Павел Лукницкий - Ленинград действует. Книга 3 Страница 95

Действовали у нас все более Восьмая бригада, Пятый полк Воробьева и Третий отряд Жданова. Воробьев — крестьянин из деревни Галушино, Псковского района. Жданова — не знаю.

Партизаны в деревни к нам приезжали часто почти безоружные. Мы помогали. Можно сказать, все герои, а партизанам спасибо, научили нас.

Тысячи людей — пленных, босых — шли, и мы их прятали, и никто не выдал. Они бежали из лагерей, из Пскова в сорок втором и в сорок первом — таились.

Спасали мы их, кормили, одежду давали и сторожили. И сколько похоронено их у нас! Как накормишь голодного, так, истощенный, на следующий день и помрет!..

9 марта. Деревня Рыбиха

А самые зверские массовые убийства совершали гитлеровцы, когда под напором Красной Армии стали поспешно отходить к реке Великой и к внешним оборонительным укреплениям Пскова, оставляя за собой «мертвую зону пустыни».

В деревни Чухонское, Загорье и Циблино Красная Армия вошла 28 февраля.

А 26-го днем пятнадцать немецких фашистов во главе с фельдфебелем явились на пепелища этих деревень, сожженных два месяца назад, и выгнали все население из землянок. Выбрали всю молодежь, отвели одиннадцать парней в сторону, выстроили их в шеренгу и расстреляли. А шестерых девушек завели в подвал, связали им руки за спиной и сожгли живьем…

И опять заношу в тетрадь имена зверски убитых, несчетные факты злодеяний… Антонина Васильевна Железкина, горько плача, рассказывает:

— В деревне Черный Вир расстреляли часть жителей и деревню сожгли.

Одному ребенку эстонский фашист проломил голову ногой. Другой эстонец смотрел на это, сказал: «Я б таких вещей не мог сделать!»

А немецкое офицерье и солдаты, когда фронт наш шел… В Пикалихе загнали в двухэтажный дом человек двести, из Карамышева, Зароя и Пикалихи и беженцев из других деревень. Сказали: «Мы вас будем выселять!» Закрыли дом и зажгли, сожгли живьем, был стон и крики на всю Пикалиху и Карамышево… Мою невестку, жену брата, лейтенанта, который в Красной Армии, Василия Васильевича Румянцева, Тамару Васильевну Румянцеву в том числе сожгли… С тремя малыми детьми сожгли — одному девять лет, Олегу Румянцеву, второму, Славику, шесть лет, третьего, Геннадия, трехлетнего… Их сожгли там живьем!..

Это было двадцать шестого февраля. Там же сожжены Суренков Иван с семьей, женка Ольга и девочка пятнадцати лет — Антонина. Из Старины — сестра Суренкова, Авдотья Тихоновна и четверо детей малых. А дочь Тихоновой Вера в тот час шла с мельницы. Не доходя шоссе, ее встретили с машиной эстонские каратели и тут же застрелили…

Список преступлений карателей слишком длинен, чтобы все перечислить здесь. За связь с партизанами, действительную ли, мнимую ли, — в Песчанике в январе и феврале было расстреляно больше ста человек. Каратели сжигали за деревней деревню, а бегущих в леса людей ловили, расстреливали, убивали кинжалами. Массовые сожжения живых людей в деревнях, расстрелы мирных жителей, даже не имевших никакого отношения к партизанам, женщин, малых детей происходили везде.

Фашисты из комендатуры, зловещий капитан постоянно объявляли жителям, что уничтожат всех до единого партизан. Но партизаны, которым, не боясь пыток и смерти, помогало все население, действовали непрерывно, смело, решительно, и силы их умножались с каждым днем. Нужна была необычайная дерзость, чтобы, например, в ста метрах от пояса укреплений, обводящего бывшую больницу, после многочасового боя взорвать и сжечь шоссейный мост через Череху. Партизан было около ста, они напали с правого берега, уничтожили сначала охрану, что жила в дзоте и в домике. Крепость карателей била по партизанам из пушек, минометов и пулеметов. Но мост был сожжен дотла, на глазах у бесновавшихся коменданта и капитана, возглавлявшего карательный отряд.

Против филиала карателей в деревне Хвоенка проходит железная дорога Псков — Порхов. Не было дня, чтоб именно здесь не валились под откос взорванные партизанами поезда. Дважды брали партизаны районный центр Карамышево, уничтожили в нем всех немцев, взорвали эшелон с резервистами.

Придя после партизан сюда, фашисты, оцепив село, три дня убирали трупы, собрали их более семисот. Возле деревни Бурмашево партизаны разгромили обоз с продовольствием и оружием для карателей. Гитлеровцы после ворвались в Бурмашево, кололи ножами, рубили подряд людей целыми семьями, но большинство жителей успело уйти в партизанский отряд. После каждого налета карателей на любую деревню партизанские отряды увеличивались на несколько десятков человек.

Все кончилось немного дней назад, когда в район стремительно вошла Красная Армия. Разбойничья крепость карателей в Быстроникольской больнице была брошена застигнутыми врасплох бандитами. Они бежали, выпрыгивая в окна, сбрасывая с себя куртки и сапоги. Они пока скрылись от священной мести гневного, оскорбленного русского народа. Может быть, они сейчас в Пскове, может быть, где-либо в Эстонии. Номер отряда их — 33. Никуда не уйти от ответа комендантам Пскова, Быстроникольской, изуверу-капитану. Имена их станут известными[34]. Они будут пойманы даже на краю света. Не спрячется нигде палач-фельдфебель, ни один из его солдат. Их мрачные преступные лица помнит вся Псковщина, помнят жены, дети и братья расстрелянных… На деревьях Песчаника зарастет кора, избитая пулями расстрельщиков. В деревнях Пикалиха и Волково и сотнях других деревень, на пепелищах, где лежат кости сожженных живыми детей, вырастут новые, лучше прежних, дома. Но фашистские негодяи раньше ли, позже ли, а будут пойманы, судимы народом, повешены, и мрачные воспоминания об их зверствах не изгладятся из памяти русских людей никогда!

9 марта. Перед закатом. Леспромхоз

Утром из леспромхоза, где я спал у метеорологов на полу, в домике той разоренной больницы, что была штабом немецкой комендатуры и эстонского карательного отряда, я отправился пешком в деревню Рыбиха, так как накануне договорился с Кулачковским, что он поведет меня по всем местам, означенным террором этого свирепого карательного отряда.

Шоссе. Река Череха. Полусгоревшая деревня Рыбиха. Изба, в которой только что разместилось отделение агитации и пропаганды 67-й армии. Тут крестьяне и крестьянки. Записи их рассказов. Стола нет, тетрадь — на коленях.

Затем со стариком Кулачковским — седым, худым, изможденным, заросшим седою щетиной — выхожу.

День солнечный, яркий, лакированные мартовским солнцем снега, на дороге — жижа, таль. Печальные пепелища деревни Рыбиха. Путь по льду реки.

Вот он, взорванный партизанами шоссейный мост на дороге к Пскову. Бой был всю ночь, старик наблюдал его из окна того дома, неподалеку от которого сейчас — только пепел.

Вырубленный лесопитомник, участки срезанного и положенного рядами кустарника (резало население, по приказу комендатуры). Опушка леса, надписи: «Мины». Несколько изб. Мужики — истые, бородатые, и до пятнадцати «питомцев» за столом едят мясо и ржаную кашу. Мужик-хозяин кормит всю «семью», состоящую в основном из прижившихся у него сирот-беженцев. Разговоры о карателях, плач старухи, чью сестру они убили в деревне Волково…

Иду со стариком дальше, на опушку того леса, где было расстреляно немцами больше ста крестьян, женщин, детей. Иду через поле, прежде бывшее парком. Вот он — Песчаник: опушка леса, ослепительное, веселое солнце, деревья, вся природа под таким солнцем благостна, празднична, великолепна. А на опушке, в снегу, — талые ямки, ячейки бесснежной почвы. Кое-где валяются шапки, лоскутья одежды, видны ржавые пятна крови.

Старик показывает на одну из таких ямок: вот здесь лежал дорожный мастер Иван Иванович Пикалев, а тут рядом две его дочери — Людмила, Олимпиада… Обходим этот участок, везде все то же. На деревьях следы пуль, выщербинки. Трупы похоронены несколько дней назад, по указанию военных властей, крестьянами — неподалеку, на братском кладбище…

Идем оттуда к двум домикам больницы (в третьем, большом, доме, сожженном при отступлении немцами, оказывается, была раньше поликлиника, — в больнице до войны работал врачом сын Кулачковского). Осматриваю помещения, видевшие при карателях столь многое, и вал, и разветвленные траншеи, и бойницы — всю очень продуманную и сильную систему укреплений круговой обороны фашистов. Она сохранилась, вокруг нее пояс проволочных заграждений, ныне прорванный здесь и там. Каждый сантиметр вокруг простреливался! При одном из домиков, отдельно — каменный ледник. В нем немцы расстреливали людей. С другой его стороны — конюшня. Наверху еще один дзот, с круговыми бойницами…

Расстался я с Кулачковским. Насмотрелся на все, наслушался за два дня всех этих рассказов, и затомилась душа. Захотелось сразу же отсюда на передовую, в бой — куда угодно, только бы в бой. И вот, созвонившись с Белой Горой, напросился: нет ли куда оказии? «Хотите ехать в танковый полк? Он сейчас ведет бой, прорывает оборону немцев». — «Хочу!» — «Выходите на шоссе, машина офицера связи, фургон, возьмет вас!»