Павел Лукницкий - Ленинград действует. Книга 3 Страница 94

В одной из таких изб, в кругу тесно сомкнувшихся вокруг меня крестьян, я беседую с колхозницей Татьяной Васильевной Ниловой из деревни Гор-Бобыли, — она приютилась здесь у своих родственников Шиловых. Она заводит рассказ о приехавшем сюда с благословения фашистских властей и орудовавшем здесь с помощью немецких солдат-карателей барине — Сергее Ивановиче, прибалтийском фашисте, из Латвии (фамилии его никто не знает).

— Он должен был получить имение после войны, а до тех пор заготовлять хлеб для германской армии. Пиджачок на нем, галстук, приезжал он из Славковичей с отрядом человек двадцать немцев на большой открытой машине забирать хлеб и увозить в подводах. А подводы приходили с его партией.

Наряжали их из ближайших к Славковичам деревень. И подвозчики были из не сожженных тогда деревень, — куда денешься? Не поедешь — тебе расстрел…

Когда гитлеровцы отступать стали, все деревни эти пожгли!..

В разговор вступает другая Нилова — Мавра Ниловна. Строги, как на старинной иконе, темно-серые ее глаза, седина в волосах, бледное лицо в морщинах. Была она до войны председателем колхоза «Рыбиха». Точна в словах, говорит решительно:

— Он тут сначала дал задание: в Рыбихе на пай четыре с половиной га земли пахоты, а на половину пая — два с четвертью га. Задание такое: озимого — На полпая, сорок соток лично. Нужно было мне восемнадцать пудов ржи сдать с полпая. А я работала одна, сын — раненный при ловле карателями молодежи, когда он через речку плыл, на дорогу убегал. Кроме ржи — шестнадцать пудов ярового, и еще сдать одну тонну картофеля. Это мне только! Я не могла сдать, крестьяне тоже свое не могли и не хотели. Зарыли весь хлеб, — сами еще в деревне жили.

«Барин» явился выкапывать, нащупывал ямы. А когда крестьяне все убегали, под пулями, под обстрелом, он, со своими немцами сжигал дома.

— Этот «барин» Сергей Иванович, — вставляет свое слово крестьянин Василий Федоров, — охотился на зайца с мужиками вместо собак, заставлял их лаять по-собачьи!

А за ним солдаты с автоматами, — кто не залает — пулю! — добавляет кто-то.

И ели этих пуль наши люди, когда «барину» что не так покажется!.. Лежат в земле их косточки!

Мавра Ниловна продолжает:

— Раз двадцать семь человек не успели бежать, когда ямы с картошкою он раскапывал. Я в подвал сунулась, а сын мой Сергей, девятнадцатилетний парень, через реку вплавь бросился. Они тут пулеметный обстрел по нему открыли. Пули попали в кепку, а он — на шоссе, и тут ему — в бедро, насквозь… Там он в кусты заполз, через реку они не двинулись. А меня поймали. И всех двадцать семь нас и меня, значит, собрали, из деревни выселили; пешком, под конвоем до железной дороги, до станции Подсев. Сидели пять суток под открытым небом. Это было в октябре тысяча девятьсот сорок третьего. Потом нас погрузили в вагон. Там в вагонах весь Славковский район был. Скомандовали: в отправку, в Литву! Прошел офицер с переводчиком, объявил: «С вагонов не скакать, будете застрелены!»

Вечером нас хотели отправить. Но партизаны взорвали железную дорогу против станции Локоть. Нам пришлось ночевать в поезде, а там рядом лес, и много людей разбежались. Под обстрелом много погибло, и с детьми некоторые ранены и убиты были. Мне удалось бежать…

С нашей деревни из двадцати семи человек вернулись пять: Михайлова Евдокия со своей дочерью Анастасией, тринадцати лет, выселенка Анастасия с мальчиком семи лет. И я… Сын мой, раненый, тут оставался, его соседи подобрали, спрятали в совхозе у знакомой, Валентины Александровны Палко. Там в совхозе немцы стояли, но она хоть боялась, а «все равно, не погибать же живому!». Немцы сначала не знали, потом узнали, да он уже вылеченный был, скрыл рану. Проверили документы и приказали уйти на прежнее жительство, в Рыбиху. Я за сыном ходила, и мы с ним переехали домой.

Когда наши сюда пришли, я на радостях, что сын цел, и я вернулась, и изба цела, решила: излишек сдам, и сдала на армейский обоз овса сто килограмм и еще… вот, глядите!

Мавра Ниловна протиснулась за печь, извлекла тряпичный узелок с документами и протянула мне справку — расписку начальника полевой почты с печатью войсковой части № 3446, от 6 марта 1944 года, № 10, подписанную гвардии полковником Кутаниным, о том, что М. Н. Нилова из деревни Рыбиха сдала добровольно в фонд обороны одну тонну картофеля…

— В эту же часть, — продолжает Мавра Ниловна, — и сын пошел добровольно, — в Двенадцатую Новогородскую ударную гвардейскую бригаду. Его взял к себе полковник в охрану, так как сын ходить хорошо не может, кости пробиты.

И показывает мне справку той же части о том, что ее «сын находится на военной службе в Красной Армии».

— Картофель была с сентября сорок третьего года закопана! Сама я предложила им раскопать. А пятьдесят мер оставили для себя. А сын: «Хоть я раненый, а я хочу идти за свою Родину и за свою кровь, у меня отец в армии с первого дня и брат в армии!..»

Вот, значит, вам мой рассказ — о помещике это, о «барине». Не вышло у него здесь с имением! Уж барин!..

И такое презрение вложила она в это подчеркнутое интонацией слово, что в многолюдной избе воцарилось глубокое молчание!..

Высок, красив, загорелый крестьянин, волосы лежат могучей коричневою копной!.. Василий Федорович Федоров родился и всю свою жизнь прожил в деревне Волково. Вот что рассказал он об участи своей деревни и ее жителей.

— У меня сын в партизанах с первого сентября — Скорняков Юрий Васильевич. Поэтому я в лесах скрывался. Эстонцы-каратели пришли в деревню, сожгли все двенадцать ее домов, оставили только два сарая. После того из восьмидесяти четырех жителей деревни сорок два ушли в лес. Остальные сорок два выкопали землянки на пепелищах, остались. Прихожу я к ним в деревню девятого или десятого января и говорю всем:

«Ребята, уходите отсюда вон, покамест он не явился. Придет, все ужгет, и не будет тогда возможности жить, давайте в лесу жить!..» Они:

«Ничего он не сделает! Прошлый раз приходил, с землянок вывел и говорит: живите!»

А я им говорю, что он кормилец плохой нам! А они говорят:

«Ты три месяца бегал, ничего не выбегал, а мы живем и жить будем! Мы ему не нужны!»

Я ушел в лес, а на второй день, одиннадцатого января, приходят партизаны и говорят:

«Счастливый ты, что не вернулся домой. Ваших всех убили!»

Рассказывала мне женщина, одна только выжившая, Пелагея Семенова:

«Вывели с «окопов» (так мы называем землянки), всех поставили в ряд.

Одна мать с детьми стала просить милости: двое детей и сама пала на колени.

Он крикнул: «Рус, партизаны!» — и начал бить с ручного пулемета. Пустил три очереди, пока первые семь человек замолкли. Пелагея Семенова — попало ей в ногу — упала и притаилась, как умершая, и видела, как они били народ.

Фашистов было пять человек. Стрелял один, к которому подводили всех. Из сорока двух — одиннадцать малых детей и семнадцать женщин (Федоров перечисляет всех). А Николаеву Тамару, беременную, спрашивали: «С кем отяжелела? С партизаном?» И, значит, над живою измывались, делали похабные дела и после застрелили. Ей лет двадцать пять было. Милости никому — все сорок два человека погибли…

А все те сорок два человека, что жили в лесах, целы, и теперь живем на своем пепелище в Волкове, строим землянки. Хлеб у нас весь остался, закопан, благодаря партизанам. Они приезжали до всех этих дел, осенью, и сказали: хлеб немцам не возить, а мы будем делать безвластие у него в тылу, зарывайте хлеб в землю, сами спасайтесь! Эти два партизана приезжали к нам второго августа, было у нас собрание… И тогда же они сожгли мост Быстроникольский, который немцы строили семь месяцев. И разбили волостное управление Карамышевского района Шевелевской волости. Напали вместе с другими на карамышевский гарнизон, разогнали все хозяйственные комендатуры. Крестьяне хлеб не повезли, послушали партизан. Заготовку хлеба делали только партизанам, два раза собирали, приходя из леса в деревню.

Все люди шли навстречу партизанам. В Волкове, Старине и Осиповичах у нас было восемьдесят коров, мы решили отдать партизанам, чтоб не попали немцам. Партизаны взяли девятнадцать коров, «остальных взять не можем, приедем на днях». А не пришлось: немец все три деревни сжег, а скот угнал…

Действовали у нас все более Восьмая бригада, Пятый полк Воробьева и Третий отряд Жданова. Воробьев — крестьянин из деревни Галушино, Псковского района. Жданова — не знаю.

Партизаны в деревни к нам приезжали часто почти безоружные. Мы помогали. Можно сказать, все герои, а партизанам спасибо, научили нас.

Тысячи людей — пленных, босых — шли, и мы их прятали, и никто не выдал. Они бежали из лагерей, из Пскова в сорок втором и в сорок первом — таились.

Спасали мы их, кормили, одежду давали и сторожили. И сколько похоронено их у нас! Как накормишь голодного, так, истощенный, на следующий день и помрет!..