел международное признание, и уничтожение главы иностранного государства было воспринято во всем мире как безусловный акт агрессии. В это время Брежнев, видимо, еще праздновал победу — Западу «утерли нос» на Среднем Востоке, афганскую оппозицию деморализовали, террористический режим свергли и заменили более умеренным — во главе с Кармалем.

На Западе советская акция вызвала большие опасения. Об их причинах пишет Н. Леонов: «Само вступление 40–й армии в Афганистан состоялось в такой форме, что вызвало панику на Западе, где раздались озабоченные голоса о том, что–де русские начали прорыв к Индийскому океану, реализуя свою «вековую мечту» о выходе к теплым морям. В самом деле, 40–я армия вошла в Афганистан со всем своим штатным вооружением, включавшим и тактические ракеты… А внешне создавалась ошибочная картина, будто русские вошли в Афганистан не для оказания помощи партии своих сторонников, а для дальнейшего броска к югу, например к Ормузскому заливу, ведущему в Персидский залив, к ближневосточной нефти. Нефть Ближнего востока всегда рассматривалась Западом как жизненно важный фактор для развитого капиталистического мира. Покушение на нефть с чьей–либо стороны — это «казус белли» (причина для начала войны для США и их союзников). Без этой нефти весь цивилизованный мир сразу потеряет весь свой лоск и привлекательность, он погрузится в глубокий и опасный кризис»[99]. Но советская армия остановилась на границе с Пакистаном и Ираном, получив строгое указание не пересекать ее даже для преследования вооруженных оппозиционеров. В Кремле понимали, что «последний бросок на Юг» мог вызвать действительно непредсказуемые последствия. Оправившись от первого испуга, Запад обнаружил, что вторжение в Афганистан может оказаться ловушкой для СССР.

Первый месяц оккупации не предвещал грядущей катастрофы. В декабре 1979 г. — январе 1980 г. было освобождено 15 тысяч заключенных, повышены закупочные цены на сельскохозяйственную продукцию, ослаблен контроль за предпринимательством. Широко раздавались обещания разрешить деятельность других партий. Сторонники Амина арестовывались (некоторые из них вскоре были казнены).

Первоначально афганцы встречали советскую армию в целом дружелюбно. Партизаны производили редкие и безрезультатные обстрелы. Гибель солдат происходила только в результате аварий. Войдя в Афганистан по маршрутам Термез–Кабул–Газни и Кушка–Герат–Кандагар, советские войска как бы «оградили» это государство от соседних стран. Вскоре стало ясно, что это кольцо может задержать караваны оппозиции, как сито — воду.

Таджики и узбеки, составлявшие большинство солдат 40–й армии, вступали в разговоры с населением и искренне уверяли, что не собираются воевать. Казалось, ситуация напоминает ввод войск в Чехословакию. «Приказ четко определял наши задачи: выход частей на границу Афганистана и прикрытие их со стороны Ирана и Пакистана, — вспоминает генерал Ю. Шаталин, командовавший пятой дивизией, — Кроме того, необходимо подчеркнуть, что сам расчет сил и средств вводимых войск показывал, что они не были рассчитаны на решение задач военными средствами… Это была целенаправленная политическая акция с применением вооруженных сил. Но ввод войск осуществлялся в страну, где шла уже вооруженная борьба, и в результате втягивания наших войск в боевые действия произошла эскалация войны. То есть мирный поход перешел в войну»[100]. В январе 1980 г. еще оставался шанс начать вывод войск.

К февралю 1980 г. стало ясно — «русские» уходить не собираются. И тогда 21–23 февраля в Кабуле начались массовые демонстрации. Прикрываясь толпой, боевики стреляли по советскому посольству. С марта начались систематические нападения на советские гарнизоны — развернулась изнурительная и кровопролитная война в чужой стране. Контролируемые советскими войсками центры и дороги стали интенсивно обстреливаться с окрестных гор. У командования не оставалось иного выхода, кроме наступательных действий в этих горах. В течение 1980 г. численность «ограниченного контингента советских войск» (40–й армии) была доведена до 100000 человек[101].

Ближайшие последствия вторжения в Афганистан уже в 1980 г. были охарактеризованы в аналитической записке Института экономики мировой социалистической системы. В ней, в частности, говорилось: ”В дополнение к двум фронтам противостояния — в Европе против НАТО и в Восточной Азии против Китая — для нас возник третий опасный очаг военно–политической напряженности на южном фланге СССР, в невыгодных географических и социально–политических условиях… Значительно пострадало влияние СССР на движение неприсоединения, особенно на мусульманский мир. Заблокирована разрядка и ликвидированы политические предпосылки для ликвидации гонки вооружений. Резко возрос экономический и технологический нажим на Советский Союз. Западная и китайская пропаганда получили сильные козыри для расширения кампании против Советского Союза… Усилилось недоверие к советской политике и дистанциирование от нее со стороны СФРЮ, Румынии и КНДР. Даже в печати Венгрии и Польши впервые открыто обнаружились признаки сдержанности в связи с акциями Советского Союза в Афганистане… Усилилась дифференцированная политика западных держав, перешедших к новой тактике открытого вторжения в сферу отношений между Советским Союзом и другими социалистическим странами и открытой игре на противоречиях и несовпадении интересов между ними. На Советский Союз легло новое бремя военной помощи Афганистану»[102]. Ничего принципиально нового эта записка кремлевскому руководству не сообщала — почти все эти аргументы высказывались на Политбюро еще в марте 1979 г.

Однако масштабы антисоветской кампании на Западе в связи с вводом войск в Афганистан все же удивили кремлевское руководство. В 1980 г. на встрече с президентом Франции Брежнев возмущался: ”Почему мы проявляем столько эмоций? — восклицает он. — Потому что речь идет о внутренних проблемах коммунистического мира… И почему вы защищаете Амина, этого убийцу и палача?» Ему вторил Громыко: ”На приход к власти новых руководителей и злодейское убийство президента Тараки в сентябре прошлого года западные страны никак не отреагировали и не говорили о вмешательстве во внутренние дела страны. А тут их словно муха укусила, и они заговорили об интервенции!»[103] Жискар д’Эстен убеждал Брежнева, что «вступление советских войск в Афганистан стал глубоким шоком для Запада, шоком куда более значительным, чем вы себе это представляете.» Столкнувшись с перспективой крушения политики «разрядки», Брежнев был готов идти на уступки, выражая свои намерения в довольно эмоциональной форме. «Потом он обеими руками хватает меня за лацканы пиджака, — рассказывает В. Жискар д’ Эстен об этой встрече с Брежневым, — Его лицо приближается к моему. Мне трудно смотреть на него с такого близкого расстояния, и все плывет перед глазами.

— Нужно найти политическое решение, — вновь начинает он. — …Это теперь становится моим личным долгом, и я сделаю все, чтобы его выполнить.

Брежнев утверждал: «На самом деле Амин вел страну к чудовищному насилию. Но мы не должны там оставаться»[104].

Американское руководство, консультируясь с советскими представителями, требовали гарантий отсутствия планов вторжения в Пакистан и Иран. Беседуя с послом Добрыниным, госсекретарь Вэнс «оговорился, что сами США до последнего времени не верили в наличие таких намерений у правительства СССР. Однако ввод советских войск в Афганистан, в страну, не входящую в Варшавский договор, сильно поколебал в администрации прежнюю уверенность в том, что у Москвы нет таких намерений… В сугубо доверительной форме он сказал, что согласен с Громыко, заявившим послу США в Москве, что Амин был негодяй, но он не был американским агентом. В этом он может — неофициально — дать мне слово»[105].

Таким образом, действия и контрдействия двух сверхдержав вокруг Афганистана, которые привели к вводу советских войск, отчасти были плодом взаимных недоразумений и мистификаций. Но это не означало, что после разъяснения позиций настало время для компромиссов.