Саморазвитие по Толстому. Жизненные уроки из 11 произведений русских классиков - Вив Гроскоп Страница 8

Не стоит нам и придавать слишком много значения радостному гедонизму жизни Стивы, которого так много на первых десятках страниц. Излишняя любовь к удовольствиям, с точки зрения Толстого, присуща лишь пустым людям. Вскоре после завершения «Анны Карениной» он написал в своем легендарном эссе «Исповедь», что «бессмыслица жизни есть единственное несомненное знание, доступное человеку». Ох уж этот ворчливый старик Толстой. Не успели мы познакомиться с Анной, как он предвосхищает эту свою мысль, как и смерть Анны, классическим зловещим предзнаменованием. На следующей странице, показав нам всю красоту, нежность и необъяснимое загадочное очарование героини, Толстой всмятку раздавливает под колесами поезда какого-то сторожа, смакуя подробности. «Говорят, на два куска». «Бросился!.. задавило!..» Ладно, ладно. Достаточно. В этот момент Толстой говорит нам устами Анны: «Дурное предзнаменование, – сказала она». Да ладно!

Предзнаменование неслучайно. Толстой знал с самого начала, что Анна Каренина погибнет под колесами поезда, потому что именно это произошло в реальной жизни. За год до того, как Толстой приступил к роману, его сосед поссорился со своей любовницей. Ее звали Анна Степановна Пирогова. В биографии Толстого Анри Труайя говорится, что это была «высокая полная женщина, с широким типом и лица, и характера». Так вот. Сосед Толстого бросил Анну Пирогову ради немецкой гувернантки. Настоящая Анна (Пирогова) не смогла с этим смириться, три дня скиталась в расстройстве чувств по деревням, а потом бросилась под поезд.

Анна Степановна Пирогова оставила предсмертную записку: «Ты – мой убийца. Будь счастлив, если убийца вообще способен быть счастливым. Если желаешь, то можешь увидеть мой труп на рельсах в Ясенках». Толстой побывал на вскрытии, которое состоялось 5 января 1872 года. Давайте просто на секунду задумаемся о том, что за человек мог так поступить и как это могло на него повлиять… Приступив к «Анне Карениной», он дал героине имя погибшей женщины, а ее отчество (Степановна) использовал для имени брата Анны Карениной, Степана. Неужели только мне это кажется зловещим?

Итак, мы, читатели, не знаем о судьбе Анны, когда встречаем ее сходящей (ох!) с поезда, – но Толстой знает о ней с самого начала и время от времени играет с нами, намекая на финал. Из всех мест, где Толстой мог бы познакомить нас с Анной, он, конечно, должен был выбрать вагон поезда, как же иначе? И совершенно естественно и неизбежно, чтобы это был поезд, который только что раздавил человека! С самого начала и до появления Анны мы погружаемся в прекрасную и полную напряженного ожидания прозу. Толстой заставляет нас часами разворачивать этот драгоценный подарок, слой за слоем снимая упаковку из рассказов о бесконечных провинциальных балах, шубах и платьях из тафты, – и, когда мы наконец добираемся до самого подарка, он появляется из клубов дыма и пара в сопровождении криков людей, которые только что увидели (я цитирую) «обезображенный труп».

Толстой мог прекрасно обойтись без этих намеков. Но он не может удержаться от того, чтобы предупредить: он не уверен, что ему есть что сказать нам – кроме того, что мы все обречены. Он как бы говорит: «Да, я покажу вам смысл жизни. Но сначала мне нужно его найти самому. А пока почитайте вот этот роман, в котором могут обнаружиться кое-какие подсказки. Впрочем, могут и не обнаружиться». Я, конечно, утрирую. Толстой такого никогда бы не сказал. Вместо этого он сказал бы что-то в таком духе: «Все разнообразие, вся прелесть, вся красота жизни слагается из тени и света»[9]. Это говорит Стива, брат Анны. (Левин, воплощение Толстого, разумеется, его не слушает.) Толстой способен создавать красоту и волшебство. Но, как у Волшебника из страны Оз, все это дымовая завеса, притворство и потемкинские деревни. За всем этим великолепием скрывается заядлый любитель яиц на грани нервного срыва.

Анна Каренина и «Анна Каренина» усиленно ищут ответы на вопросы, которые занимали Толстого всю его жизнь. Что мне делать со своей жизнью? Что означает прожить хорошую жизнь? Как узнать, правильно ли я поступаю? Случайно ли все в нашей жизни? Или существует какой-то замысел? Если все случайно, то как нам понять, что делать? А если существует замысел, где нам с ним ознакомиться, чтобы понять, как ему соответствовать? Многими подобными вопросами задается в романе Левин. Но пытается на них ответить своей жизнью Анна.

Замысел существует, и Толстой излагает его в своем произведении. Правда, этот замысел не очень хорош. Читая его романы, очень легко подумать: «Ну и ну. Толстой вообще ничего не понимает в жизни. Все его герои просто беспорядочно мечутся туда-сюда, часто предавая друзей и время от времени обращая внимание на великолепный закат». (Как нам еще предстоит увидеть, примерно таков сюжет «Войны и мира».) Но если почитать побольше, начинаешь думать: «О, Толстой очень даже много понимает в жизни. Он изображает хаотично мечущихся людей, потому что это нормально, честно и соответствует действительности». Эта мысль одновременно обнадеживает и глубоко расстраивает.

Мне регулярно приходит в голову мысль, что частично отчаянные попытки Толстого понять, для чего мы живем, связаны с его отношениями с другими людьми. Толстому было тяжело понимать других. Он был замкнутым человеком, проводившим долгие часы в одиночестве. И все же, несмотря на его частые споры с близкими под конец жизни, он любил общество своих детей, с радостью читал им книги и гонялся за ними вокруг стола в гостиной. Свидетельство тому, с каким вниманием он относился к повседневной семейной жизни, – роман «Анна Каренина». Толстой был человеком, замечавшим самые интимные детали. Он с удовольствием упоминает, как ему нравится пушок над верхней губой у женщин; он вскользь затрагивает вопрос о контрацепции (в разговоре между женой Стивы Долли и Анной)[10] и болезненности сосков при грудном вскармливании (устами Долли). Он страстно желал связей с другими людьми, но это желание вступало в противоречие с его интеллектуальным «я». Думаю, на рациональном уровне ему хотелось быть способным судить людей, включая самого себя. Но у него это не получалось из-за сильной склонности к сочувствию и эмпатии. Толстой говорит о праведнике Левине и гедонисте Облонском: «Каждому казалось, что та жизнь, которую он сам ведет, есть одна настоящая жизнь, а которую ведет приятель – есть только призрак»