Ключи к «Серебряному веку» - Олег Андершанович Лекманов Страница 18

Аверинцев С. С. Судьба и весть Осипа Мандельштама // Мандельштам О. Э. Сочинения: в 2-х тт. Т. 1. М., 1990.

Гаспаров М. Л. Поэт и культура. Три поэтики Осипа Мандельштама // Мандельштам О.Э. Полное собрание стихотворений (серия «Новая библиотека поэта»). СПб., 1993.

Тарановский К. Ф. О поэзии и поэтике. М., 2000.

Левин Ю. И., Сегал Д. М., Тименчик Р. Д., Топоров В. Н., Цивьян Т. В. Русская семантическая поэтика как потенциальная культурная парадигма // Смерть и бессмертие поэта. М., 2001.

Анна Ахматова – принцип айсберга

(О стихотворении «Молитва»)

Нынешнему любителю поэзии, воспитанному не в последнюю очередь на поэтических произведениях Анны Ахматовой и ее прямых или косвенных учеников, трудно понять реакцию современников на первые ахматовские опыты. Тогда стихи Ахматовой буквально ошеломили читающую публику своей оригинальностью и смелостью. «– Еще!.. Еще!.. Читайте еще, – бормотал я, наслаждаясь новою своеобразною мелодией, тонким и острым благоуханием живых стихов». Так вспоминал о своем первом впечатлении от стихотворений Ахматовой Георгий Чулков[65], и его восторг, с теми или иными нюансами, разделила вся читающая Россия. Если не после дебютной книги Ахматовой «Вечер» (СПб., 1912, изд. «Цех поэтов»), то уже точно – после второго ахматовского сборника «Четки» (СПб., 1914, изд. «Гиперборей»).

Наиболее последовательная среди акмеистов ученица Иннокентия Анненского, Ахматова тем не менее, уже начиная с самых ранних стихотворений, выработала глубоко своеобычную поэтическую манеру. Среди главных ахматовских открытий – диалогичность и «разговорность» ее «стихотворений, написанных как бы с установкой на прозаический рассказ, иногда прерываемый отдельными эмоциональными возгласами»[66]; ахматовская «эпиграмматическая лаконичность словесного выражения»[67]. И, наконец, общее с Анненским умение Ахматовой обозначить «всякое душевное состояние внешним признаком, который делает его конкретным и индивидуальным»[68].

Последний из перечисленный приемов можно было бы назвать принципом айсберга: над водой, на поверхности, возвышается лишь малая часть айсберга (внешние, часто предметные признаки, прямо называемые в стихотворениях Ахматовой), под водой прячется бóльшая часть айсберга, невидимая глазу (душевное состояние героев ее стихотворений). Говорится: «Сжала руки под темной вуалью»; подразумевается: пребывала в смятении и волнении. Говорится: «…терпкой печалью // Напоила его допьяна»; подразумевается: рассказала, что изменила[69]. Говорится: «Я сбежала, перил не касаясь»; подразумевается: так хотела догнать и остановить уходящего мужчину, что не боялась упасть с лестницы. Говорится: «Не стой на ветру»; подразумевается: уйди с глаз моих долой.

После начала Первой мировой войны Ахматова, не отказываясь от прежних своих открытий, во-первых, расширила площадку изображаемых ею событий от комнаты, улицы или парка до всей России, а, во-вторых, ввела в свои стихотворения новый мотив, которому впоследствии предстояло сделаться одним из ведущих в ее лирике – мотив христианского самопожертвования. Кроме того, именно в стихах этого периода Ахматова, кажется, впервые, опробовала тот прием, который станет центральным в ее позднейшей «Поэме без героя» (1940–1966) – прием двойной адресации своих текстов. С одной стороны, они писались для самого широкого круга читателей и читательниц. С другой стороны – для нескольких близких ахматовских друзей, хорошо осведомленных о конкретных обстоятельствах ее жизни.

Поворотным для становления поэтической манеры Ахматовой, на наш взгляд, стало ее стихотворение «Молитва» (1915). Попробуем в этой лекции рассмотреть его как средоточие ахматовских фирменных поэтических приемов:

11 мая 1915 Духов день Петербург /Троицкий мост/

Мы видим, что это стихотворение, как и многие поэтические произведения ранней Ахматовой, представляет собой реплику в диалоге (смотрите выше о «разговорности» ее стихов). Только в прежних стихотворениях Ахматовой ее «разговор был обращен к возлюбленному или к кругу интимных друзей поэтессы, знающих какие-то существенные подробности ее бытия»[70], а «Молитва» взывает к Богу. Масштаб кардинально и решительно изменен, соответственно, изменилась и тема. Теперь это не любовный роман лирической героини, а судьба ее страны.

Ахматовское умение обозначить всякое душевное состояние внешним признаком (принцип айсберга – то, что над водой) также выразительно продемонстрировано в «Молитве», в первую очередь в финале стихотворения. Она здесь апеллирует к личному визуальному опыту едва ли не каждого читателя: глядя на небо во время грозы или перед грозой, всякий наблюдал, как темная сиреневая туча, пронизанная солнечным лучом, внезапно превращается в сверкающее многоцветное облако.

Главное объяснение того, почему Ахматова воспользовалась в «Молитве» этими метеорологическими образами (принцип айсберга – то, что под водой), содержится за формальными пределами текста – в датировке стихотворения. Как известно, Духовым днем именуется христианский праздник, отмечаемый в понедельник, на следующий день после Троицы (вероятно, поэтому в датировке упоминается Троицкий мост). В народной традиции с этим днем часто связаны грозы. Однако еще более важно, что по народным поверьям погода в Духов день определяет и погоду на все оставшееся лето.

Но почему так важно, чтобы «туча над темной Россией» в Духов день и, следовательно, во все остальные дни лета и года «стала облаком в славе лучей»? Ответ на этот вопрос способен дать актуальный газетный контекст ахматовского стихотворения. Все дело в том, что началом мая 1915 года (а точнее – 2–15 мая) датируется исторический Горлицкий прорыв. Так называлась наступательная операция германо-австрийских войск, которая была частью стратегического плана германского командования по разгрому русской армии. План состоял в том, чтобы нанесением последовательных мощных фланговых ударов из Восточной Пруссии и Галиции прорвать оборону русских. Горлицкий прорыв в итоге стал переломной серией сражений этого этапа войны.

Таким образом, именно накануне Духова дня и в Духов день, по ощущению современников, решалась судьба русского оружия и русской славы. Поэтому лирическая героиня Ахматовой и была готова пожертвовать всем для себя самым дорогим ради смены исторической погоды в России и в Европе (вот вам и мотив христианского самопожертвования).